Когда стреляет мишень - Серегин Михаил Георгиевич - Страница 23

– Так это Чечеткин убил Павлова? – воскликнул Коваленко и побледнел, как мертвец.

– Он сам виноват, что перестал выполнять мои указания, – отозвался полковник. – Я не люблю, когда мои четкие и конкретные приказы трактуют на свой лад.

– Но он подчинялся не вам, а мне!

– Правда? – Ирония в голосе Платонова наросла до угрожающих обертонов и завибрировала холодным металлом. – Он пытался думать точно так же. И вот что из этого вышло... прописка на Новодевичьем.

Коваленко не выдержал:

– Вы забываетесь, полковник Платонов! – гневно воскликнул он. – Вы всего лишь мой консультант по вопросам безопасности, и я сейчас же звоню лично...

– Вы ему не позвоните. Директор ФСБ не для того существует, чтобы до него мог дозвониться всякий желающий из числа тех, кто посчитает себя ущемленным в своих правах. Помнится, я говорил ему это при личной встрече. – Платонов взглянул на часы и добавил: – А определенное неприятие вами моих действий я предугадал. Именно для этого... для профилактики я сделал неплохой, надо сказать, выстрел в ваше окно три дня назад.

– Что я говорил, Сергей Всеволодович? – громко сказал Свиридов и тут же почувствовал на своей шее дуло автомата. – А вы еще не хотели верить, что этот выстрел был только так, для психологического эффекта.

– Вот как? – медленно проговорил Коваленко. – Значит, уже не я, а вы хозяин положения... даже на этой даче я должен чувствовать себя незваным гостем, а то и того хуже... пленником? Ну нет!

Он вскочил с кресла и бросился к двум автоматчикам, державшим на мушке Свиридова и Фокина. Они также были из службы безопасности Коваленко.

– Василий, Саша, арестуйте-ка гражданина полковника, а то он что-то не в меру расхрабрился.

Те опустили глаза и продолжали стоять неподвижно. Полковник Платонов невозмутимо затушил сигарету в пепельнице и неторопливо закурил еще одну. Коваленко побледнел еще больше и крикнул:

– Ну!

– Не слушаются, – буркнул Фокин, которого, несмотря на гибельное положение, создавшаяся критическая ситуация начала забавлять.

Свиридов же и вовсе раскачивался в кресле взад-вперед, гнусавил под нос песню Максима Леонидова «Так что просто не дай ему уйти», одним словом, вел себя настолько неадекватно сложившимся обстоятельствам, что это не могло быть поименовано иначе, чем как полное и катастрофическое идиотство. И еще – он, не отрываясь, равнодушно смотрел на словно окаменевшую за столом Аню.

Платонов глубоко затянулся и сказал, глядя на как будто уже растерявшегося Коваленко:

– Вы ими неправильно командуете, Сергей Всеволодович. Давайте лучше я.

– Да я...

– Автоматы на боевую изготовку! – скомандовал Платонов, бесцеремонно обрывая беспомощно сползший до дрожащего тенорка голос Коваленко, обычно звучащий как солидный и сочный баритон. – Цельсь... пли!

Коваленко не успел ничего понять, как напротив его глаз очутились два черных дула – и два пустых, чужих взгляда, еще более черных, чем провалы автоматных стволов. Взгляды людей, которым он не раз доверял свою жизнь и в ком еще ни разу не обманулся.

Но ведь такого не может быть, потому что...

Две коротких автоматных очереди, слившихся в одну, сделали эту незаконченную мысль последней в жизни Сергея Всеволодовича Коваленко.

Глава 10

Жуткое молчание повисло в гостиной после того, как вице-президент «Сибирь-Трансойл» пошатнулся и, переломившись пополам, упал назад, спиной, упал жутко и неестественно, как уже не может падать живой человек, а разве что только бревно – плашмя с глухим деревянным стуком. И остался лежать, запрокинув голову и словно уставив стеклянный взор невидящих глаз в высокий лепной потолок с великолепной люстрой.

Два темных ручейка короткими росчерками смерти выбежали из-под его неподвижного тела и тут же остановились, разве что расширяясь и набухая, – словно и в них замирала еще недавно разгонявшаяся по венам жизнь.

Аня вышла из-за стола и сделала несколько шагов к телу мужа. Несколько коротких шагов, в которых еще не чувствовалось осознания того, что ты – не жена уже, а просто вдова. Опустилась на колени возле Сергея Всеволодовича, не заметив, как край платья упал в лужицу крови и теперь вбирает ее жадно и неистово, как добравшийся до оазиса измученный путник Сахары пьет настоящую – прозрачную и холодную – воду.

– Зачем? – спросила Аня, не глядя на Платонова.

Полковник двумя шагами преодолел разделявшее их пространство, сел рядом с ней на корточки, словно мальчишка-третьеклассник на перемене, и проговорил, с самым настоящим искренним сожалением, глядя на еще не замутненное страданием лицо женщины:

– Так было нужно. Он с самого начала был обречен, когда связался со мной. Слишком опасная игра, слишком опасные связи. Рябинин был первым, Коваленко – вторым. Теперь концерн плавно и естественно скатится в руки людей, которые давно хотели присоединить его к своей империи. Потому что теперь никаких препятствий к тому – после смерти Рабиновича и этого происшествия – нет.

– Господи... Петр Дмитриевич, на кого вы работаете? – стараясь говорить спокойно, проговорила Аня и поднялась с колен.

Полковник тоже выпрямился в полный рост.

– Я думаю, вы понимаете, что нет никакого смысла называть вам определенные имена. Будь то Борис Абрамович Березовский, Роман Аркадьевич Абрамович или даже Татьяна Борисовна.

– Какая Татьяна Борисовна? – проговорила Аня.

– Да она тут вовсе ни при чем, так что не стоит трепать ее имя так, для красного словца. Лучше давайте поговорим о том, что мы имеем на данный момент. Да вы садитесь, Анна Михайловна... Коваленко уже не помочь, да и он сам не хотел помочь себе.

Аня с выражением оцепенелого спокойствия на лице села в кресло и посмотрела на полковника из-под полуприкрытых ресниц так равнодушно и слепо, что Свиридову отчего-то показалось: вынеси ей Платонов смертный приговор, она не вздрогнет, не шелохнется, только тяжелым презрением повеет от полуоткрытых неподвижных губ и всего этого застывшего бледного лица.

– Я вас внимательно слушаю, Петр Дмитриевич, – сказала она, – конечно, я понимаю, что вы в любой момент можете прервать разъяснительную работу, сочтя вашу слушательницу не в меру тупой для того, чтобы уяснить ваши хитрые умозаключения. И тогда мне не миновать участи Сергея и вот этих молодых людей. – Она не посмотрела в сторону Свиридова и Фокина, но не требовалось большого ума догадаться, что речь шла именно о них.

– Все не так печально, Анна Михайловна, – четко произнес полковник, задумчиво глядя на замершее посреди гостиной тело Коваленко, – мне нет необходимости вас убивать. Более того, вы могли бы быть мне полезны. При определенных условиях.

Аня пожала плечами.

– Все состояние Коваленко переходит к вам, не правда ли? – продолжал полковник.

– Половина.

– Тоже недурно. Одним словом, мы можем обсудить детали дальнейшего с вами сотрудничества, но это произойдет, скажем, через три-четыре дня. После того, как я, скажем, утрясу несколько моментов... Ну так как?

Хозяйка виллы несколько секунд помолчала, а потом облизнула губы и с легкой хрипотцой в голосе сказала:

– Что буду делать я эти три-четыре дня?

– Вы останетесь здесь. Вашей безопасности ничто не будет угрожать, я гарантирую.

– А как вы намерены поступить с нами, добрый дяденька Петр Дмитриевич? – подал голос Владимир.

– Я подумаю. По-хорошему, так вас следовало бы замочить не глядя, но уж слишком жалко портить такой ценный и в высшей степени боеспособный материал, который к тому же я сам взрастил. Но и оставлять вас в живых слишком опасно.

Платонов покачал головой, а потом усмехнулся и произнес:

– Я поступлю куда проще. За эти четыре дня многое может измениться, и поэтому я изберу нечто промежуточное между смертью, которая давно по вас скулит в три ручья, и жизнью, для которой вы, ребята, не годитесь.

– Это как, простите? – пробасил Фокин, который уже оклемался после бесперспективной попытки удрать.