Одна из нас лишняя - Серова Марина Сергеевна - Страница 12

Через несколько минут я действительно покинула кабинет Давнера и, пройдя коридор, вызвала лифт. Но, немного подумав, вместо того чтобы шагнуть в распахнувшиеся двери, повернула на сто восемьдесят градусов и снова пошла по коридору. Теперь я остановилась перед дверью с табличкой: «Главбух Сараязова Фатима Камоловна» – и, постучавшись, вошла.

Глава 5

Пообщавшись со вторым за это утро главным бухгалтером (таким же скрытным, как, вероятно, все главбухи на земле) и с некоторыми рядовыми сотрудниками «Арх-Модерна», из прохлады кабинетов я вновь вынырнула в клейкую жару конца июня. Замеченные мной на горизонте тучки вовсе не торопились укрыть изнывающих от палящих лучей тарасовцев.

Прикинув, что до двух часов я еще успею где-нибудь перекусить, я отправилась в «Репризу» – кафе, куда частенько заглядывали люди, бывшие, мягко говоря, не в ладах с законом. Но зато там были установлены мощные кондиционеры, шеф-повар был мастером своего дела, а расторопные официантки не заставляли себя долго ждать.

По профессиональной привычке я выбрала столик у окна, сидя за которым можно было не только контролировать вход, но и краем глаза наблюдать за всем, не слишком большим, залом. Заказав обед, я окинула взглядом немногочисленных посетителей, среди них одно лицо показалось мне знакомым. Ну да, это же тот самый бугай в спортивном костюме, с которым я чуть не столкнулась у лифта пару часов назад!

Он и два его приятеля, одетые тоже по-спортивному – в цветные баскетбольные майки и длинные, до колен, шорты, – уже заканчивали свою трапезу. Они что-то деловито обсуждали, размахивая руками, запивая обед добрыми порциями пива. Впрочем, бугай пил только минералку, бросая отрывистые, рубленые фразы.

Когда мне подали закуску – салат из краснокочанной капусты и свежих помидоров, сдобренный соком лимона и оливковым маслом, – троица дружно поднялась из-за стола и направилась к выходу.

Раздвинув немного бледно-сиреневые пластинки жалюзи, я поняла, почему бугай пил только водичку. Он садился за руль большого темно-серого (почти черного) «БМВ». Машина стояла на самом солнцепеке, но, усевшись в нее, никто почему-то не опустил затемненные стекла. Наверняка у них стоит кондиционер.

Быстро разделавшись с обедом, я рванула в таксопарк.

Из трех ворот, предназначенных для въезда и выезда таксомоторов, работали только одни. Шлагбаум, загораживающий проезд, регулярно поднимался, открывая проезд для очередной машины.

Остановив свой «Фольксваген» рядом с контрольно-пропускным пунктом, я вошла в конторку. Сидевший в душном помещении невысокий предпенсионного возраста мужчина с широкой плешью недобро покосился на меня, но, когда я сказала, что мне нужно найти человека, которого подвозил вчера Виктор Зарубин, сменил гнев на милость.

– Виктор скоро должен подъехать, у него сейчас смена кончается, можешь здесь посидеть.

– Спасибо, я подожду в машине, – я показала в окно на своего «жука».

Открыв обе двери, чтобы продувало сквознячком, я устроилась за рулем, немного откинув спинку сиденья, и... задремала. Из полусонного состояния меня вывел незнакомый баритон:

– Ты, что ль, меня ждешь?

Приоткрыв глаза, я увидела высокого, худого, как вяленая чухонь, парня лет тридцати, склонившегося ко мне.

– Мне нужен Виктор Зарубин, это вы? – Я быстро сбросила с себя остатки сонливости.

– Я, ну и что?

Выскочив из машины, я сунула ему в руки фотографию. Что-то еще должна сказать, только вот что? Мысли роились у меня в голове, набегая одна на другую.

– Вы вчера подвозили этих двоих из аэропорта?

Виктор мельком взглянул на фотографию и пожал плечами.

– Разве всех упомнишь...

– А Володя усатый сказал, что у вас хорошая память и вы обязательно мне поможете, – вспомнила я совет коллеги Виктора.

– Че ж ты сразу не сказала, что от Усатого? – Виктор моментально сменил тон. – Ну, подвозил я этих педиков, с московского рейса. Хорошо их помню, я только из гаража выехал. Довез их до угла Чапаева и Бахметьевской.

– Вы посмотрите получше, – посоветовала я.

– Да чего на них смотреть-то, – сказал Виктор, – точно – они.

– Вы в этом уверены?

Виктор только хмыкнул и качнул головой: мол, за кого ты меня держишь?

– А был у них с собой темно-синий чемоданчик?

– Нет, у них вообще чемоданов не было, только пара сумок.

– А почему вы назвали их педиками?

– А как же их еще называть? – пожал он плечами. – Можешь назвать их гомиками или голубыми, если тебе так больше нравится.

– Спасибо за помощь, Виктор, – я протянула ему две десятки, – возьми, пивка попьешь.

– Да пошла ты!.. – оскорбленно произнес Виктор и спрятал руки за спину.

Я сунула ему деньги в оттопыренный карман рубашки и села в машину.

– Адье, Виктор.

Гомики, педики, геи, голубые, гомосеки... Если еще к Борщеву можно было отнести одно из этих определений, то к Юрию Овчаренко они явно не подходили. Почему? Это довольно трудно объяснить. Как, по каким неуловимым признакам узнают друг друга люди, принадлежащие к сексуальным меньшинствам? Причем узнают безошибочно, с одного взгляда?..

Я вспомнила фильм Альмодавары «Лабиринт страстей», где совсем еще юный Бандерас играет гомосексуалиста. Он идет по улице и вдруг встречается взглядом с юношей, идущим навстречу. Они разминулись и, сделав два шага, одновременно оглядываются. Все, у них уже нет сомнений относительно сексуальной ориентации друг друга.

Я уже почти подъехала к дому, как мое мысленное лирическое отступление прервал телефонный звонок.

– Софию заказывали?

Приятный женский голос любезно ответил на все мои вопросы. Борщев и Овчаренко? Да, останавливались. Уехали вместе. Кажется, никто из них не болел – выходили утром вместе. Синий чемоданчик? Такого не видела, хотя ручаться не может. До свидания. Добро пожаловать в «Золотой лось», у нас отличный сервис.

Закончила разговор я перед дверью квартиры. Скорее под душ!

В половине девятого я была в особняке Овчаренко. Людмила Григорьевна, облаченная в изумрудного цвета короткий шелковый халат, сидела перед камином и попивала свой «Реми Мартен». Я ничего не прочла в ее синих глазах, кроме усталости и равнодушия.

«Испереживалась, наверное», – сочувственно подумала я, здороваясь с ней и присаживаясь в стоящее рядом кресло, на которое она мне любезно и, как всегда, с оттенком снисходительности указала.

– Как дела? – вяло поинтересовалась она.

По подернутому томной поволокой взгляду Людмилы Григорьевны я поняла, что «приняла» она уже изрядно. Я с любопытством посмотрела на пузатый темный сосуд – это была не та бутылка, из которой мы пили с ней в прошлый раз. Ну и скорость!

– Продвигаются понемногу, – уклончиво и тоже без всякой охоты ответила я, – звонила в Болгарию, разговаривала с Христо Стояновым, он сказал, что вашего мужа вообще не видел, – я решила внести остроту в нашу квелую, как уморенные жарой прохожие, беседу.

– Вот как? – В ее глазах мелькнуло что-то похожее на интерес. – Где же Юра был в таком случае?

– Стоянов сообщил, что Борщев, с которым болгарская сторона имела дело, сказал, что Юрий Анатольевич плохо себя чувствует и находится в гостинице.

– О господи! – накрашенные ресницы Людмилы Григорьевны беспокойно вздрогнули. – Что с ним случилось?

Теперь в ее голосе звучало неподдельное волнение.

– Я так устала ломать голову, а тут еще новая забота – Никита в клуб собирается!

– Это, скорее, моя забота, – имела я наглость заметить, – Людмила Григорьевна, не переживайте, с Никитой ничего не случится, уверяю вас!

– Собирается как вор на ярмарку, – она точно не расслышала моего увещевания, – не парень, а принцесса на горошине, – с раздражением комментировала она, – и это тогда, когда его отец...

Людмила Григорьевна всхлипнула и разрыдалась. Такого я, честно говоря, несмотря на горе и потрясение, от нее не ожидала. Людмила Григорьевна с ее высокомерием и какой-то сверхчеловеческой отстраненностью казалась неуязвимой для любых жизненных невзгод.