Мертвые сраму не имут... - Серба Андрей Иванович - Страница 8

Князь перевел глаза на другого сподвижника.

— Твое слово, воевода Икмор.

— Княже, русичи привыкли собирать славу на чужих полях, а не нести позор на свои. Поэтому для нас дороги назад нет.

— Твой выбор, воевода Свенельд?

— Княже, уйти за Дунай не трудно, однако так ли легко скрыться от бесчестья? Чем и когда можно будет смыть его? А посему наше место здесь, в Болгарии.

Едва он договорил, комната наполнилась гулом голосов.

— Стоять на Дунае!

— Биться до конца!

— На Империю, княже!

Ничто не дрогнуло в лице князя Святослав, не шелохнулась на крыже меча его рука.

— Спасибо, други-братья, — спокойно прозвучал его голос. — Коли мы сами избрали брань и кровь, станем биться до последнего. Да помогут нам в том наши боги.

— Да помогут! — единым многоголосым кличем отозвалась комната.

На пустынном ночном берегу Дуная, усевшись на выброшенную водой корягу, вели разговор воевода Микула и сотник Всеслав. Они хорошо знали друг друга. В дружине бывшего тысяцкого Микулы начинал свое служение Руси простым воином теперешний сотник Всеслав. Под его началом ходил он десятским в сечи на Итиле и Саркеле, сотником возвратился из походов на Кавказ и Тмутаракань. Оттого именно ему, опытному и отважному воину, решил доверить старый воевода трудное, ответственное дело, что поручил Микуле после воеводской Рады великий князь.

— Всеслав, — тихо говорил воевода, — ведаю, что только утром прискакал ты из Преславы и валишься с ног от усталости. Однако не до отдыха сейчас, ибо вся ромейская армия движется на Доростол. Дабы остановить ее на Дунае и не пустить на Русь, надлежит тебе снова сесть на коня и отправиться в путь.

— Я готов, воевода.

— Ты знаешь, что во Фракии и Македонии зимовала часть наших дружин. Ныне они отрезаны от Дуная легионами Иоанна, которые внезапно, подло нарушив мир с нами и болгарами, захватили перевалы. Как потребны нам в Доростоле эти десять тысяч отважных воинов! Поэтому ты проберешься к ним и передашь воеводам Святополку и Владимиру волю великого князя: пусть соберут все русские и болгарские силы в один кулак и пробиваются через горы к Дунаю. Даже если им не удастся прорваться к нам, своими действиями они наверняка отвлекут немалую часть ромейской армии от Доростола. А это будет для нас уже ощутимой подмогой.

— Свершу это, воевода.

— Ты слышал еще не все. На западе Болгарии против царя Бориса, нынешнего союзника Византии, восстал комит Охриды Николай Шишман с сыновьями. У нас и у него один недруг — Империя и ее верный пес кесарь Борис. Поэтому великий князь предлагает комиту союз в борьбе с общим врагом. Вот тебе грамота к нему. Передашь ее из рук в руки комиту Николаю и возвратишься назад с его ответом. Готов исполнить это?

— Все свершу, воевода.

— Трудным и опасным будет твой путь, поэтому возьми с собой напарника, уже бывшего за перевалами. Лучше всего, коли подберешь в спутники болгарина. Это их земля, они знают ее с детских лет. Само собой, напарник должен быть надежным человеком, которому ты доверял бы, как самому себе.

— Такой человек уже есть, воевода. Он болгарин, я целиком полагаюсь на него.

— Кто он? — насторожился Микула.

— Десятский, с которым я вырвался из Преславы и прискакал в Доростол. Как и мы с тобой, он ненавидит Империю и доказал это с оружием в руках. Помимо всего прочего, он спас мне жизнь. Вдвоем с ним мы вначале проберемся через перевалы к нашим братьям, затем доставим княжескую грамоту комиту Охриды.

— Я не знаю десятского, Всеслав, однако целиком полагаюсь на твои опыт и чутье. Помни теперь, что отныне судьба тысяч и тысяч русичей и болгар будет в ваших руках.

— Я оправдаю твое доверие, воевода. А заодно хочу сказать еще одно. В Доростоле много болгарских бояр, что прежде вились вокруг кесаря Бориса. Не верь им, воевода, и предупреди об этом великого князя. Такие, как они, открыли ворота Преславы ромеям, когда мы, русичи и простые болгары, сражались на ее стенах. Вчера они предали воеводу Сфенкела, завтра изменят великому князю Святославу.

Микула недовольно насупил брови.

— Мы, русичи, никого не неволим и принимаем в свои ряды лишь тех болгар, кто пришел к нам по доброй воле.

— Воевода Сфенкел поступал так же и получил подлый удар в спину. Я не верю болгарским боярам, что вчера молились ромейскому Христу, а сегодня идут против него с нашим Перуном. Для таких людей нет ничего святого.

— Я передам твое предостережение великому князю. — Старый воевода повернулся к сотнику, заглянул ему в глаза. — Всеслав, за время, что мы знаем друг друга, ты стал для меня сыном. Посему напутствую тебя в дорогу как воевода и отец. Удачи тебе, и пусть Перун, покровитель смелых, отведет от тебя все беды.

На высоком насыпном холме посреди византийского лагеря восседал под легким шелковым навесом от солнца император Иоанн. Как обычно, окружала его сверкавшая золочеными доспехами и богатыми одеждами толпа полководцев и сановников. Через двое ворот лагеря, выходивших на равнину перед Доростолом, нескончаемыми колоннами двигались ряды закованной в железо имперской пехоты. Где-то слева был слышен топот и ржание лошадей византийской конницы.

Встающее из-за Дуная солнце освещало возвышавшиеся перед ромеями стены Доростола. Замерли под ними длинные, плотные шеренги пеших русских и болгарских воинов, возле распахнутых настежь ворот крепости виднелись конные славянские дружины. Ровными рядами, с распущенными знаменами, под звуки боевой музыки шагали на них византийские легионы, прикрытые с флангов тяжелой панцирной конницей. Из ворот лагеря появлялись все новые колонны легионеров, растекались вширь по равнине, заполняя ее из конца в конец.

— Я не хочу повторения Преславы, — обратился к магистру Петру Цимисхий. — Для этого ты должен смять русов первым же ударом, которому надлежит быть страшным и сокрушающим.

— Он и будет таким, император, — послушно склонил голову полководец. — Я раздавлю славян между стенами крепости и «бессмертными», как между молотом и наковальней. Я втопчу варваров в землю копытами коней, вгоню в камень стен оружием наших воинов.

— С Богом, магистр.

Набирая скорость и поднимая тучи пыли, заглушая все окрест топотом и лязгом, помчалась на славянские ряды сплошная волна византийской конницы. За ней двинулись ровные прямоугольники пеших таксиархий. Поджидая врага, неподвижно высилась стена красных щитов, застыла щетина выставленных вперед копий. Замерли за спинами копьеносцев и мечников растянутые в несколько длинных линий русские и болгарские лучники.

Все ближе вал византийской конницы, вот между нею и славянскими шеренгами всего несколько десятков шагов. Миг — и «бессмертные» железным, всесокрушающим тараном врежутся в червленую стену щитов, сомнут ее. Однако этому не суждено было свершиться. Князь Святослав поднял руку, и со зловещим свистом хлынул навстречу «бессмертным» ливень стрел. Множество имперских всадников повалились из седел на землю, а в долину, огибая фланги собственной пехоты, вынеслась славянская конница. Громадное облако пыли скрыло место схватки, заволокло крепость, наползло на спешившие в битву пешие византийские когорты…

Висело в зените над доростольской равниной солнце. Под натиском славян византийцы отступали, и медленно, неумолимо накатывалась на них волна красных щитов. Остановилась, замерла, ощетинилась копьями. Побрели из передних рядов в тыл раненые славяне, быстро занимали их места свежие воины из следующих сзади шеренг. И все так же страшно и непоколебимо высилась перед врагами живая стена червленых щитов, готовая бесстрашно принять и отразить новый удар.

— Княже, дозволь идти вперед, — с мольбой в голосе попросил воевода Свенельд, сидевший на коне рядом со Святославом. — Напор — и ромеи покажут спины.

Лицо великого князя осталось невозмутимым.

—Да, они побегут. А что дальше? Ромеев настолько много, что мы не в силах всех их разбить. Не сокрушив нас первой атакой, Цимисхий теперь хочет заманить нас подальше от крепостных стен, дабы окружить на равнине.