Страховка от жизни - Серова Марина Сергеевна - Страница 9

И тут Ленка споткнулась так, что завопила и упала на колени.

– Блин горелый. А-ай! Коленку ссадила. Больно-то как, ма-амочки! Встать не могу. Может, ногу сломала даже, – стонала она, поднимаясь. Оперевшись на кучу обломков кирпичей, она эту самую кучу благополучно развалила. Я услужливо посветила ей под ноги, одновременно свободной рукой помогая подняться. И увидела черный пластмассовый кусочек, застрявший между кирпичами.

– Что это, Тань? – Ленка тоже заметила его.

– Пока не знаю. На улице рассмотрим.

Выбравшись на белый свет, я внимательно изучила осколок. Интересно, что это может быть? Ленка сказала, что преступница, по словам инвалида, положила на окно маленький магнитофон. Ну конечно...

– Кажется, нам повезло, Коломбо. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Ну, что ты упала в нужном месте. Это скорее всего осколок от корпуса магнитофона. Убийца, вероятно, тоже там споткнулась и уронила его.

– Сильно болит?

– Еще как, – Ленка закатала испачканную штанину и дула на ссадину.

Я достала из аптечки йод, бинт и обработала Ленке ногу.

– Ну, у тебя и работа, Иванова, похлеще моей.

Так-то. Не будет теперь думать, что я излишне меркантильна и что не грех иногда «за спасибо» поработать.

Ленка осторожно опустила брючину и повернулась ко мне. Я молча курила.

– Что, Тань, теперь к Ирочке? Как я понимаю, она у нас подозреваемая номер один?

Я пожала плечами. Всякое может быть. Только еще неизвестно, по какой причине свидетель с биноклем наводит нас на след Ирочки. И вообще...

– Давай отвезу тебя домой. Тебе завтра надо быть в форме. И с уроков пораньше отпроситься. Как договорились.

– Теперь у меня очень уважительная причина. Я – инвалид, у меня нога болит. Отпрошусь якобы к хирургу, а Татьяну Анатольевну попрошу меня подменить. Раз уж втянула тебя в это дело, то обязана помочь, как обещала. Ты езжай по делам. Я на такси доберусь. Зачем тебе терять драгоценное время?

Я отвезла Истомину на остановку и вернулась на улицу Кавказскую.

Ленка ошибалась. К инвалиду мне прорваться все же удалось. Звонок в квартире был отключен. На стук в дверь вышла та самая роскошная брюнетка. Впрочем, не такая уж она и роскошная. Ленка преувеличивала. А может, просто я вредничаю. Все-таки она от меня ценного свидетеля укрывает. Равнодушно взглянув на мои якобы милицейские корочки, девушка безапелляционно заявила:

– У него режим. Он отдыхает. И вообще пасмурную погоду он переносит тяжело и сегодня чувствует себя весь день просто отвратительно. Да еще разволновался, когда ваша коллега пожаловала. Извините. Даже если вы приведете сюда всех оперативников отдела, я вас не впущу. Про закон о неприкосновенности жилища я слышала. Приходите лучше завтра часиков в семнадцать. Надеюсь, что завтра он будет чувствовать себя получше.

Я сдержала свой гнев, так и рвавшийся наружу, нацепила дежурную улыбочку и елейным голоском пропела:

– Девушка, я только на минутку. Мне просто необходимы его показания. Убита мать двоих детей. Она была хорошей женщиной. Муж должен знать правду об истинных причинах ее гибели. Так ему станет легче. Если вы отнесетесь снисходительно к моей просьбе, то я не буду ставить в известность правоохранительные органы, что Матвеев прослушивал квартиру Калякиных.

Брови девушки взлетели вверх. Неужели она не в курсе? Но высказывание о том, что я в случае ее отказа могу поставить в известность милицию о противоправных действиях ее родственника, произвело на нее впечатление. На лице отразилось сомнение. Я решила не упускать появившийся шанс и продолжила свою пламенную речь:

– Вообще-то, если честно, я частный детектив. Могу сотрудничать с милицией, а могу и нет. Пока я действую самостоятельно. А как я буду действовать дальше, зависит от вас. И от Матвеева.

Брюнетка, поджав недовольно губы, распахнула дверь шире:

– Проходите.

Я прошла в комнату, где на диване, укрывшись клетчатым шерстяным пледом, спал мужчина. Небольшая уютная комната в пастельных тонах. Прозрачные шторы, светлые обои. На стенах, чередуясь с цветами, висели небольшие панно: видимо, инвалид увлекался резьбой по дереву. В квартире тихо играла музыка. Я не слишком-то разбираюсь в классике, но мне показалось, что это Бах.

– Это Бах. Вторая инвенция. Успокаивающе действует на нервную систему. Он любит эту музыку, – шепотом пояснила мне девушка.

– Прекрасная музыка... Извините, я не знаю, как вас зовут.

– Марина. Сейчас я его попробую разбудить. Как мне вас представить?

– Татьяна Александровна Иванова. Можно просто Таня.

Девушка подошла к спящему и легонько потрогала его за плечо:

– Сережа, проснись, пожалуйста. Сережа. Проснись. К тебе пришли.

Мужчина глубоко вздохнул и медленно открыл глаза. Некоторое время они были бессмысленными, смотрящими в никуда. Потом вновь прикрылись.

– Сережа, – позвала вновь Марина и, обратившись ко мне, не удержалась от упрека: – Я же говорила вам, Татьяна Александровна. Разве нельзя было подождать до завтра?

– Я проснулся, Мариночка. Все нормально.

Мужчина вновь вздохнул и сел. С дивана свесились пустые штанины. Он протянул руку к коляске, пододвинул ее вплотную к дивану и с невероятной ловкостью с помощью рук перенес в нее свое тело. У меня даже комок к горлу подкатил. Беспомощность всегда вызывает во мне жалость.

Но подавать виду нельзя. Не всем нравится, когда их жалеют. Лично я терпеть этого не могу. Поэтому решила для себя, что держаться я должна на равных.

– Здравствуйте, Сергей Павлович. Вы извините, что я нарушила ваш сон. Но обстоятельства заставили меня поступить таким образом.

Он только кивнул мне в ответ и указал на диван, куда я должна присесть. Я проигнорировала его предложение и подошла к окну. Взглянула на квартиру Калякиных: она располагалась гораздо ниже – у Матвеева седьмой этаж – и была как на ладони. На подоконнике лежал тот самый бинокль, про который говорила Ленка. Я взяла его и поднесла к глазам. Как в театре, ей-богу.

Матвеев не проронил ни слова. Наблюдал за моими действиями молча.

Я положила бинокль снова на подоконник, извлекла из сумочки «жучка» и протянула его Сергею Павловичу:

– Думаю, это ваш.

Он посмотрел на меня испытующе. Но отрицать тот факт, что аппаратура принадлежит ему, не стал.

– Марина, свари нам кофе.

– Сережа, ну какой может быть кофе. Тебе вообще нельзя его пить.

– Свари. Угостим гостью.

Марина поняла, что он хочет пообщаться со мной наедине, больше не стала спорить и удалилась, закрыв за собой дверь. Я села на диван.

– Кто вы?

– Я – частный детектив. Иванова Татьяна Александровна. Про наш с вами разговор никто не узнает. Обещаю. Никакой аппаратуры у меня с собой нет. Чисто женское любопытство – зачем вам все это было нужно?

Не знаю почему, но Матвеев мне поверил. Он тяжело вздохнул и опустил взгляд:

– Настя очень похожа на мою жену, которую я безумно любил. Женька пять лет назад погибла. Нелепость. У нас с ней все было: и квартира трехкомнатная в центре города, и работа хорошая. Мы не бедствовали. А потом все, как карточный домик, рассыпалось. Да еще болезнь проклятая. Когда проводишь все время в этом кресле, – он с силой ударил по подлокотнику, – мир выглядит несколько иначе. Я сюда около года назад перебрался. Квартиру на меньшую поменял, чтобы решить проблемы финансовые. Настя стала мне родной, хоть и не подозревала об этом. Я ее в бинокль случайно увидел. А бинокль мне приятель подарил. Он хотел как лучше, знал, насколько муторно у меня на душе было. «Как в театре, – сказал, – развлекаться будешь». Я и развлекался. И однажды увидел эту женщину...

Сергей Павлович тяжело вздохнул и продолжил:

– А про штуковину, которую вы мне продемонстрировали, я точно не могу сказать, моя она или нет.

Вот тут моему удивлению не было предела. Я просто дара речи лишилась.