Чудны дела твои, Господи! - Устинова Татьяна Витальевна - Страница 55

Он потрогал ее ухо. Лера закрыла глаза и потерлась виском о его ладонь.

– Не трогай меня, – прошептал Боголюбов.

– Я тебя не трогаю.

Она обняла его, пальцы сошлись на позвоночнике, и провела вверх-вниз. Он был теплый, гладкий, сильный, твердый – абсолютно чужой и такой свой, что Лера чуть не заскулила от отчаяния. Ведь он когда-то принадлежал ей, был ее частной, неприкосновенной собственностью, и этого не стало. Он был в ее полном распоряжении, особенно в постели, и она могла делать с ним все, что заблагорассудится, – и этого не стало. Он был ее радостью, ее вожделением, объектом ее самых немыслимых фантазий – и этого не стало!..

Она никогда и никому не призналась бы, что собственный муж вызывает у нее такие сильные, темные, страстные желания, но это было!.. А потом не стало. И она почти убедила себя, что забыла, как это прекрасно.

Он целовал ее шею и за ухом, взяв в большую ладонь затылок, и она закрыла глаза и стиснула зубы. То, что умерло, когда они расстались, вдруг ожило, и оказалось, что оно и не умирало никогда!..

…Вы дураки. Безмозглые идиоты. Кретины.

Вы думаете, у вас в запасе вечность, и поэтому бездарно теряете время. Вы думаете, у вас в запасе миллион шансов, и поэтому разбрасываетесь ими так безоглядно. Вы думаете, у вас в запасе столько радости бытия, что вы имеете право швыряться ею налево и направо. Ну, хорошо, Посмотрим.

– Андрей, – едва выговорила Лера. – Я так скучаю по тебе. Как я по тебе скучаю!..

– Я тоже по тебе скучаю, – сквозь зубы пробормотал Боголюбов. – Я не должен, но скучаю!

Он стянул с нее футболку – Лера нетерпеливо мотала головой, выдираясь из ворота – и стал трогать и гладить то, что оказалось в его распоряжении.

Все это когда-то было в его распоряжении, с тех пор как они впервые поцеловались в угловой комнатке с окнами на Яузу, а потом его все тянуло ее трогать, касаться, брать за руку, прижиматься коленкой. Она отстранялась и говорила, что он ведет себя неприлично. Она вообще была девушкой строгих правил, из «хорошей семьи», как формулировала мать Андрея Ильича.

Все это в его распоряжении, а потом ничего не осталось. Он стал сам по себе, один, некому стало рассказывать про оборону Севастополя, про совещание и «имманентный дождь», про машину соседа, которую он с утра тащил из сугроба на тросе. И все потеряло смысл – жизнь потеряла смысл и вкус, когда некому стало о ней рассказывать.

Ему даже пришлось уехать из Москвы, потому что оставаться в одиночестве там, где он привык быть с Лерой, оказалось для него непосильной задачей.

– Мы не можем… снова, – говорила Лера, трогая его шею, – так не бывает.

Но Боголюбов уже не мог разбираться, как бывает, а как не бывает!..

В спальне, где накануне ему приснился такой чудесный и важный для всей последующей жизни сон, а он его забыл и только потом вспомнил, было холодно и темно.

Лера моментально расстегнула на нем рубашку, швырнула на пол, и футболку швырнула тоже.

– Я уеду в Москву, – бормотала она сквозь зубы, – ну и пожалуйста, ну и уеду…

– Никуда ты не уедешь, – отвечал Боголюбов, тиская и прижимая ее к себе. – Хватит, наездилась!..

Он узнавал ее с восторгом первого раза, но без страха и смущения. Он точно знал, что делать и как делать, чтобы из искры возгорелось пламя.

Тут он вдруг захохотал, и она уставилась ему в лицо.

– Из искры возгорится пламя, – произнес он.

– Боголюбов, с тобой невозможно, – подумав, заявила она и укусила его за ухо. – Ты еще про серенького козлика спой.

– Козлик тут ни при чем.

Он стиснул ее со всех сторон, перевернул и выговорил сверху тихо и грозно:

– Я больше не стану тебя слушаться. Хватит.

Он получил ее в свое полное и безраздельное владение – снова!.. Он должен был объяснить ей, что только так и можно существовать – вдвоем, как единое цельное существо, которому ничего не страшно и нигде не больно, потому что оно всесильно и могущественно. Оно всесильно и могущественно, потому что едино. Все остальное – ошибки, заблуждения и пустая трата времени. Попытки наладить жизнь вне друг друга обречены на провал. Ничего не выйдет. Так не бывает.

Они ведь уже знают, как должно быть, и это знание никогда и никуда не денется. От него не удастся избавиться.

Боголюбов в эту секунду жил, дышал и двигался свободно, осознавая душой и телом собственное бессмертие и силу.

Это так просто и правильно – чувствовать вечность и бесконечный восторг бытия.

Горячая темнота внутри его головы стала наливаться светом от края до края, и невозможно было ни удержать, ни остановить этот свет, заливавший мозг.

Все правильно. Еще немного. Вот так.

Свет вскипел и обвалился, завибрировал, зашелся трубным органным звуком, все вокруг осветилось, и на мгновение мир стал понятным и ясным. Потом закрутилась воронка, и Боголюбова с Лерой завертело в ней, и они пропали.

Окончательно пропали.

– Слезь с меня, – пробормотала пропавшая где-то там Лера. – Я не могу дышать.

Боголюбов слегка подвинулся.

– Так я совсем не могу, Андрей!

– Скажи еще раз.

– Что?

– Ну… Андрей.

Лера выговорила:

– Андрей.

Боголюбов полежал, прижимая ее, а потом поднялся и сел на пятки.

– Я так тебя люблю, – сказал он. – Я тряпка и подкаблучник.

– Это я тебя люблю, – возразила Лера. – Ты без меня прекрасно справляешься.

– Я буду тебе помогать, – пообещал Боголюбов. – Я буду тебя спасать. Когда в следующий раз ты решишь делать карьеру в большом бизнесе, я не стану тебя отговаривать. Я больше никогда не скажу, что это маразм.

– Это маразм.

– Да не важно. Важно, что ты приехала ко мне.

– Я без тебя очень плохо живу, Андрей.

Он пристроился рядом с ней и натянул на них обоих одеяло. Подушки были раскиданы по всей кровати, Боголюбов схватил одну и подсунул под голову.

– Мне приснилось, что ты рядом, – сказал он. – Я утром проснулся и долго вспоминал, что было хорошего. А потом вспомнил, что это ты мне приснилась.

– Саша увел Юльку в кино.

– Он собирается на ней жениться.

– Как?!

– Что ты подпрыгиваешь? Как люди женятся! Я тебе говорил, что так оно и будет.

– Ты говорил, конечно, но… это как-то странно.

– Нет, – возразил Боголюбов. – Не странно. Если все сразу понятно, не нужно нагромождать лишних сложностей. Зачем? Жизнь и так сложная штука.

– Вы все слишком упрощаете.

– Кто мы?

– Мужчины.

– А-а.

– Так и есть! Тебе кажется, что все очень просто, даже там, где совсем не просто! Ну, кто он, этот Саша?

– Майор, – бухнул Андрей. – Если здешнее дело раскрутит, ему дадут подполковника и оклад прибавят.

– Вот именно! Тебе важно, что он майор и у него оклад, а ей важно что-то совершенно другое! Ну, куда ей замуж за майора ФСБ? Она же совсем… другая! Она легкомысленная, ей веселье нужно, внимание!

– Ничего, он ее приструнит. А веселья у нее и так… через край. Что-то с ним надо делать, с весельем этим.

– И ты думаешь, Саша ей подходит?

– Уверен, – сказал Андрей Ильич с удовольствием. Ему нравилось, что они лежат в постели голые и рассуждают. – Мы с тобой тоже очень разные, Лерка. Ты сценаристка, с актерами знаешься, с режиссерами. Награды получаешь, в Сочи летаешь. А я кабинетный гусь, сижу над бумагами всю жизнь. Сначала военное училище окончил и только потом университет! Да и то с третьей попытки поступил!

– Ты не гусь.

– И развлечения у меня дурацкие – охота и рыбалка! – продолжал Боголюбов, наслаждаясь. – Имени в науке я себе никогда не сделаю, какой из меня ученый, так и буду музеями заведовать до конца дней своих. Но ты же меня любишь. Жить без меня не можешь!

– Не могу, – согласилась Лера и пристроила голову ему на плечо. Короткие белые волосы защекотали ему нос, и он закрутил головой, чтоб не щекотали. – И вовсе ты не гусь!..

– Мне бы только до конца разобраться, – сказал Боголюбов. Ему не хотелось о них думать, об этих делах, но он знал, что придется. – Я вроде многое понял, но… еще не совсем.