Школа двойников - Баконина Марианна Станиславовна - Страница 31

– Конечно, подозрительно, кто спорит! У тебя курят? – спросил Саша. Лизавета время от времени бросала курить и начинала безжалостно гонять курильщиков из комнаты. Сейчас был период «некурения», но для дорогих друзей она всегда делала исключение.

– Кури!

Саша вытянул из кармана операторского жилета пачку своих любимых «Лаки страйк», щелкнул бензиновой «Зиппо», глубоко затянулся и продолжал:

– История, кто спорит, не бей лежачего. Тело нашли три дня назад, жэковские рабочие пришли выкачивать воду из подвала, приспособили помпу и… побежали в милицию. Это совсем другое отделение, в центре, пятое или… не знаю. Те не сразу прошлись по ориентировкам на пропавших. А когда их достали, сразу наткнулись на Леночкину фотографию и приметы. Я говорю: дознаватель молодец, быстро сработал. Описание-то приметное. И все до мелочей, включая одежду, совпало. Потом экспертиза, хорошо, что ее быстро провели, патологоанатомы сейчас завалены горами трупов. Вывод однозначный – естественная смерть, инсульт. А раз есть тело и нет признаков насильственной смерти…

Лизавета оборвала коллегу:

– То есть твой приятный парень полагает, что дело обстояло следующим образом: замужняя женщина, не бродяжка, не шлюшка, уезжает в командировку, потом возвращается в город, идет в подвал, расположенный далеко от дома и залитый водой. Там ее неожиданно настигает инсульт, и она умирает в подвале и в одиночестве. А поскольку рядом вода, то падает в воду! Так, что ли? Это похлеще, чем инфаркт в буфете. Причем мы с тобой знаем, что она была не одна. С ней был этот Целуев. По крайней мере, у нас нет никаких оснований считать, что они простились при въезде в город. Зато есть все основания считать, что Целуев пытался втянуть Леночку в не очень понятную историю, где требуется портретный грим. А ты спокойненько соглашаешься, что дело можно закрыть! Хороший подход, удобный! Не хлопотный! – Лизавета тоже вскочила. Теперь они стояли друг против друга, глаза в глаза. Маневич явно чувствовал себя неуютно.

– Что ты меня за капитализм агитируешь! – Он поискал глазами пепельницу, не нашел и раздавил окурок в стоявшей на Лизаветином столе гильзе. Эту гильзу от боеприпаса к знаменитому ракетному комплексу «Тунгуска» он сам привез ей как сувенир с испытательных стрельб на полигоне «Ржевка». – И ребенок разобрался бы, что дело нечисто. Да только нет юридических оснований тянуть дело. Нет!

Лизавета, услышав это его «нет», махнула рукой и уткнулась в компьютер.

Саша и сам знал, что лукавит. Дело закрывали потому, что нашелся формальный повод избавиться от очевидного «глухаря», способного испортить статистику за месяц или даже за квартал. А нынешнее милицейское руководство за статистику взялось вполне серьезно. Маневич подошел поближе и сказал тихо, но твердо:

– Они не совсем правы, я понимаю… Что ты на меня-то взъелась?

– Я не взъелась, мне работать надо, – сухо ответила Лизавета. Ей не нравилось, когда ее держали за «болвана в старом польском преферансе», а Сашина манера всегда защищать милиционеров попросту раздражала. Их служба, конечно, и опасна и трудна, но уж слишком часто не видна. И на первый взгляд, и позже.

Саша сразу потускнел.

– Да попробую я, попробую что-нибудь сделать. Как из Москвы вернусь. Мне наш Борюсик подписал командировку. Я его уговорил.

Шеф-редактора они называли «наш Борюсик», в отличие от просто «Борюсика», так именовали куда более высокопоставленную персону – деда-президента.

Раньше начальник «Петербургских новостей» подписывал командировки с легкостью необычайной, особенно своим фаворитам: в Ташкент – пожалуйста, в Омск-Томск-Красноярск – бога ради, в Хабаровск-Биробиджан-Владивосток – сколько угодно. Командировки очень скоро превратились в обыкновенный туризм, в поездки по местам былой журналистской славы или в семейные путешествия. Привезенные репортажи более всего походили на путевые заметки: вот завод, вот порт, вот город, основанный Ярославом Мудрым. Первой взбунтовалась бухгалтерия. И теперь даже для того, чтобы поехать в Москву, требовали жесткое обоснование командировки. Что-нибудь эпохальное.

– Что ты ему наплел?

– Я аккредитовался на подписание Союза с Белоруссией. Это оказалось проще, чем я думал. Перегоню репортаж и задержусь на пару дней. Дума ведь заседает, несмотря на демарш меньшинства. Мессир Зотов там, мессир Поливанов, думаю, тоже. Заодно попытаюсь выйти на врачей из этого парламентского центра.

– Они, наверное, из ЦКБ. – Лизавета не удержалась и принялась советовать. – Впрочем, не мне тебя учить. Сам сориентируешься. – Потом она опять вспомнила про закрывающееся дело о смерти Леночки и отвернулась.

– А этим я займусь, честное слово. Как вернусь – так сразу! – повторил обещание Саша.

– Не понимаю, зачем ждать? Ты когда уезжаешь? Сегодня?

– Нет, завтра вечером.

– А у меня завтра выходной, законный после выпуска. Можем утром сходить в этот подвал. Если ты, конечно, узнаешь адрес. Или это будет чересчур нелояльно по отношению к твоим «хорошим милицейским парням»?

– Уж если я чего решил… Ладно, узнаю адрес… Не переживай!

– Я не переживаю, просто коль скоро мы ввязались…

– И не учи ученого. Завтра пойдем, а теперь сосредоточься на выпуске.

…До искомого подвала они добрались с трудом, хотя адрес в милиции дали точный. Не аборигену было трудно отыскать неприметный подъезд в глубине третьего от улицы двора. Но попасть в этот самый подвал оказалось куда труднее – на дверях красовался новенький амбарный замок. Маневич потрогал пальцем дужку:

– Еще в смазке. Недавно повесили. Взламывать будем? – Распахнув куртку, он начал шарить по бесчисленным карманам операторского жилета в надежде отыскать что-нибудь подходящее для работы.

– Тебя погубят криминальные наклонности. – Лизавета внимательно оглядывалась. Подъезд производил угнетающее впечатление – облупившаяся темно-коричневая краска на стенах, потеки на давно забывшем о побелке потолке, стертые чуть не до дыр ступеньки и неистребимый запах пыли и кошек. Человек в здравом уме и твердой памяти не пойдет сюда даже по приговору суда. Как же Леночку-то занесло?

– Ты узнал, кто нашел тело?

– Спрашиваешь! – Маневич жестом фокусника извлек из кармана все того же жилета свой неизменный блокнот. – Вот, доблестные труженики РЭУ-16 Сидоркин, Иванов и Габридзе. Рабочие. Так будем открывать дверь или нет? Я почему спрашиваю – если ты не возражаешь, я, пожалуй, начну, а то мне надоело все время оправдываться.

– Повременим пока. Давай лучше отыщем РЭУ. Там адрес есть? – заявила Лизавета, и они вышли из подъезда.

Здание ремонтно-эксплуатационного участка № 16 располагалось не в таком медвежьем углу. Под «офис» РЭУ построили совершенно новое помещение, и трехэтажный дом красного кирпича смотрелся даже элегантно. Внутренняя отделка тоже была на уровне – свежеокрашенные кремовые стены, на полу отчетливо импортный линолеум. Не роскошь, но все же.

– Значит, они не дальтоники, – сказала Лизавета, остановившись в коридоре.

– Кто они? – слегка ошалел Саша.

– Эти, коммунальщики… – Лизавета с трудом выговорила слово, принятое для обозначения всех, кто трудится в бесчисленных РЭУ, ПРЕО и ГРЭППах. – Они выбирают такие странные цвета для покраски лестниц и парадных, что мне казалось, там высок процент дальтоников. А оказывается, при желании могут и повеселее что-нибудь выбрать.

По обе стороны длинного коридора были видны закрытые двери без всяких опознавательных знаков. Лизавета открыла ближайшую.

– Добрый день, не подскажете, как найти Иванова, Сидоркина или Габридзе?

Толстая женщина, склонившаяся над совершенно пустым и гладким канцелярским столом, подняла голову:

– Они на вызове… Ой, а телевидение к нам зачем? Это же вы, да? – Она широко распахнула глаза, разглядев Лизавету. – Ой, ну прямо как вчера на экране, только моложе! Так вы к нам? Я сейчас начальнику…

– Мы без камеры, – поспешил успокоить ее Саша Маневич. – Нам просто нужен кто-нибудь из этой троицы – поговорить.