Когда стреляет мишень - Серегин Михаил Георгиевич - Страница 21

В огромном теле «КамАЗа» что-то загудело, дрогнули гидравлические рычаги, и кузов самосвала начал медленно – слишком медленно! – подниматься.

Свиридов приоткрыл дверь и, используя ее как щит, несколько раз выстрелил в наступавших. Один упал, но и то, кажется, остался жив, хотя из игры был выключен наверняка. Остальные продолжали ползти. Именно ползти, потому что после выстрелов Владимира пока не рисковали подниматься.

Меткая очередь раскроила лобовое стекло, и верхний правый его угол выворотился и едва не упал на Афанасия, которому в эти секунды оставалось только злобно ругаться, подбирая все более и более красочные и многоэтажные синтаксические конструкции.

Тем временем кузов поднялся уже достаточно, чтобы гора кирпича высыпалась на машины, но словно что-то удерживало груз в исходной позиции. Вероятно, кирпичи встали так, что образовалось нечто вроде распорки.

Тем весомее и неожиданней будет падение.

– Быстрей, быстрей, ежкина праматерь! – вопил Фокин, а Свиридов осоловевшими от напряжения глазами наблюдал за передвижениями людей Хромого, которые приближались стремительно и неотвратимо.

А в пистолете оставался только один выстрел.

И в этот момент рухнуло! Многотонная груда кирпичей соскользнула по наклонной поверхности и обрушилась на крыши несчастных автомобилей. Жалобно всхлипнули разбитые стекла, и все потонуло в гулком грохоте и клубах неистово взметнувшейся красной пыли.

– Вперррред! – прохрипел Свиридов и, не дожидаясь, пока кузов снова опустится, ударил по сцеплению и газу.

В этот миг из красно-кирпичной пыли вынырнула фигура человека, который прорвался к самой кабине, пользуясь своеобразной дымовой завесой. Он поднял дуло автомата до уровня свиридовских глаз, жестокий оскал торжествующего тигра перечеркнул перепачканное лицо, но неуловимым движением Владимир вскинул пистолет и выстрелил прямо через лобовое стекло.

Ни Фокин, ни сам Свиридов не успели заметить, попал он или нет, потому что грузовик рванулся с места, переехал нырнувшего под колеса камикадзе и, под градом пуль проехав – за какие-то короткие мгновения – через весь двор, на полном ходу вышиб ворота и помчался по дороге от проклятой виллы.

– Ффу! – выдохнул Фокин.

– Еще не фу, – оборвал его Свиридов, – ты думаешь, мы вырвались?

– Надеюсь.

– А я вот знаю совершенно точно только одно.

– Что? – жадно спросил Афанасий.

– Что человек, которого я скорее всего все-таки подстрелил... который нырнул под колеса...

– Ну?

– Это был Чечеткин, – веско закончил Владимир.

– Они нас не догонят?

– Я же по возможности вывел из строя максимальное количество машин. Но это ни от чего нас не гарантирует... м-м-м... вот так.

Не успело последнее слово этой веской фразы сорваться с губ Свиридова, как он увидел в шестидесяти-семидесяти метрах перед собой стоящего посреди дороги человека. Владимир мог поклясться, что еще секунду назад его там не было, но теперь – ошибки быть не могло – совершенно неподвижная фигура человека, широко расставившего для большей устойчивости ноги, находилась прямо на пути мчащегося с бешеной скоростью «КамАЗа».

И в руках этого человека был направленный прямо в покалеченное лобовое стекло гранатомет.

– О, черт!.. – начал было Фокин. Свиридов резко вывернул руль, чтобы свернуть на обочину.

Но было уже поздно.

Машину неистово подкинуло, словно в нее вцепились и теперь неукротимо терзали сотни маленьких дьяволов, а потом все закружилось в неистовой карусели – остывающими и тающими перед глазами сиреневыми, алыми, желтыми звездочками...

Глава 9

– Ну что же, – сказал человек в светлых джинсах и потер аристократической кистью больную ногу, – неплохо. Машины, конечно, жаль, сильно они эти два многострадальных «мерса» отделали, но, откровенно говоря, я ожидал еще худшего. Как говорится, третий уровень моей игры они не прошли, а я ожидал от них большего. Все-таки нечужие люди. Сам учил. А ты хорошо сработал, Афиногенов.

– Они успели развернуть «КамАЗ», – произнес почтительно вытянувшийся перед шефом Афиногенов – невысокий плотный мужчина лет сорока, но уже с сильной проседью. – Я попал им в бок, машина перевернулась. Наверно, не столько из-за взрыва, сколько из-за чрезмерной резкости поворота.

– А ты седеешь, сынок, – спокойно проговорил шеф, хотя «сынок» был младше его самого ну максимум лет на семь.

– Поседеешь тут, Петр Дмитрич, – пробурчал тот, а потом вытянулся и четко ответил: – Седею, товарищ полковник. Значит, так положено.

– Ну-ну, – снисходительно протянул тот, а потом перевел взгляд на бледного то ли от страха, то ли от гнева Коваленко: – Ну что я тебе говорил, Сергей Всеволодович? Все в норме. Лежат твои архангелы под присмотром моего врача, отходят.

– Простите, не поняла... то есть как это – отходят? – спросила находящаяся тут же Аня. – Или это у вас такие замечательные каламбуры... товарищ полковник?

Последние два слова прозвучали с откровенным сарказмом.

– Можно охарактеризовать это и так, Анна Михайловна, – добродушно протянул Петр Дмитриевич – как назвал его немного ранее Афиногенов. – Конечно, они живы и если и не здоровы, то в очень скором времени будут таковыми. Уж больно живучи, сукины дети, иной кошке сто очков вперед дадут. Вот такие дела.

Аня пристально всмотрелась в лицо этого человека, все острее и неотвязнее ловя себя на ощущении, что этот человек ей определенно знаком. Просто она никак не могла вспомнить, где слышала эти ироничные менторские интонации, где видела эти плавные хищные жесты, которым позавидовал бы иной леопард... Лица она не помнила, да что-то к тому же подсказывало ей, что нет, не в лице тут дело, да еще в наш век пластической хирургии...

– Тридцать ваших людей не смогли толком справиться с двумя проходимцами, – тем временем раздраженно выговорил Коваленко. – Они разнесли половину моего двора, превратили в груду хлама мой «Кадиллак», и теперь придется делать очень значительный ремонт, чтобы снова привести его в норму. А ваш человек к тому же взорвал мой личный «КамАЗ»...

– И сходил по-большому в мой личный золотой унитаз, – язвительно перебил его Петр Дмитриевич. – Скажи спасибо, Сергей Всеволодович, что не разнесли по кирпичику все, что ты тут понастроил. Два проходимца! Эти два проходимца стоят всей твоей службы безопасности плюс еще столько же! Я же говорил тебе, как один из этих проходимцев легко и непринужденно снял пулей твоего акционера Рябинина, блаженной памяти Зиновия Евгеньевича Рабиновича, а потом сделал моего человека, которому удалось его отследить.

Коваленко сконфуженно замолчал.

– Кстати, насчет золотого унитаза есть замечательный анекдот, – доброжелательно и непринужденно, словно и не было этого уничтожающего окрика, продолжал полковник.

Афиногенов сдавленно хмыкнул.

– Приходит домой муж... пьянющий вдробадан, в общем. Открывает жена, начинает что-то там злобно квакать, а он ей: «Молчи, дура, жить не умеешь, мать-перемать... вот у людей унитаз золотой!»

Падает и вырубается.

Несчастная жена в совершеннейшем недоумении звонит подруге. «Кать, мой у тебя был?» – «Нет, не был, а что?» Звонит второй подруге: «Лен, мой был у тебя или нет?» – «Нет». Звонит третьей: «Был?» – «Был!»

«Так вот что, Оль... извини за интимный вопрос... но не у вас унитаз золотой?»

Та зажимает ладонью трубку и кричит: «Коль, я знаю, кто в твой тромбон насрал!»

Коваленко отрывисто захохотал, его поддержал Афиногенов, еще двое присутствующих, не считая Ани, подобострастно фыркнули.

– Так, – проговорил полковник, оставшийся совершенно невозмутимым даже в проявлении несколько сомнительного своего остроумия, – где Фокин и Свиридов? Даже если бы они были в коме, то давно следовало привести их в норму, а мне докладывали, что у них максимум по две царапины на брата. Эй! – крикнул он.

В ту же секунду вошел один из подчиненных Петра Дмитриевича.