Своими руками - Данилов Алексей - Страница 25

— Ерунда, — возразил отец. — На копейку прибавят, а она к тому времени вес скинет и сена поест на двести рублей. Решили: продаём! Семёновна говорит…

— Перестань ты со своей Семёновной, — оборвала мать. — Ты лучше спросил бы у неё: она когда-нибудь хоть мизинцем притрагивалась к корове, хоть раз каплю молока выдоила, парным молоком дышала?

— Так ты на попятную? — спросил отец.

— И на попятную. Стоит повременить, — ответила мать. — Я ещё одну новость узнала. С Нового года будут давать участки под сено. Имеешь корову — получай участок на лугу и коси. Не надо будет сшибать по жомке, когда где урвёшь.

— Враки, — заверил отец. — Такого никогда не будет. Завтра иду в сельсовет и беру справки на сдачу.

— Дело твоё, — ответила мать. — Только потом не тужи.

— А чего нам тужить? Возьмём и другую купим, если надо будет, — сказал отец.

— Все, кто продали, других не купили и не собираются. В одних заботах можно век прожить, а наживать их заново вряд ли кому захочется…

Интерес к материнским словам у Ильи пропал, лишь она произнесла «дело твоё». И сразу после ужина Илюшка побежал к Фёдору Михайловичу, сказать ему о намерениях отца.

На дорожке под окнами захрустела под ногами листва, ложился мороз.

С неба глядели звёзды, — казалось, что и на них мороз. Илюшка не обратил на эту погоду внимания, побежал к Князевым и лишь у их дома вспомнил, что замёрзшая вода разрывает всякую посуду — разорвёт вазу. Он хотел вернуться, вылить из неё тухлятину, но махнул рукой: пусть что будет.

Князевы заканчивали ужин. Фёдор Михайлович пригласил Илью за стол, но он отказался.

— Дядя Федя, я к вам только на одно словцо. Мне некогда.

— Если срочные дела, не будем неволить. Говори, — сказал Фёдор Михайлович. — Я выяснил, что твоя мать неохотно расстаётся с коровой. Сбивает её отец, а его, в свою очередь, наша всеми уважаемая Вера Семёновна Борисюк.

— Отец завтра пойдёт в сельсовет, договариваться сдавать корову, дядя Федя, — сообщил Илья.

Фёдор Михайлович улыбнулся чему-то, вытер салфеткой руки, заговорил:

— В сельсовет ему идти уже бесполезно. Я вчера выяснил, что заготконтора пока не принимает скот от колхозников: запретила ветслужба. И никому частным порядком пока продать не удастся. Главное — оттянуть, умерить горячку, а там время само покажет, как поступить. Так что ты успокойся, Илья Алексеич. Завтра я буду у вас в школе, проведём наше первое занятие, — как говорится, сдвинем воз с места, а дальше он сам покатится.

Илья радостным бежал домой. Трава с листвой похрустывала под ногами сильнее. У дома он отыскал несколько стеблей обмёрзшей крапивы, взял вазу, вывалил из неё содержимое в канаву, сходил к колодцу, вымыл с крапивой и внёс чистую в дом.

— Берите вашу вазу, — сказал Илья, ставя её на стол.

— Смотри, отец, ваза, — сказала мать. — Где ты её, сынок, нашёл?

— На улице у крыльца стояла. Я сходил её вымыл. Только больше окурки в неё не бросать, — предупреждал Илья. — Меня от них чуть не вырвало, когда я её мыл.

— Да это вот батюшка гостью себе приобрёл, — показала мать на отца. — На неё смотреть противно, когда она сосёт эти сигареты. Теперь мужики не все к куреву тянутся, а она пристрастилась. После неё три дня дом не проветрить.

— Отчего она курит? Растолстеть боится, — стал оправдывать отец Веру Семёновну.

— Чтобы не толстеть, надо больше работать, земле кланяться, — возразила мать. — День на стуле просидеть, вечер — у телевизора без движения — тут хоть искурись, не спасёшься от ожирения.

— Вот и ты, мам, растолстеешь, когда корову продашь, — сказал Илья.

— Да, уж я об этом подумала, — ответила мать. — Скучно без коровы будет. Словно нищие сразу станем…

— И двор тогда не нужен будет, — добавил Илья.

— Прекратить разговоры! — потребовал отец. — Сиди и смотри кино, отдыхай. О делах моей голове думать.

Утро было морозное. Трава, кусты и деревья стояли в сказочном инее. Похоже было на зиму. Илья уходил в школу по морозному утру. На лужах хрустел и трещал лёд, но пруд ещё не замёрз, по нему плавали чьи-то гуси.

В школе Илья прочитал два объявления. В одном сообщалось, что в этот день сразу после уроков будут занятия кружка машинного доения коров, занятия будет проводить Герой Социалистического Труда дояр колхоза Князев Ф. М. Второе объявление призывало ребят записываться в кружок служебного собаководства, вести этот кружок будет главный бухгалтер колхоза Борисюк В. С. Занятия кружка будут проводиться по субботам.

У доски объявлений стояла с тетрадью Ленка и призывала каждого записываться в кружок собаководства. Когда Илья читал объявления, сестра терзала Катьку рыжую, звала учиться разводить собак.

— Зачем они нужны мне, твои собаки? — спрашивала Катька.

— Дурочка, пойдёшь куда вечером — тебя с собакой никто не тронет.

— А меня и так не трогают, — отговаривалась Катька. — А тронут — я и сама могу цапнуть кого угодно. Время тратить, да ещё по субботам. Я в этот день дома убираюсь и баню топлю. Тебе, Ленка, можно с собаками возиться, за тебя всё братец делает, а у меня его, к сожалению, нет.

— Эй, Трутень, а ты записываешься? — кинулась Ленка к Ваське Трутневу, вышедшему из класса.

— Трутень молочко любит, — ответил Васька, — а собачки не дают молочка.

— Обжора ты, Трутень. Не зря у тебя и фамилия такая: Трутнёв, — сказала вербовщица и пошла по классам.

— Лапшу запиши, — крикнул Васька вслед Ленке.

— Он записан, — ответила Ленка.

— Какое ты имела право меня… — Илья, возмущённый, направился за сестрой. — Я в другом кружке. В собачьем сама учись…

На улице повалил густой, шапками, снег. Илья, взглянув за окно, обрадовался настоящей зиме. Наконец-то теперь можно покувыркаться в сугробах, наделать снежных крепостей, баб, устроить снежную войну и накататься на лыжах, на салазках и коньках. Но засматриваться на постороннее было некогда. Фёдор Михайлович стоял у карты с указкой и рассказывал о коровах. Ему помогала рыжая Катька, прикалывала на карту рисунки коров.

— С севера, где созданы северные породы крупного рогатого скота, перенесёмся на юг, — говорил Фёдор Михайлович и поставил указку у самого Каспийского моря. — Тут Азербайджанская ССР. И породы скота разведены и разводятся уже другие. Сейчас вы увидите совсем иных животных — азербайджанский зебу.

Катька взяла со стола листок и приколола его у южной границы. Ребята засмеялись. На рисунках были корова и на втором — бык с горбами.

— Рогатые верблюды, — сказал Васька.

— Ну и чудо!

Илья сказал:

— Катька, чего ты в Иран коров своих запустила? Верни.

— Тихо, — помахал Фёдор Михайлович руками. — Я уже сказал: это азербайджанский зебу…

— А грузинский есть? — выкрикнул Васька.

— Разводят зебу и в Грузии. Но это не основная порода, — продолжал Фёдор Михайлович. — К основным относится кавказская бурая порода. Разводятся там и малокавказская, и триалетская. А что касается замечания Илюши Лапшина, то Катя не нарушила границы. В Иране тоже разводят зебу, но о породах других стран мы поговорим позже, узнаем о шароле, лимузине, редполе и многих других. На одно лишь перечисление пород потребуется много времени. Сейчас их в мире больше тысячи. Представляете?

Фёдор Михайлович закончил рассказ. Ребята не бросились, как с обычных уроков, к раздевалке, обступили карту.

— Фёдор Михайлович, а когда же будем учиться доить коров? — спросил Илья.

— Скоро, Илюша. — Фёдор Михайлович ласково положил руку Илье на голову. — Надо нам и науку пройти, узнать, что же это за животное: «четыре четырки, две растопырки, седьмой вертун»?

— Четыре четырки — ноги, — сказал Васька, — две растопырки — рога, вертун — хвост…

Уже по снегу Илья спешил домой. Ребята остались у школы, завязали войну в снежки, разогнали девчонок и влепили снежок ему в спину. Торопился он домой не обедать, а скорее узнать, что сказали отцу в сельсовете о сдаче на убой коровы, его любимой Берёзки.