Чудны дела твои, Господи! - Устинова Татьяна Витальевна - Страница 56

– А кто у тебя спрашивал, на какие деньги ты живешь?

– Нина, из музея. Я думаю, ее брат просил узнать.

– А кто у нее брат?

– Местный бизнесмен Дмитрий Саутин. Получается, что прохиндей и жулик.

– Мне не нравятся такие вопросы, – заявила Лера серьезно. – Мне вообще ничего это не нравится! Бумага у тебя на полу в кабинете валялась, я прочитала. Там написано, что ты «обладаешь крайне подмоченной репутацией» и «не раз демонстрировал вопиющую некомпетентность»!

– Это все потому, что меня не должны были сюда назначать! Директором должна была стать Анна Львовна. А вышло не так, как им хотелось.

– Почему ты не сказал этой Нине, что написал учебник по военной истории? И что по нему учатся студенты? И что он каждый год переиздается? Я не понимаю! Тебе нравится, что ли, во все это играть?!

Боголюбов под одеялом погладил ее, горячую и живую, его собственную. Она отпихнула его. Сейчас она рассуждала о «серьезном», а он опять лез с глупостями, как всегда!

«Девушка из хорошей семьи», ничего не поделаешь!..

– Лерка, – сказал он, примерился и поцеловал ее. – Ну, какая разница, что обо мне думают какие-то посторонние? Как хотят, так пусть и думают! Главное, ты знаешь, что я не разворовываю музейных бюджетов!

– Да я-то знаю и всегда знала…

– Вот и хорошо, – перебил ее Боголюбов, – а теперь не мешай мне.

Он стал снова целовать ее так, как ему хотелось, и притиснул ее к себе, и положил ей руку на затылок, и ногой придавил ее ноги, и тут где-то поблизости грянул звонок. От неожиданности Андрей Ильич сильно вздрогнул и стал оглядываться по сторонам, как будто застигнутый на месте преступления.

– Твой, что ли?

– Нет, не мой, Андрей.

Он и думать забыл о том, что в природе существуют мобильные телефоны!.. Зачем здесь они, кому нужны? Тут до всего рукой подать, раз – и ты уже на месте!.. Только если в Ясную Поляну отправиться, до нее пешком не близко. Да и туда в крайнем случае можно по обыкновенному телефону позвонить, вон на тумбочке стоит! И в музее есть телефон, и в «Калачной № 3», и у Модеста Петровича!

В кресле под подушками Боголюбов раскопал свой телефон и посмотрел. Номер был совсем незнакомый.

– Андрей Ильич, это Петя, – раздался в трубке отдаленный голос. – Мы тут с отцом на плотинке застряли, может, вытащите нас? У вас полный привод!

– Где это? – Боголюбов прижал телефон плечом к уху и делал Лере знаки, чтоб она кинула ему трусы или джинсы. Или хоть что-нибудь кинула!..

– Как из города выедете в сторону Ярославля, на девятом километре сразу в лес и налево. Да вы не промахнетесь, я вас на шоссе встречу.

– Да, жди.

Он бросил телефон в кресло и начал рыться в поисках трусов. Быстро нашел, но розовые кружевные.

– Где мои, не знаешь? Там Модест на какой-то плотинке застрял, мне съездить придется, вытащить его.

– Телефон возьми с собой.

– Что? А, хорошо. Странный мужик этот Модест! Странный, но, по-моему, хороший. Он меня со свету сжить хотел, потому что его убедили, что я тут вместо музея подпольный бордель приехал открывать, а вместо его ресторана зал игровых автоматов!..

– Кто его убедил, Андрей?

– Ну… тот, кто заварил всю кашу.

Он натянул свитер, вынырнул из ворота и сказал весело:

– Представляешь, Лерка, как тут прекрасно летом? Какие леса, озера, яблоки, мальвы в палисадниках!.. А зимой? Мы с тобой зимой будем с горки кататься. Я тебе куплю деревянные санки со спинкой и стану тебя возить. В Москве где на санках кататься?

– Негде, – согласилась Лера.

– А ты будешь с них падать, – пообещал Боголюбов. – Почему-то очень хочется есть.

– Ты же ел!

– Все равно хочется. У нас будет ужин?

Он обулся в резиновые сапоги, стянул с крючка брезентовую штормовку, велел Лере ждать и надеяться, вернулся, поцеловал ее, сбежал с крыльца, опять вернулся и опять поцеловал.

– Не стой на холоде голая!..

Она и вправду маячила в дверном проеме в розовых кружевных трусиках, которые Боголюбов хотел было нацепить на себя, и короткой маечке.

Очень красивая.

Мотя первая прыгнула в джип, как только он завел мотор.

– И ты со мной? – удивился Боголюбов, обрадовавшись компании. – Может, Модест опять рыбы наловил, мы у него экспроприируем еще на одну уху.

Мотя била хвостом по коврику и неотрывно смотрела ему в лицо.

– Да ну тебя, – отмахнулся Андрей Ильич.

Сразу за городом начинались зима, непроглядная темень, дичь и снега.

Где этот восьмой километр, думал Боголюбов, аккуратно пробираясь по темной дороге. Километровых столбиков никаких нет! Попался вроде один, но что на нем написано, не разглядеть.

Ему показалось, что он проехал куда больше восьми километров, когда фары выхватили на обочине человека в капюшоне. Тот махал ему рукой.

– Приехали, – сказал Боголюбов Моте, сворачивая в лес. Человек поотстал. В боковом зеркале Андрей Ильич видел, как он подбегает, и распахнул дверь.

– Садись! Чего-то я не понял про восемь километров! Тут все пятнадцать, а может, и…

Человек подбежал, на ходу вынимая что-то из-за пазухи, коротко размахнулся, и больше Андрей Ильич ничего не видел и не слышал.

Мягко, головой вниз он вывалился на весенний тонкий и мокрый снег.

Мотя выпрыгнула за ним, присела, поползла, заползла за машину, а потом помчалась во весь опор.

…Он очень замерз. Так замерз, что не чувствовал ни рук, ни ног. С чего это вдруг ему пришло в голову спать на улице, да еще без спального мешка?! Снег же недавно выпал. Еще кто-то спрашивал, успеет ли он до Пасхи растаять! Почему он лег прямо на снег, а не в машине или в палатке?..

Он стал подтягивать ноги и не понял, подтянул или нет и есть ли у него ноги. Потом медленно сел. Перед глазами все плыло и качалось.

Качались фонари, отражаясь от какой-то далекой и темной воды. Плыли и извивались стволы деревьев. От качки его сильно затошнило. Под ногами была пропасть, и он понял, что сидит на самом краю. Одно движение, и он полетит туда, вниз, ударяясь о ровные бетонные стены.

Разве у пропасти бывают ровные стены?..

Где-то что-то ровно шумело, и он подумал, что шумит у него в голове, которая на этот раз треснула и развалилась окончательно.

– Пей.

В рот ему уперлось горлышко бутылки. От горлышка сильно воняло.

– Пей быстро, ну!..

Он был уверен, что пить из бутылки нельзя. Боголюбов замотал развалившейся головой, стал отодвигаться, сознавая, что отодвигается в сторону пропасти. Еще чуть-чуть, и он полетит туда вниз, ударяясь о бетонные стены.

– Пей, кому говорят!

Боголюбов замычал, его сильно повело, он стал заваливаться, и сильная рука удержала его на краю обрыва.

– Выпьешь, тогда, пожалуйста, лети сколько угодно. Давай быстрее! Ты мне надоел.

– Нннеет, – промычал Боголюбов. Мычать ему было трудно. В горле что-то застряло.

– Ты мне все испортил, – продолжал человек лихорадочно. – Умереть толком не умеешь. Приходится с тобой возиться!

Что-то сильно дернуло Боголюбова за голову, прямо за разбитые кости, стало больно до обморока, он завалился назад и стал хватать ртом воздух, но вместо воздуха в горло полилась отвратительная вонючая жидкость. Он захлебывался, кашлял, но глотал, глотал, а она все текла и текла, и прямо в него.

– Ну, вот и хорошо, – сказал человек. Блеснув в призрачном свете, бутылка полетела с обрыва вниз и где-то там звякнула, разбилась. – Тут высота-то небольшая совсем, но камни. Так что все будет быстро и просто. Теперь давай.

И он подтолкнул Боголюбова в спину. Тот сильно качнулся, но удержался.

– Подожди, – попросил он. – За что? Ты кто?

– Я?! – удивился человек и откинул капюшон. – Я – это я. А ты мне все испортил! Но это поправимо. Теперь все наладится. Ты поехал на рыбалку, ты же у нас рыбак!.. Заехал в незнакомое место. Выпил водки и навернулся с плотины. Вместе с машиной. Доискиваться никто не станет. У нас каждую весну кто-нибудь тонет. Давай сам, что я тебя, толкать, что ли, должен?