Химера - Хадспет Э. Б. - Страница 14

Джоаб А. Холас, д. м. н. «Нью-Йоркский медицинский журнал», 1908 год

После 1908 года Альфонс в одиночестве продолжил странные занятия отца. В 1917 году его застали за жестоким убийством мелких животных в хлеву, расположенном в двадцати пяти милях к северу от Филадельфии. Его арестовали и поместили в психиатрическую клинику. Он провел в ней одиннадцать лет, на протяжении которых его посетили один-единственный раз. В 1920 году к нему приезжал его младший брат Сэмюэл. В 1929 году здание сгорело во время пожара, вызванного ударом молнии. В суматохе многие пациенты сбежали. Альфонс был в их числе.

С 1933 по 1947 год Альфонс, предположительно, содержал частный зоопарк, в котором жили многие из его творений. Он унаследовал деньги отца, но также сколотил и свое собственное огромное состояние, утверждая, будто способен возвращать молодость и красоту, и взимая за свои манипуляции головокружительные суммы. Тем не менее мало что известно об Альфонсе или его работе. Как и его отец, он был необычайно скрытен.

Что касается Спенсера Блэка, то о его местонахождении после 1908 года никому ничего не было известно. Он больше никогда не появлялся на публике и не проводил операции. Он просто испарился. В 1925 году его дом в Филадельфии был превращен в небольшой музей, в котором проводили экскурсии и читали лекции о его жизни и работе. Музей закрылся в 1930 году. Дом несколько раз перепродавали, пока в 1968 году последние владельцы не пожаловались на странные звуки, после чего стремительно покинули свое жилище. В настоящее время здание заброшено.

Окончательным знаком дальнейшей судьбы доктора Спенсера Блэка может служить письмо, адресованное его брату Бернарду и присланное через семь лет после их последнего контакта. Это последний известный документ, принадлежащий перу Блэка. Он только что вернулся с шестимесячных раскопок, проходивших во время экспедиции на северную оконечность Гренландии. Из письма следует, что он активно искал какое-то необычное средство для лечения жены Элизы. До получения этого письма Бернард не располагал сведениями о том, что Элиза обгорела во время пожара, как и о том, что Спенсер делал ей какие-либо операции. Бернард показал письмо полиции, прежде чем отправиться на розыски брата.

Февраль 1908 года

Бернард!

У меня нет выбора, я вынужден завершить свои исследования, хотя, как это ни мучительно признавать, мой путь оказался ложным. Я пишу тебе, чтобы выразить свою глубочайшую благодарность и принести самые искренние извинения, на которые только способен такой человек, как я. Введенный в заблуждение собственными целями, я оказался не в состоянии прислушаться к твоим совершенно очевидным и красноречивым предостережениям. Я был слишком невнимателен, чтобы понять, что будущее моей работы уже предречено ошибками предшественников, людей, которых у меня не хватило мужества называть своими наставниками… и в особенности тебя.

И теперь я изнемогаю от тоски, в полном одиночестве жалуясь и изливая свои беды на бумагу. Даже твой смех или твое презрение стали бы целительным бальзамом для моего рассудка. Но я знаю, что ничто не может мне помочь. Я сам стал причиной всех своих страданий.

Я не могу быть уверенным в том, что ты когда-нибудь получишь это письмо, и мне не на что было бы надеяться даже в том случае, если бы ты смог прочесть его прямо сейчас. Единственное, в чем я, однако, уверен, так это в том, что если ты и получишь обо мне какие-то вести, то только посредством этого письма, и никак иначе. Я спрятал свои записи, чтобы ты их забрал. Прошу тебя, брат, помоги мне скрыть это от Бодрствующего Человека, моего сына Альфонса.

Боюсь, ты уже знаешь, что я должен тебе сообщить, хотя отчаянно надеюсь, что тебе ничего не известно. Молюсь о том, чтобы моя работа, мой труд последних десяти лет превзошел все достижения науки или философии, на которые только способны ученые мужи. Если это действительно так, то все, возможно, окончится со мной, и этот сундук, который я открыл, останется здесь. Я добился успеха. Я сделал то, что до меня еще никому не удавалось.

Я пишу только тебе. Я знаю, что к этому времени превратился в твоих глазах в полное ничтожество и не заслуживаю уважения такого порядочного человека, как ты. Я некогда надеялся на то, что, быть может, прежде чем мы оба окажемся в могиле, мы снова станем друзьями… Я знаю — это невозможно.

Моя возлюбленная и навеки драгоценная Элиза… Как она была красива! Я всей душой любил свою жену, но не поэтому я осмелился взяться за эту гнусную работу. Я изрезал на куски много людей. Все невинны, когда лежат передо мной на столе. Все утонченно прекрасны.

Боюсь, что мой замысел превзошел мои должностные обязанности. Я потратил свою жизнь, тщеславие и самовлюбленность юности, поглощенный и опьяненный самым беспощадным из всех занятий — наукой. Как смеет человек погружаться в неведомое? Там поджидает что-то совершенно ужасное, разрушение, которое не стало бы моим, если бы я к нему не стремился.

В мире было время, когда природа носила иную маску. С тех пор как я сделал своей целью обнаружение ее тайн, мои испытания многократно возросли. Как мучительны попытки увидеть это изначальное лицо, изначальный замысел природы! Теперь судьба исполнила свой тщательно составленный план, завершив мое неизбежное и полное уничтожение. Теперь она смеется надо мной, и я каждую ночь буду слышать эту мать природы. Пока не наступит мое время, я буду слышать ее зов. Зов этой мерзкой твари, чья гнусность уступает только ее собственной демонической песне.

Смерть — это так ужасно. Человек отводит глаза в сторону, опасаясь, что она может его увидеть и произнести его имя. Я видел смерть многих людей. Одни кричали, другие корчились от боли в объятиях болезни, ран или исцеления. Мне стыдно признаться в том, что, когда пациент кричал, я испытывал некоторое облегчение — тогда я знал, что его агония не так сильна, как можно было ожидать. Но вот что я должен тебе сказать: если бы они знали, какие ужасы им доступны, они бы нашли утешение в собственных страданиях.

Мы — живые существа, и внутри нас имеется гораздо больше, чем мы догадываемся. Семена жизни и смерти, слитые воедино. Они врастают в наше тело при рождении. Они могут жить и умереть без нас. Я видел это и лелеял это, и сражался, защищая это. Я приносил жертвы и истекал кровью, а теперь я тоже погибну за это, из-за этого, — я не знаю, как это уничтожить. Я слышу ее, этот звук, — я слышу, как ее вопль пронзает тьму, ищет меня. Я слышу, как Ад зовет меня по имени. Элиза, моя любимая жена! Я решился ее спасти. Я решил преподнести ей величайший подарок, возродить древнее прошлое. Она была потомком могущественного рода, Фурией. Элиза теперь совсем другая. Но она и не та, которая укрывалась в растрескавшемся теле из обгоревшей плоти. Она возродилась, она проснулась, как цикада.

Я многое узнал. Теперь в моих руках могущественное оружие. Она была червем, несчастным созданием, зависимым от опиума, корчащимся в обугленном теле. Слушай меня, Бернард, здесь нет ни слова неправды. Теперь она бьет воздух крыльями, и из ее легких рвется оглушительная адская песня. Она голодна. Я крестил ее; своим ножом я ее спас… я снова ее спас.

Последний камень, который я перевернул на пути своего поиска, стал могильной плитой… приезжай скорее.

С. Блэк

Бернард уже никогда не вернулся к своей жене Эмме в Нью-Йорк.

В 1908 году, пятьдесят лет спустя после публикации «Анатомии Грея»[2], доктор Спенсер Блэк организовал издание своего «Манускрипта исчезнувших животных». Было напечатано всего шесть экземпляров, прежде чем доктор Блэк отменил заказ и исчез. Книга так и не попала к читателям, а единственный сохранившийся экземпляр содержится в Филадельфийском музее медицинских древностей. Почему доктор Блэк остановил печать так внезапно (и исчез), остается неизвестным.