Последний сёгун - Сиба Рётаро - Страница 33

К полудню все было кончено, лишь кое-где в городе продолжались отдельные стычки с остатками соединений противника.

Ёсинобу расположился на отдых перед Малым дворцом, где принял первые рапорты. Хара Итиносин доложил о том, что говорят о последних событиях в городе. Более всего говорили о ратных талантах Ёсинобу и о доблести войск Сацума. Если такой расклад мнений сохранится и в дальнейшем, то славу этой победы навсегда поделят между собой войска клана Сацума и хозяин Хара, господин Хитоцубаси Ёсинобу.

Глава XI

Сёгун Иэмоти, которому в этом году исполнялось девятнадцать лет, по-прежнему находился в Эдо. Когда советники рассказали ему о победе Ёсинобу в Киото, то Иэмоти, по доброте своей душевной, очень обрадовался и даже изволил воскликнуть: «Чудесно!»

Впрочем, едва властитель дал понять, что он весьма удовлетворен действиями господина Хитоцубаси, как его советники – Абэ Масато, правитель Бунго, Сува, правитель Инаба, и Мацудайра, правитель Хоки – тут же принялись принижать значимость успеха Ёсинобу, в один голос уверяя господина в том, что «более всего победа эта озарена авторитетом Вашего Высокопревосходительства».

Популярность, которую Ёсинобу благодаря своей победе приобрел в Киото, полностью подорвала доверие к нему со стороны министров бакуфу в Эдо. Впрочем, и в Киото многие подозревали, что Ёсинобу собирается просто воспользоваться своей известностью и военными победами для того, чтобы поставить под контроль императорский двор, объединить западные кланы и сбросить сёгуна. В Эдо эти подозрения перерастали во всеобщую уверенность. Косвенных доказательств этому, как и толкований событий, приводящих к такому выводу, можно было найти сколько угодно: «Уж такой это дом – Мито! Все сёгунские вассалы знают, что он всегда был гнездом бунтовщиков и заговорщиков. Всем известно, что именно противодействие сёгунской власти – одна из неотъемлемых частей тайного учения школы Мито. А как прикажете понимать то огромное влияние, которое Ёсинобу приобрел в последнее время? Ведь все китайские и японские исторические книги недаром твердят, что „сотрясающий трон доблестного государя замышляет занять его место“. Это почти что закон природы! Тем более, что именно Ёсинобу, а не Иэмоти, должен был стать четырнадцатым сёгуном Японии…»

Такого рода сомнения, возникшие в Эдо, за сто двадцать ри от императорской столицы, вскоре расцвели буйным цветом по всей стране. Подозрения еще более усилились, когда сразу после сражения в Киото между частями Тёсю и объединенными силами самурайских кланов Ёсинобу направил рапорт с предложением развить достигнутый успех, вступить на территорию клана Тёсю, взять замок Хаги и тем самым закрепить достигнутую победу.

Строго говоря, план этот принадлежал вовсе не Ёсинобу, а главному вассалу клана Сацума по имени Комацу Татэваки. И хотя документ представлял собой не более чем развернутую докладную записку о ситуации в столице, многие расценили его совершенно иначе:

«Опять козни Двурушника! Наверное, задумал прибрать к рукам западные провинции, вот и хочет узнать, что скажут на это в Эдо. А подается все как предложение Сацума!»

Советники снабдили доклад множеством комментариев такого рода и только потом показали Иэмоти. Нет, министры бакуфу никогда не опускались до клеветы! Доводя до сёгуна свои соображения, они всего лишь пытались защитить наивного Иэмоти от козней Ёсинобу, который, как известно, родом из того самого самурайского дома, который во все времена был буквально одержим страстью к заговорам и крамоле…

Подчиненные любили Иэмоти за его мягкость и доброту, любили гораздо сильнее, чем это принято у вассалов, и чем сильнее они любили Иэмоти, тем сильнее ненавидели Ёсинобу. «Главная опасность для сёгуна исходит вовсе не от клана Тёсю или от клана Сацума, – нашептывали сёгуну эти советчики. – Главная опасность – это Ёсинобу! В Ивовом лагере это знают даже слуги, подающие чай. Даже в самых невинных предложениях Ёсинобу обязательно нужно искать второе дно!»

Как это делалось? Вот пример. После сражения у ворот Хамагури Ёсинобу попросил Иэмоти лично прибыть в Киото и возглавить экспедицию против Тёсю, подчеркивая в конце своего письма, что «таково общее желание Его Величества и всех высших сановников».

Однако чиновники бакуфу и в этом простом обращении усмотрели некий скрытый смысл и убедили Иэмоти, что «никакое это не повеление императора, а личное мнение господина Хитоцубаси». Письмо Ёсинобу осталось без ответа.

Наступил Новый год, первый год Кэйо (1865 год). Проблема Тёсю все более осложнялась и запутывалась. Стало ясно, что Тёсю ведут себя подобно тому, как во времена «периода воюющих провинций» действовал дом Мори: получив влияние, достаточное для того, чтобы закрепиться и хозяйничать в провинциях Суо и Нагато, они, с одной стороны, всячески демонстрировали верность правительству, а, с другой стороны, спешно готовились к войне. У бакуфу не было другого способа восстановить свой авторитет, кроме как подавить мятежный клан военной силой. Однако у прочих самурайских домов сейчас не было никакого желания ввязываться в бессмысленную, с их точки зрения, гражданскую войну. К тому же во многих землях сочувствовали печальной судьбе Тёсю, и потому исключительно прохладно откликнулись на правительственный указ о мобилизации. Даже близкий союзник бакуфу, клан Тоса, заявил, что новая кампания сейчас несвоевременна, «… и даже если Военный совет примет подобное решение, то наш клан своих войск все равно не даст».

В этих условиях сёгуну Иэмоти проходилось начинать новую экспедицию, опираясь исключительно на собственные силы. Впрочем, в далеком от Киото замке Эдо министры бакуфу убеждали правителя, что стоит только ему выступить в поход, как многие даймё присоединятся к сёгуну.

Однако Ёсинобу, который все еще находился в Киото и потому располагал более надежными сведениями, пришел к совершенно другому выводу: «Ничего они делать не будут!» Впрочем, в Эдо он об этом не сообщил, справедливо полагая, что каждое слово, сказанное им об экспедиции против Тёсю, только углубляет подозрения относительно него самого.

Двадцать второго числа високосного пятого месяца по лунному календарю (14 июня) сёгун Иэмоти прибыл в Киото, а затем переехал в Осака и остановился в Осакском замке, который его советники планировали превратить в ставку правительственных войск, призванных выступить в экспедицию против Тёсю. Однако у бакуфу совершенно не было средств на ведение войны. К тому же правительство так и не сумело договориться с даймё, и в результате еще до начала военных действий потерпело полное фиаско: в течение года против Тёсю не выступил не один самурай!

Зато за это время произошел один примечательный случай. Как-то в замок прибыл засвидетельствовать сёгуну свое почтение Мацудайра Катамори из семейства Аидзу. Аудиенция шла как обычно, но вдруг Иэмоти прервал разговор и неожиданно спросил собеседника:

– А правда ли, будто поговаривают, что господин Хитоцубаси замышляет мятеж? – Иными словами, сёгун впервые высказал сомнения в лояльности Ёсинобу! Это было невиданное по своей важности и неожиданности политическое заявление.

Ошарашенный Катамори ответил, что ничего подобного никогда не было, что в таких слухах нет ни грана правды, и даже привел несколько примеров, которые должны были показать, что Ёсинобу совершенно чист перед сёгунским семейством. При этом Катамори не пытался обелить Ёсинобу; он действительно считал, что тот беспредельно предан дому Токугава. К тому же даймё очень хорошо знал, что одаренный многими талантами Ёсинобу всегда полон новых замыслов, мыслит намного быстрее прочих, все рассчитывает на много ходов вперед, да притом часто ведет себя подчеркнуто театрально – для недалеких людей всё это верные признаки того, что они имеют дело с коварным злоумышленником. Пылкая речь Катамори немного рассеяла подозрения сёгуна, и ему даже стало стыдно. Слегка покраснев, он тихо сказал, что берет свои слова обратно.