Школа двойников - Баконина Марианна Станиславовна - Страница 23

– И почему она поехала с этим продюсером? – осторожно поторопила гримера Лизавета.

– Да работать, конечно, что еще. Мы в тот день гримировали этого… кандидата в президенты. У него кожа – кошмар, красная, шершавая, с пятнами какими-то, мешки под глазами, шея морщинистая, лысина, взгляд мышиный. А Витька хотел, чтобы он был гладенький, как Рональд Рейган… Пришлось повозиться, особенно пока шею шпаклевали. А этот – он все время рядом с кандидатом болтался. Даже с нами не резвился, как обычно. Ясное дело – тот заказчик, вот этот и проверял, нравится – не нравится. И заодно демонстрировал свою солидность. Потом, когда кандидата загримировали, начал расхваливать: мол, на десять лет помолодел, мол, на это всегда надо внимание обращать! Клиент, конечно, растаял. Потом продюсер уволок его на съемочную площадку. Мы только собрались покурить, этот возвращается и…

– Кто «этот»? – Лизавета с трудом продиралась через «тех» и «этих» в Маринином рассказе.

– Продюсер. – Марина скорчила очаровательную гримаску, призванную показать, каким противным был «этот» продюсер. – Я думала, он при хозяине будет, хоть часок от него отдохнем. Нет, явился!

– И что?

– Опять начал говорить комплименты – какой коричневый и гладкий получился его патрон. Он так и сказал – патрон! Причем без него-то не особо церемонился. Так прямо и говорит: вы из нашего ворона – орла сделали! А потом подсел на подлокотник кресла рядом с Ленкой и опять о том же самом: «Как вы его отполировали! Блеск! А на шею что положили?» Сам улыбается нежно-нежно… У меня даже скулы свело. Ленка отвечает – мол, это косметический воск, используется при создании портретного грима или для маскировки явных дефектов. Тот аж взвизгнул от радости. Как будто всю жизнь мечтал гримером стать. И опять расспрашивать начал… – Марина поискала глазами пачку с сигаретами.

– О чем? – Лизавета, сидевшая ближе к столу, протянула ей коробочку и зажигалку. – О чем он ее расспрашивал?

– О работе. – Марина держала сигарету очень по-дамски, элегантно и непринужденно. – О том, что такое портретный грим. Как его делают. Про накладки. Когда узнал, опять затрясся. Значит, внешнее сходство не обязательно? Леночка ему все объяснила – про тип лица, про губы, про то, что сходство, вообще говоря, не обязательно. Я тогда еще вспомнила, как она сделала из Ролана Быкова толстяка Хрущева и как это классно получилось.

– А он что?

– Совсем приторный стал, за плечи Леночку приобнял, говорит: «Это вы занимались гримом на этом фильме! Я восхищен!» – Марина так произнесла последнюю фразу, что Лизавете сразу вспомнился большой бал у Воланда и крики Бегемота: «Я восхищен, я восхищен!» Ей подумалось, что и продюсер, должно быть, похож на кота – жирного, ласкового и несимпатичного.

– А зачем ему был нужен этот портретный грим?

– Бес его знает, – пожала плечами Марина. – Но он несколько раз переспросил: «Вы и портретный грим можете? Любого двойника сделать умеете?»

– Двойника? – машинально переспросила Лизавета. Это редкое в общем-то слово она слышала слишком часто. И слово теперь казалось ей зловещим. От него веяло замогильным холодом. Лизавета почувствовала, что у нее леденеют ладони. – Он так и сказал – «двойника»?

– Вот, вот… Ленка молчит, а я и ляпни, что Ленка лучший мастер по портретному гриму в городе, кого хочешь «сделает». Тут продюсер как крыльями захлопает, как закричит, что Леночка – именно тот человек, которого он всю жизнь ищет…

Марина замолчала, часто моргая глазами. Потом спросила:

– Значит, это он…

– Да не знаю я, – Лизавета старалась говорить как можно убедительнее, – и никто не знает. Ведь ни милиция, ни кто другой толком Леночку и не искали. Муж даже не знал, в какую командировку она уехала, мы только вчера Новоситцева нашли. Понимаешь? – с напором спросила Лизавета.

– Ага, – многозначительно согласилась Марина, а Лизавета продолжала:

– Я не знаю, но все может быть. Постарайся вспомнить дословно, о чем дальше шла речь. Только точно. – Марина послушно кивнула. – Это очень важно, для Леночки прежде всего.

– Сейчас, погоди. – Марина смяла окурок в пепельнице и прикрыла рукой глаза. – Он сказал: «Вы тот самый человек, которого я давно ищу!» Леночка промолчала, нам этот продюсер вообще не нравился. Тогда он повторил: «У меня для вас есть работа, хорошая, денежная». – Марина остановилась и облизнула пересохшие губы. – Я не могу ручаться, что повторяю дословно, но смысл был такой. Леночка ответила, мол, денежная работа понятие растяжимое и все зависит от того, что надо делать. Он сказал: «Конечно, конечно, договоримся», – и ушел.

– Это все? – Лизавета пристально смотрела на гримершу.

– Все… – Та опять потянулась к сигаретам. – Вроде все…

– Видишь, мы не знаем, что случилось. А чтобы Леночке не повредить, надо действовать очень осторожно. И никто ни о чем не должен знать. Тут все зависит о тебя… Ты, по сути, видела ее последней.

– Я понимаю…

– И еще вопрос. Что он сказал, когда уезжал с Леночкой? Они когда уехали?

– Часа через два после этого разговора. Что он говорил? Да ничего, я его и не видела. Леночка прибежала, засобиралась, все повторяла, что такая халтура бывает раз в жизни. Видно, он ей что-то пообещал. Я согласилась ее отпустить. Там и работы оставалось всего ничего – актрису попудрить…

– Больше тебе этот продюсер не звонил? – Лизавета старалась не упустить ни одной подробности. Марина отрицательно покачала головой:

– Нет, и вообще он «продюсер» только по названию, нас Новоситцев нанимал.

– Как ты думаешь, сколько он ей заплатил?

– Не знаю. – Марина сделала большие глаза. – Честно не знаю. Тут как кто договорится. Я даже не представляю, сколько Леночке платил Новоситцев! – Лизавета была убеждена, что гримерша говорит правду: западная манера хранить в секрете собственные гонорары прижилась у нас на удивление быстро.

– Вроде все. Ты понимаешь, что если кто-то узнает о нашем разговоре, то этот продюсер уйдет в подполье и мы ничего не выясним про Леночку?

– Понимаю, что я – маленькая? – возмутилась Марина.

– Все зависит от тебя – никому, ни одной живой душе!

Люди любят, когда от них зависит «все», и Марина охотно согласилась хранить тайну, даже от соседок по гримерке.

– Ясно. Значит, договорились – никому…

– Да что ты, как рыба… – На том они и распрощались. Но Лизавета знала, что о командировке в Выборг и отъезде Леночки с продюсером Новоситцева в гримерке и костюмерной узнают практически немедленно. Иначе на телевидении не бывает. Здесь секрет – это то, о чем рассказывают не всем подряд, а только десятку особо близких друзей. Зато была надежда, что каждого посвященного Марина предупредит и до продюсера разговоры не долетят. А остальные – пусть болтают. Телевидение – это на семьдесят восемь процентов слухи и сплетни.

Проводив Марину, Лизавета осталась в кабинете одна – вернее, наедине с угрызениями совести. Не прошло и двадцати четырех часов, как она дала слово не заниматься всяческими расследованиями. Сие «чудище зубасто» терзало ее довольно сильно, и она утешила себя в стиле Скарлетт О'Хара: «Я подумаю об этом позже». Лизавете нравился придуманный героиней «Унесенных ветром» способ вступать в сделку с собственной совестью. Сама Скарлетт ей тоже нравилась. Чуть ли не первая героиня-одиночка… Эгоистка, умевшая сражаться за жизнь, свою и близких, пуская в ход зубы, ногти и кремниевые ружья… Ее оружием были кокетство и ложь. Но она же и доказала: отчаянная жажда жизни, приправленная не менее отчаянным себялюбием, – вовсе не отрицательные качества.

Пишущая домохозяйка Маргарет Митчелл нанесла сокрушительный удар по ханжеским идеалам: любить жизнь не стыдно. Только те, кто любят жизнь, могут выжить при любых обстоятельствах. И выживают, и помогают выжить другим.

Лизавета еще раз повторила заветные слова «Я подумаю об этом позже» и стала собираться домой.

ДАЙ СПИСАТЬ

На столе в кабинете Саши Маневича стоял красивый новый диктофон, его гордость и радость. Мощная машинка, которая могла ловить звук даже через карман куртки. Лизвета и Саша только что отслушали полную запись весьма плодотворной беседы.