Гнездо дракона - Сетон Эни - Страница 49

— Мы словно летим! — воскликнула Миранда. Всегда способная испытывать сильное впечатление от окружающего ее мира, она полагала, что человек, живущий в таком месте, будет здесь вечно счастлив и даже станет ближе к Богу, который в последнее время отступил от нее в смутную тьму, куда ее торопливые застенчивые молитвы не могли проникнуть. Негативное отношение Николаса к религии сыграло свою роль. Миранда больше не читала свою Библию, и более того, она уже три воскресенья не была в церкви. Не то чтобы Николас не пускал ее, просто от посещения церкви возникало слишком много проблем. Хотя церковь Св. Марка находилась за углом их городского дома, Николас настаивал, чтобы ее сопровождал лакей и она ехала в карете. Сам же он с ней не ходил. К тому же с каждым утром она вставала все позднее и позднее, ведь по вечерам шла непрерывная светская жизнь, и в конце концов это вошло у нее в привычку. Николас редко ложился спать раньше полуночи.

Несколько дней Миранда наслаждалась всем вокруг — их трехкомнатными апартаментами, прохладой горного воздуха, хорошо одетыми любезными людьми, которых она видела в большой столовой во время трапезы, в бальном зале во время вечерних концертов или на веранде, наслаждающихся восхитительным видом. Ей хотелось познакомиться с некоторыми из этих людей, например с молодой четой из Чарльстона или шумной семьей Бентонов — мама, папа и четверо совершенно непохожих друг на друга детей, которые приехали сюда из Бостона и не уставали поражать всех остроумными рассказами о своем путешествии — или даже с трио невозмутимых пожилых леди, которые всегда сидели в одном и том же углу веранды, где что-то вязали в креслах-качалках или пили лимонад.

Но Николас, похоже, не собирался ни с кем завязывать дружбу. Он ловко избегал любых попыток завести какие-либо знакомства, и поэтому вскоре их предоставили самим себе. Это отчуждение не вызывало враждебности — все знали, что у них медовый месяц, и это по-своему усилило интерес других гостей к красивой романтичной паре.

Две недели пролетели как одно мгновение, потому что если рядом с Николасом не было ни минуты покоя, то не могло быть и скуки. Инстинктивно она жаждала в их отношениях ослабления напряжения. Сравнительнее равнодушие Николаса к своим супружеским обязанностям, равнодушие, которое длилось неделями и которое в своей наивности она считала нормой, вновь уступило место неистовой страсти.

Эти противоположные циклы продолжались на протяжении всего их брака с пугающей нерегулярностью, и не удивительно, что она так и не научилась предугадывать их и не осмеливалась отвечать на них ничем, кроме простой покорности. Брак, считала она, только таким и должен быть, а если и нет, то не существует никакой возможности это узнать. Она бы скорее умерла, чем заговорила бы с кем-нибудь об этом.

Очень часто она испытывала сумрачное, вызывающее стыд удовольствие, но при этом испытывала боль, отлично понимая, что для него ее тело служило лишь инструментом наслаждения. Но она была обязана подчиняться, из страха — потому что малейшее сопротивление усиливало его грубость; из долга — жена всегда должна слушаться мужа. Но под всем этим, словно гранит под сыпучим песком, лежала самая главная причина — добровольное порабощение ее души и тела.

Первого июля Николас сообщил ей, что следующим утром он собирается на три дня уехать, и Миранда ощутила волну быстро подавленного облегчения.

— Я распорядился, чтобы в мое отсутствие всю еду вам подавали в нашу гостиную, — сказал Николас. — Естественно я не хочу, чтобы вы появлялись в столовой в одиночестве.

Она знала, что протестовать бесполезно, но была несколько разочарована. Она очень хотела подружиться с семьей Бентонов или хотя бы с одной из этих замечательных старых леди, которые постоянно сидели на веранде. Если бы я могла с кем-нибудь поговорить, подумала она, но сразу же упрекнула себя. Жена не должна думать ни о ком постороннем.

— Идем, дорогая, — предложил Николас, вызывая звонком лакея отеля, — пора одеваться на прогулку.

Это было их обычное утреннее занятие. Они исследовали все горные тропинки на мили вокруг.

Николас отправил своих слуг в Драгонвик, чтобы они помогали подготавливать дом, зная, что великолепное обслуживание отеля не заставит их о чем-то заботиться. К тому же Миранда редко пользовалась помощью своей горничной. Ей нравилось самой следить за своими нарядами. Но очень много проблем возникало со стиркой и глаженьем. Нижние юбки надо было накрахмалить, льняное белье ежедневно менять, утренние чепцы освежать, и все это Миранда делать сама не могла. Это работа была поручена одной из двух горничных, приписанных к их апартаментам, молчаливым автоматам в ситцевых передниках и простеньких чепцах, начисто лишенных какой-либо индивидуальности, за исключением того, что, как заметила Миранда, одна горничная была очень молода и ходила слегка прихрамывая.

Именно она и предстала утром перед Мирандой в ответ на сердитый звонок, потому что та, осмотрев стопку свежевыстиранного белья, обнаружила, что оборка ее лучшего неглиже из индийского муслина сожжена, а затем неловко зашита в явной попытке скрыть дыру.

— Что это значит? — резко спросила Миранда указывая на испорченное неглиже.

Ответа не было. Горничная сжала руки под передником.

— Ну? — спросила Миранда уже спокойнее. — Это твоя работа?

Девушка была страшно худой и бледной, ее розовое форменное платье висело на изможденном теле как на вешалке, чепец кривд сидел на тусклых волосах. На простодушном лице с явно кельтскими чертами выделялись огромные перепуганные глаза.

Миранда ждала, пока девушка наконец не разомкнула губы.

— Утюг был очень горячий, мэм… пожалуйста, не рассказывайте им, мэм… Они выгонят меня без рекомендации.

Ее била дрожь, а пальцы нервно мяли передник.

— О леди, прошу вас, — добавила она дрожащим голосом, — мне так стыдно, что я испортила ваше чудесное платье, но я не держала утюг в руках с тех пор, как приехала сюда.

Миранда положила неглиже на кровать.

— И ты должна была гладить, не умея этого?

— Нет, мэм, — девушка опустила голову и поглядывала на Миранду сквозь темные ресницы. — Они даже не знали этого, мэм. Правда-правда, леди… Мне пришлось чуточку соврать, чтоб получить эту работу, да простит меня Пресвятая Дева.

К собственному изумлению Миранда почувствовала, что девушка нравится ей. Она была очень трогательна и могла бы даже стать хорошенькой, если бы не эта невероятная худоба.

— Это работа так важна для тебя?., да, кстати, как тебя зовут? — спросила она.

— Пегги О'Мелли, мэм, прошлым месяцем я сошла с парохода. Конечно, я совсем зеленая, совсем как трилистник, что растет у нас дома на полях, но что до работы, мэм… — она вновь всхлипнула, и ее глаза загорелись, — это все что у меня есть… только моя работа… Ее было нелегко найти.

Неожиданно Миранда вспомнила про хромоту девушки. Да, нелегко необученной эмигрантке из Ирландии найти другое место, особенно когда есть возможность выбора из множества других крепких и здоровых девушек.

— Я починю оборку, Пегги, но впредь будь аккуратнее, хорошо?

Девушка схватила руку Миранды и порывисто поцеловала ее.

— Да благословят вас святые за вашу доброту, мэм. Я сначала попробую утюг на собственной коже, а уж потом буду гладить ваши платья.

Неловко присев, она торопливо вышла.

На следующее утро в семь часов Николас отправился из отеля на пристань Кэтскилл и сел на пароход до Драгонвика. После того, как он уехал, Миранда без устали слонялась по своим комнатам, не способная сесть и заняться теми немногими делами, дозволенными Николасом. В одиннадцать она могла выйти погулять, но в остальное время он хотел, чтобы она оставалась в своей комнате. Молодая миссис Ван Рин не может гулять по всему отелю без сопровождения.

Что ж, можно написать письма домой, почитать книги, полистать журналы, по которым изучают последние моды. А еще ее ждут пяльцы с вышивкой, где она создает цветным шелком чудесные цветы садов. И есть великолепный вид, которым можно бесконечно восторгаться. Всех этих развлечений с лихвой хватит на три дня.