Дневник Чумного Года - Дефо Даниэль - Страница 51

И если эта главная идея будет понята, то в дальнейшем, в случае возникновения таких же или подобных ситуаций, я уверен, люди предпримут совсем иные меры, чтобы уберечься от заразы, чем те, что принимались в 1665 году и, насколько я знаю, принимаются за границей. Короче, они задумаются над тем, как разделить население на меньшие группы, вовремя отправить их в разные места и не позволить такой заразе, особенно опасной для скученного населения, обрушиться на миллион люден сразу, как это было в нашем случае и как, конечно, будет, если вновь когда-либо на нас обрушится такая напасть.

Чума подобна большому пожару[296] — если он начнется в отдельно стоящем доме, на отшибе, как мы говорим, то только этот один дом и сгорит; если же несколько домов соприкасаются, там, где он начался, он сожжет эти несколько домов; но если он зародился в скученном городе или в Сити, пожар разгорится сильнее, ярость огня будет нарастать, и он станет бушевать до тех пор, пока не пожрет все, до чего сможет добраться.

Я могу предложить множество планов, на основе которых городские власти, если им вновь будет угрожать такая опасность (не приведи Господь, чтобы это случилось!), могли бы избавиться от большинства нежелательных горожан,[297] я имею в виду нищих, голодающих, бедняков, живущих поденным трудом, и особенно тех, кого в случае осады города называют «лишними ртами»; их весьма осторожно и к их же благу можно было бы удалить из города, а зажиточные жители удалились бы сами, прихватив своих детей и прислугу; тогда Сити и прилегающие к нему районы были бы так хорошо эвакуированы, что не осталось бы и десятой части жителей на растерзание болезни. Но предположим даже, что осталась пятая часть, то есть 50200 жителей, то и в этом случае, когда начнется чума, они смогут так свободно и просторно расположиться, что будут значительно лучше подготовлены и защищены от заразы и менее ей подвержены, чем если бы такое же число людей жило в сравнительно маленьких городах вроде Дублина или Амстердама.

Не спорю, сотни, даже тысячи семей бежали во время последней чумы, но многие из них бежали слишком поздно, и не только умерли в дороге, но и занесли болезнь в те сельские местности, куда они отправились, и заразили тех, к кому приехали, ища спасения. Это несколько путает карты, так как получается, что лучший способ избавиться от чумы приводит к распространению заразы, и это очевидней всего подтверждает то, о чем я уже вскользь упоминал, теперь же остановлюсь подробнее, а именно: человек в течение многих дней ходит внешне здоровым уже после того, как болезнь в скрытом виде проникла в его организм и поразила важнейшие жизненные органы; и все это время такой человек опасен для окружающих; именно такие люди заражали города, через которые они проходили, и семьи, в которых они останавливались; и именно благодаря этому почти во всех крупных городах Англии — где больше, где меньше — наблюдались случаи болезни, причем всегда оказывалось, что тот или иной лондонец занес ее туда.

Нельзя не отметить, говоря об опасности подобных людей, что сами они, полагаю, находились в полнейшем неведении относительно своего состояния; иначе следовало бы считать их сознательными убийцами, раз они покидали Лондон и общались со здоровыми людьми; в таком случае это подтверждало бы предположение, о котором я уже упоминал и которое сам считаю неверным, будто заболевшие совсем не береглись, чтоб не передать заразу другим, а, наоборот, охотно это делали; я же полагаю, что это не так и что характер течения самой болезни породил подобное предположение.

Знаю, что никакой частный случай не подтверждает общее правило, но могу назвать нескольких человек, продемонстрировавших как раз обратное (о них еще помнят ныне здравствующие их соседи и члены их семей). Один из таких, глава семьи, жившей неподалеку от меня, заразился, как он полагал, от наемного рабочего, в дом которого зашел не то проведать его, не то за какой-то работой, которую тот должен был доделать; когда он подошел к дверям этого бедняка, у него даже появилось дурное предчувствие, но, так как полной уверенности не было, он вошел в дом; на следующий день стало ясно, что он очень болен; тут же попросил перенести себя в отдельное строение посреди двора, где была комнатка над его мастерской (он был медник). Здесь он болел, здесь и умер, не позволив ухаживать за собой никому из своих близких, а только наемной сиделке; он не разрешал ни жене, ни детям, ни слугам входить в его комнату, чтобы они не заразились, и лишь послал им свое благословение и напутствие через сиделку, которая, находясь на расстоянии, передала его слова его семейству — а без этого, он знал, они бы стали настаивать на прощании; и все это из страха заразить кого-нибудь из них.

И должен заметить, что чума, как, вероятно, и все другие болезни, воздействует на разные организмы по-разному,[298] некоторые оказываются сразу сраженными ею: у них начинаются сильный жар, рвота, непереносимые головные боли, боли в спине и прочие мучения, доводящие людей до умопомешательства; у других образуются затвердения и нарывы на шее, в паху и под мышками, которые доставляют непереносимые страдания и муки, пока не прорвутся, а у третьих, как я уже говорил, болезнь протекает в скрытой форме, лихорадка незаметно захватывает их, и они почти не ощущают ее, пока не начинается головокружение; тогда они падают в обморок и умирают без особых мучений.

Я не врач, чтобы входить в частности, причины и всякого рода проявления одной и той же болезни, а также разнообразие ее протекания у разных людей; не мое дело и рассказывать о собственных наблюдениях такого рода: ведь доктора это уже сделали лучше меня, и мои наблюдения в каких-то отношениях могут не совпадать с их точкой зрения. Я только рассказываю о том, что знаю, что видел сам, о чем слышал, об отдельных случаях, попавших в мое поле зрения, и о разных проявлениях болезни в тех самых случаях, о которых я говорю; но нужно добавить: хотя первый случай, то есть открытая форма болезни с жаром, рвотой, головной и другими болями, затвердениями и прочее, была мучительней и многие умирали в страшных страданиях, но все же последняя форма была страшней: ведь от первой нередко выздоравливали, особенно если прорывались бубоны, последняя же влекла неизбежную смерть; ни лекарства, ни помощи тут не существовало никакой — смерти было не миновать. Кроме того, эта форма была хуже для окружающих, потому что, как я уже говорил, больные незаметно и неощутимо для самих себя передавали страшную болезнь тем, с кем они общались; смертельный яд попадал в кровь неотвратимым и неисповедимым способом.

Это распространение болезни, когда ни заразивший, ни заразившийся и не подозревали об этом, вероятно, связано с двумя видами течения болезни, причем оба они часто встречались в то время. И едва ли кто-нибудь, переживший Лондонскую чуму, не припомнит случаев, подтверждающих оба эти вида.

1. Отцы и матери семейств разгуливали, как здоровые люди (да они и считали себя здоровыми), пока невольно не заражали всю семью и не становились источником ее гибели, чего они никогда бы не совершили, имей они хоть малейшее подозрение, что больны и представляют опасность для других. Одна семья, о которой я слышал, была вот так заражена отцом, причем болезнь стала проявляться у других даже раньше, чем у него самого, но после тщательного осмотра оказалось, что он уже болен некоторое время; и когда он узнал, что его семья была заражена им самим, он повредился в рассудке и наложил бы на себя руки, если б только его не остановили те, кто за ним присматривал; он умер через несколько дней.

2. Другой случай: люди, здоровые, по их собственному представлению и по внешнему виду, и лишь ощущавшие в последние несколько дней потерю аппетита или легкое расстройство желудка (да что там, у некоторых аппетит был прекрасный и только слабая головная боль), так вот, такие люди посылали за врачом, чтоб избавиться от легкого недомогания, и, к величайшему их изумлению и ужасу, оказывалось, что они на пороге смерти: «знаки» уже проступили и чума дошла до неизлечимой стадии.