Держи ухо востро - Серова Марина Сергеевна - Страница 23

– Ну, как хочешь. А я выпью.

Она открыла бутылку пива и стала пить его из горлышка. Сделав несколько больших глотков, она продолжила.

– Ну вот. А потом разрушили Берлинскую стену, и у них начались всякие трудности. Я не знаю, что там произошло, то ли им нужно было платить по кредиту, то ли еще что-то... одним словом, срочно понадобились деньги. А искусствоведы и там живут не ахти...

Она допила пиво, закурила новую сигарету и сказала:

– А у Пауля были знакомые в той фирме, в которой он сейчас работает. Но при его знании русского языка он устроился бы в нее без всяких знакомых...

Софа посмотрела на коньяк и решительно разлила остатки по рюмкам.

– В результате он оказался в Одессе, – она подняла рюмку, – за что я благодарила судьбу... до сегодняшнего дня.

На несколько секунд она задумалась, после чего выпила рюмку залпом, скривилась и закусила копченой колбасой.

– Я боюсь, его убьют, – неожиданно трезвым голосом проговорила она и вздохнула.

– Я думаю, Валера не даст его в обиду, – сказала я. – У них неплохие отношения?

– Затрудняюсь ответить, – развела руки Софа совершенно пьяным жестом. У нее даже начал заплетаться язык. – До недавнего времени они вообще старались не встречаться, я же тебе говорила. А недавно я ехала по городу, смотрю – сидят себе как ни в чем не бывало и о чем-то разговаривают. Я потом спросила Пашку, он сказал, случайно встретились. Какое там случайно, чуть ли не целый час болтали... Слушай, Анька, я что-то совсем пьяная...

Она попыталась закурить сигарету, но выронила ее на пол.

– Пойдем, я тебя провожу, – предложила я.

– Ты думаешь, я усну?

– Уснешь. А если не уснешь – приходи ко мне.

– Анька, если бы не ты... Я тебе так благодарна!

Я помогла ей добраться до спальни и отправилась к себе на второй этаж. И снова легла спать в парике. Правда, линзы я все-таки сняла.

После дождя воздух был удивительно чистый, и в моей комнате пахло яблоками. Я проснулась очень рано, съела пару сочных яблок, надела стекляшки и стала дожидаться Софиного прихода.

«Сегодня понедельник, скорее всего, она поедет на работу, во всяком случае, отвезет в фирму Пауля», – подумала я и стала вспоминать наш вчерашний разговор.

Вчера я слишком устала, чтобы анализировать каждое Софино слово, но легла с твердым убеждением, что в ее пьяных откровениях была какая-то очень важная для меня информация.

С одной стороны, я вроде бы не узнала ничего нового, но с другой стороны – были там какие-то нюансы, заставившие меня навострить уши и запомнить каждое слово.

Прежде всего, я должна была понять, что я вчера узнала принципиально нового. Для этого я воспроизвела в памяти весь разговор и убрала из него все лишнее и незначительное. В результате у меня осталось совсем немного.

Во-первых, что Пауль занимался в университете русским искусством, а во-вторых, то, что он в последнее время сошелся с Валерой, хотя и скрывал это от Софы. И то и другое мне показалось любопытным, и я отложила эти факты на полочку «до востребования». Ну, и наконец, я убедилась, что Софа даже отдаленно не напоминает Соньку Золотую Ручку и не имеет никакого отношения к вывозу икон за рубеж, более того, она понятия не имеет, чем вообще занимается ее возлюбленный. И это меня радовало. За эти несколько дней я привязалась к этой рыжей дурище, и мне не хотелось бы оказаться с ней «по разные стороны баррикады».

Возможно, я упустила что-то важное, поэтому, выражаясь компьютерным языком, я не стала стирать информацию, а убрала ее в «корзину», чтобы на досуге осмыслить как следует.

С кухни до меня донеслись бодрые голоса и грохот посуды. Я не стала дожидаться приглашения, и сама спустилась на веранду.

Софа наводила марафет на лице, а Пауль ходил по комнате из угла в угол. Разговаривали они на повышенных тонах, и со стороны могло показаться, что они ругаются. То есть по форме, они, конечно, ругались, но по содержанию – объяснялись друг другу в любви.

Пауль убеждал свою любимую, что ей лучше никуда сегодня не ходить, а Софа намекала своему ненаглядному, что без нее он теперь и носа из дома не должен высовывать, если не хочет, чтобы ему его прищемили. Но самым главным в этой перепалке была взаимная радость от того, что они видят друг друга живыми и здоровыми и почти без повреждений. Я имею в виду, разумеется, Пауля, который этим утром побрился. А после того, как Софа замазала тональным кремом пожелтевший синяк на его лице, он стал выглядеть совершенным молодцом.

Яичница с ветчиной окончательно примирила его с действительностью, и он согласился на все Софины условия.

Если говорить серьезно, то Пауль немного нервничал, но, в принципе, держался хорошо. А на героическом Софином лице не осталось и следов вчерашнего отчаяния.

Запив горячую яичницу ледяным яблочным соком, мы вышли из-за стола, поблагодарили Софину сестру за завтрак и поехали в центр города. За рулем на этот раз была Софа. Она демонстративно заняла это место и в ответ на недоумение Пауля с кривой улыбкой произнесла:

– Будет у тебя своя машина, тогда и нарулишься.

Пауль ничего не ответил на это, только вздохнул и уселся на соседнее сиденье. Всю дорогу до гостиницы Софа торжествовала и бросала на своего возлюбленного презрительные взгляды.

Она высадила меня у гостиницы, но не отпустила до тех пор, пока я не продиктовала ей свой номер телефона.

Самое время было позвонить Кучеру, что я и сделала, как только переступила порог своего номера. Противный запах за ночь выветрился, а на тумбочке у кровати лежала симпатичная полосатая ракушка.

Кучер назначил мне встречу у музея через час, и в моем распоряжении было достаточно времени, чтобы переодеться и привести себя в нормальный вид. Эта голубоглазая блондинка в зеркале начинала выводить меня из себя!

Ефим Леонидович ждал меня на лавочке около музея. Короткие ножки он скрестил под лавкой, а руки сложил на животе. И ничто в нем не напоминало того пришибленного судьбой человека, с которым я говорила вчера вечером по телефону.

– Ну вот, теперь совсем другое дело, – улыбнулся он, рассматривая поочередно мое лицо, плечи и ноги. – Теперь вы отдаленно напоминаете одесситку.

– Что же такое во мне изменилось? – удивилась я.

– Цвет слоновой кости постепенно сменяется телесным, – рассмеялся он. – Южное солнце делает свое дело. Присаживайтесь.

И он слегка подвинулся на лавке, хотя и без этого слева от него поместилось бы не менее трех таких стройных созданий, как я.

– Задали вы мне задачу... – с довольным видом проворчал он. – Как будете расплачиваться?

– Как скажете.

– Что значит, «как скажете»? – развел он руками. – Утром деньги – вечером стулья.

Я понимала, что он шутит, но почувствовала себя неловко. Он ждал ответа, но я не знала, какого.

– А вы чем предпочитаете, кутятами или литрами? – наконец нашлась я.

Ответ пришелся ему по душе.

– Взял бы кутятами, но жилплощадь не позволяет, – довольно засопел он.

– Так, может... – я подыскивала слово, – сменим интерьер?

Я употребила то самое выражение, которое впервые услышала несколько дней назад от Курта Раушенбаха.

– Ай-ай-ай, – запричитал Ефим Леонидович, – у меня же еще масса дел сегодня, но что с вами поделаешь... – он решительно махнул рукой. – Уговорили. Но понемножку.

– Куда изволите?

– Есть тут одно местечко, – щелкнул Кучер языком, – может быть, слышали – «Гамбринус» называется. Конечно, это уже не «Гамбринус» моей юности, но пиво там по-прежнему замечательное.

Через полчаса мы сидели за столом в «Гамбринусе», а перед нами стояли кружки с пивом и блюдо с креветками. В глазах у Кучера заблестели огоньки, и я подумала, что хорошо было бы посидеть с ним просто так, без всякого дела, поболтать о том о сем... Много интересного, наверное, мог бы рассказать этот человек за кружечкой пива.

К моему удивлению, пива он почти не пил, хотя креветками не брезговал. Но его возбуждала сама атмосфера этого исторического заведения, знаменитого на весь мир.