Облачный полк - Веркин Эдуард - Страница 11

– Это он шутит, – не выдержал из-под дерева Глебов. – Устал паренек, трое суток в разведке, не отдохнули толком… И вообще – пацаны, что с них взять? Вот один недавно в немецкой столовой пообедал…

– Это не я, – тут же сказал Саныч. – Про меня вообще много врут, вы им не верьте, они все придумывают разное. Правду только я рассказываю. А вы фотографировать-то собираетесь?

– Да, конечно. – Виктор убрал карандаш. – Даже обязательно – нужен снимок. Я здесь у вас бойцов уже фотографировал. Если вам не трудно…

– Ему не трудно. – Глебов затушил самокрутку, подошел к нам. – Ему ой-ой-ой как не трудно.

– Тогда давайте сейчас, если не против?

Саныч почесал руку.

– Не против! – Глебов достал из кармана кисет, из него – щепоть табака, растер между пальцами.

Корреспондент переместил на живот футляр, обшитый черной кожей, камеру. Такой я не видел, не наша, наверное.

– Причешись, – попросил Глебов. – Оба причешитесь.

У меня причесывать особо нечего было, я так, мусор из волос вытряхнул, а Саныч причесался – плюнул на ладонь, растер по другой и пригладил волосы на обе стороны, с пробором посередине. По-моему, получилось глупо, но Саныч именно этого и добивался.

Глебов снова принялся давить табак. Корреспондент поглядел на Саныча, но ничего не сказал, начал готовиться к съемке.

– Шапку надень, – велел Глебов.

– Мне так очень идет, – огрызнулся Саныч. – Бабушка меня всегда так причесывала…

– Ладно, пусть так. Ты же дураком получишься, не я.

– Может, ему оружие взять? – спросил корреспондент.

– Да, хорошо бы, – согласился Глебов. – Какой партизан без оружия… На.

Глебов расстегнул кобуру с наганом.

– Может, лучше за автоматом сбегать? – спросил Саныч.

– За автоматом?! – воодушевился Виктор. – Да, лучше, конечно, с автоматом. Если недалеко…

– Недалеко! – Саныч сорвался с места. – Я сейчас!

Глебов сокрушенно помотал головой.

– А вы в какой газете работаете? – спросил я Виктора. – В «Красной Звезде» или в «Правде»? А какой у вас объектив? Надо скорее фотографировать уже, а то солнце уйдет. Можно камеру посмотреть? А вы из Москвы?

Корреспондент раскрыл растерянно рот, Глебов поглядел на меня, щелкнул языком.

– А куда мне их девать? – спросил он почему-то у Виктора. – Выгнать нельзя – их убьют сразу. А если не убьют, то в Германию угонят. Домой я их тоже не могу отправить, дом тут совсем не у каждого остался. Да и опасно отправлять, сами знаете. Ко мне каждый месяц сопля какая прибивается, а я тут советская власть, я их определять должен…

Глебов свернул газету вчетверо, хлопнул себя по колену, сказал:

– А на месте они сидеть тоже не хотят, возраст не тот. Вот и воюют…

– Хорошо ведь воюют, – напомнил корреспондент.

– А… – Глебов только рукой махнул. – Это все не для детей занятие, Виктор, сами ведь понимаете…

– В Древней Руси уже в двенадцать лет на поле выходили, – возразил Виктор. – Это исторический факт.

– Ну, мы же не в Древней Руси, – мягко перебил Глебов, – мы в Советском Союзе. Пацанва должна в школе сидеть, бабы должны щи варить, а воевать должны взрослые. Все просто. Вот вы, Виктор, вы ведь в институте учились?

– В ИФЛИ. Историю изучал. Но сейчас же война…

Глебов ничего не ответил, потому что вернулся Саныч с автоматом. И с шапкой.

– Все готово? – весело спросил он. – Давайте скорей, а то тут один ненормальный рыщет…

Саныч повесил МП на шею, надвинул шапку на глаза, придал суровости лицу.

– Фотографируйте, – сказал он. – Только сразу предупреждаю – все равно ничего не получится.

– Посмотрим-посмотрим…

Виктор возился с камерой. Я отметил, что она у него необычная, таких раньше я не видел, наверное, точно американская: много полированного металла, и объективы сменные сбоку. Виктор колдовал с диафрагмой, устанавливал выдержку, крепил аппарат на откуда-то взявшемся штативе, все это время Саныч держал позу.

Вдруг корреспондент оторвался от объектива и уставился на Саныча, рот открыл.

– А это, собственно, что? – Корреспондент указал пальцем. – На ремне? У автомата? Это…

– Железные кресты, – гордо признался Саныч. – Пять штук. Я их тут специально привинчиваю…

– Железные кресты? – растерянно переспросил Виктор.

– Ага. Четыре второй степени и один первой, я его совсем недавно снял…

– Убери эту мерзость! – почти простонал Глебов.

– А почему мерзость-то? – обиженно поинтересовался Саныч. – Никакой мерзости тут нет. Автомат это мой, я его не в карты выиграл, между прочим, а в бою добыл. И кресты эти снял с врагов. Это мои трофеи. Вы вот видели, наверное, на самолетах тоже так рисуют, в вашей же газете печатали!

Глебов закашлялся.

– А куда мне эти кресты девать? – продолжал Саныч. – На фашистах жаль оставлять, выкидывать – тоже, Глебов их не принимает, вот я и придумал…

Откуда-то сбоку выпрыгнул Ковалец с ППШ. Предусмотрительный.

– Давайте и ППШ, чего уж, – заявил Саныч. – Буду сразу с двумя. Слушайте, а можно ведь и «дегтяря» притащить…

Глебов перестал кашлять, поглядел на Саныча укоризненно.

– Ладно, – Саныч снял с шеи МП. – Все равно ничего не получится.

Он сунул автомат мне, взял ППШ, нахлобучил шапку почти до переносицы.

– Ты бы хоть шапку снял, – посоветовал Ковалец. – Похож на бабая.

И Ковалец предусмотрительно вытащил расческу, протянул Санычу.

– Не, спасибо, – отказался Саныч. – Я у тебя в прошлый раз взял неосторожно, потом месяц башка чесалась. Я уж лучше так.

Саныч снял шапку, причесался рукой, уже по-нормальному – неплохо получилось, героически.

– Давайте все-таки фотографироваться, – напомнил корреспондент. – Молодой человек прав – свет сегодня плавает.

– Давайте-давайте, – Саныч подобрался еще раз.

Корреспондент продолжил возиться с камерой, Саныч терпеливо ждал.

Щелкнул взводимый затвор, фотограф сказал про птичку, Ковалец, стоявший чуть сбоку за спиной, сделал шаг в кадр. Виктор надавил на гашетку, пружина щелкнула, шторка перекосилась, Виктор хлюпнул носом.

– Я же говорил – не получится, – с удовольствием сказал Саныч.

Газетчик принялся разбираться с камерой, Саныч опустил автомат.

– Меня нельзя сфотографировать, – сказал он в очередной раз. – Ни разу не получалось ни у кого.

– Я сейчас! – заверил Виктор. – Все исправлю.

Он принялся ковыряться в камере маленькой отверткой, а мы всё ждали, а потом дзинькнул замок крышки, и упругим серпантином выплюнулась пленка. Корреспондент матюгнулся, прикусил язык, поглядел на Глебова. Тот пожал плечами. Недовольно. Оно понятно, забот у него полно, а тут с нами возиться приходится. Но ничего не поделаешь, порядок такой, советская власть, однако.

Виктор поднял с земли распустившуюся пленку, а мне аж обидно стало – столько кадров выпустил, дубина. Молодой и бестолковый, даром что в институте учился, наверное, он все-таки больше газетчик, чем фотограф; отдельного фотографа трудно прислать, они на фронте все.

– Две минуты, – попросил Виктор. – Исправлю…

– Да ничего. – Саныч поглядел на Ковальца. – Мы не торопимся. Ковалец, а тебе, кстати, фотографироваться нельзя, ты не пристраивайся.

– Почему это нельзя? – насупился Ковалец.

– У тебя усы как у Гитлера. Ты представляешь, что получиться может? Вот я на первом плане, партизан, защитник Родины, а у меня из-за плеча Гитлер выглядывает? Что читатели газеты подумают?

Виктор пригляделся к Ковальцу, Глебов тоже повернулся, не удержался.

– Да не похожи совсем… – Ковалец стал ощупывать усики. – У Гитлера другие совсем, прямые.

– Вот если бы тебя, Ковалец, поменьше форма гитлеровских усов интересовала, ты бы тоже давно уже орден получил. Ну, медаль хотя бы точно.

Глебов засмеялся. Ковалец покраснел, двинулся было к Санычу, одумался, развернулся, ушел.

– И откуда ты такое трепло? – спросил Глебов. – Я твоего отца ведь помню, он нормальный мужик.

– Нормальные в канаве лошадь доедают. – Саныч поправил шапку. – А я в дедушку, у меня дедушка – гармонист. Вы еще мою сестру не слышали, Лидку, вот балаболка так балаболка. Я так, понемногу, а она как заведется – уши сами в треугольники складываются и на почту торопятся.