Высота - Федотов Виктор Иванович - Страница 2

Кузнецов осмотрел орудие Корякина, свое стояло метров на пятьдесят дальше. Видно, только что привезли горячий обед, и расчет, примостившись кто где, обедал. Тут же был и взводный, молоденький лейтенант, совсем недавно пришедший из училища. С котелком и ложкой в руках, с поднятым воротом шинели (все сыпал и сыпал дождик со снегом), он вылез из кабины "студебеккера", груженного боезапасом, подошел. Подошел и сержант Корякин.

- Садись с нами! Поешь.

- У себя, - ответил Кузнецов, - тут рядом. Ну что, на высоту?

- На высоту, - Корякин вздохнул озабоченно: - Крутоват подъем с этого склона. Одолеем, как полагаешь?

- Попытаемся. Машины у нас с тобой мощные, потянут. Надо, чтобы потянули.

- Надо, - согласился Корякин. - Попробуем...

- Задание вам ясно, товарищ старший сержант? - спросил взводный. Наши два орудия приданы стрелковому батальону. Бой - на том склоне высоты, нам приказано поддержать. Полный боекомплект - и выступаем. Поднимемся наверх - позицию выбирать самостоятельно. Я пойду с орудием Корякина.

- Ясно, товарищ лейтенант. - Кузнецов ответил серьезно и твердо, чуть нажимая на звание и этим давая понять, что его ни в коей мере не смущают молодость и неопытность взводного. Он знал: то и другое со временем проходит - на фронте человек скоро взрослеет. Недаром здесь год за три считается. Эта неожиданная мысль вдруг удивила его самого: выходит, он уже почти десять лет воюет... - Все ясно, товарищ лейтенант, - повторил он. Знаю: тяжело там Бурову, надо торопиться. Танки подтягивают немцы...

- Срочно готовьтесь - и выступаем. Орудие Корякина готово. Так, сержант?

Корякин кивнул, оглядывая высоту.

- Крутоват все же подъем. Попыхтим.

- Разрешите осмотреть подножье, товарищ лейтенант? - сказал Кузнецов. - Надо выбрать место, где лучше подниматься. Вслепую нельзя, можно засесть. Я быстро, на машине.

- Давайте, - согласился взводный.

- А ваше орудие следом пойдет, как выберу дорогу. Так надежнее.

- Добро. Выполняйте!

В голосе лейтенанта уже послышался командирский полубасок, и Кузнецов одобрительно улыбнулся ему одними глазами: так, мол, держать, командир, все в порядке. И ему показалось, что взводный это почувствовал.

И он, лейтенант, нисколько не ревнует и не обижен тем, что комбат вызвал командира первого орудия и говорил с ним лично о предстоящем бое. Значит, старший сержант заслуживает того. Что ж, посмотрим его теперь на высоте - как будет действовать. А пока, несмотря на награды и опыт, незаносчив, уважителен, чувствует в нем, взводном, командира. И это пришлось по душе лейтенанту, придало уверенности. Вот только бы самому достойно и умно провести бой, не оплошать. Как ни странно, но взводному на миг показалось, будто ему, как какому-нибудь школяру-семикласснику, вот-вот предстоит сдавать труднейший экзамен, а принимать его будет старший сержант Кузнецов.

Подходя к своему орудию, Кузнецов видел, как навстречу ему поднимается весь боевой расчет - все пять человек. Это удивило его: должно было быть четверо, потому что одного, Сименцова, уже давно отозвали в дивизион, поваром. Он прекрасно готовил, прежде, до войны, вроде бы работал по этой части, а вот тут из него, из боевого артиллериста, начальство сделало, как сам он выражался, "чумичку". Сименцов страшно обиделся. К тому же он оставался числиться в боевом расчете орудия Кузнецова. Много раз он приходил, просился назад, но дивизионное начальство и слышать не хотело: Сименцов был хорошим поваром.

Да, Сименцов был здесь, и Кузнецов сразу признал его. "Опять проситься пришел, не сидится ему в кухонном тепле". Расчет, как и корякинский, обедал. Все пятеро выжидающе глядели на него, ждали, когда подойдет: ведь не зря вызывал комбат Кузьменко, наверняка какую-то новость несет с собой командир орудия.

- Товарищ старший сержант, - сразу же выдвинулся навстречу Сименцов. Мокрое лицо его улыбалось. - Я пришел, товарищ командир. Совсем. Опять к вам.

"Пришел... На гибель свою, может, пришел, нашел время".

Кузнецов кивнул ему:

- Потом, потом разберемся. - И шоферу Головину: - Заводи машину. Глазкову бросил, проходя мимо, к кабине: - Отцепить орудие!

- Что случилось? - Глазков отставил котелок на крыло. Высокий и мощный, он тревожно посмотрел на командира сверху, с высоты своего громадного роста.

- В бой идем, на высоту, - ответил Кузнецов. - На это "Сердце", будь оно неладно. - Он вкратце разъяснил задачу сгрудившемуся вокруг него расчету. Все притихли, дожидаясь от него еще чего-то, что могло бы прояснить обстановку до конца. - Готовить орудие, боекомплект, сухой паек.

- Орудие всегда наготове, - сказал Глазков. - Только зачем его отцеплять?

- Прокатиться надо на машине, приглядеться, где лучше на высоту залезть. Я скоро. И сразу пойдем. Корякин следом за нами.

- Опять мы, - хмыкнул Егор Котов, заряжающий. - Чуть что - опять наше орудие затыкай глотку фрицам. Ведь только что из боя вчера. И какого боя... Толком еще и не отошли, не оклемались. Промокли насквозь к чертовой матери. На себя-то взгляни.

"Старослужащие", те, которые уцелели из прежнего расчета, а их только двое и осталось - Глазков да Котов, говорили с Кузнецовым на "ты", и это не было какой-то фамильярностью. Просто они, все трое, вынесли такое обращение из прежних боев, как бы молча условившись о той незримой, порой товарищеской близости, какая рождается в общем трудном и опасном деле. Когда граница между жизнью и смертью размыта настолько, что практически не существует. Когда жизнь зависит не только от случая, удачливости, но и от умения твоего и твоих товарищей по оружию. Именно это давало им право на такое обращение, оно сближало их, но не мешало Кузнецову оставаться командиром, а Глазкову и Котову - его подчиненными.

- Да, понимаю, Егор, - скупо ответил Кузнецов, снимая танковый шлем с головы и отряхивая его от дождя. - Тяжело, конечно, да и промокли насквозь. А ты понимаешь, почему именно нас посылают? Вникни. Потому что доверяют, надеются на наш расчет. Так комбат и сказал. А там, на высоте, Буров ждет со своим батальоном. И именно нас просит он помочь. Вот Глазков знает Бурова: тот зря просить не станет.

- Знаю, - подтвердил Глазков, - не станет.

Почти те же слова, что и Егор Котов, чуть было не сказал Кузнецов в разговоре с Кузьменко; мол, чуть что, в любую брешь мое орудие посылают. Но вот не сказал, удержался, слава богу, и теперь покойно на душе от этих невысказанных слов. А было бы гадко.

Мотор уже работал, орудие отцепили, и Кузнецов, сидя в кабине, наскоро дохлебывая суп, сказал Глазкову:

- За меня остаешься. Я скоро. Передай Корякину, пусть подтягивает свое орудие к нашему. Радиста обещали дать, проследи. - Сунул ему опорожненный котелок, хлопнул дверцей. - Давай, Головин, трогай. К высоте держи.

"Студебеккер" зарычал, ходко взялся с места, сразу же свернул с дороги, меся мощными скатами лысую прошлогоднюю траву, укрытую жиденькой снежной кашицей. "Дворники" ловко слизнули пот с лобового стекла, и Кузнецов, приглядываясь к высоте, сказал шоферу:

- Вдоль подножья проедем с этой стороны и назад. И ты приглядывайся, выбирай, где поположе будет забраться наверх, выбирай. Как думаешь, возьмет "студебеккер" этот подъем?

- Машина что надо, - ответил Головин. - Можно бы и лебедкой в крайнем случае, да склон-то голый, ни деревца, кустарник один. Вот здесь неплохо бы, - кивнул в сторону лощинки, широким желобом уходящей ввысь, к самому гребню. - Подниматься будем?

- Нет. Подниматься будем с орудием. Смотри, смотри, Головин, ты теперь царь и бог, от тебя все будет зависеть.

Машину трясло, но она упрямо шла вперед, подминая под себя мелкий, жиденький кустарник. В кабине заметно потеплело.

- Выходит, бой-то будет не из легких, - сказал Кузнецов, помолчав. Война... У тебя дома-то как?

- Кому нынче весело...

- В сорок первом и не то было... А теперь, гляди, по Восточной Пруссии идем.