Чудны дела твои, Господи! - Устинова Татьяна Витальевна - Страница 12

– Что обещала? – спросила Настя, навострив уши.

– Да какая теперь разница! – Нина махнула рукой. – Он работу Пивчика из современного искусства вверх ногами присобачил, когда выставку готовили! Вот клянусь тебе! Заместитель по научной части!

– Может, Дмитрия Павловича попросить? – вздохнув, сказала Настя и взялась за ватман. – Он же все может, у него в Москве связи большие…

– О чем попросить?..

– Ну, чтобы Боголюбова этого убрали.

– А кого назначили?

– Тебя, – выпалила Настя, решив играть всерьез. – Или вон Иванушкина. Мы все-таки его лучше знаем. И он управляемый, дурашка!.. Справимся как-нибудь.

– Если бы Дима мог, он бы ни за что этого назначения не допустил, – печально сказала Нина. – Его ведь не спрашивали! А теперь уже поздно.

– Нинуль, никогда не поздно! И мы же не за себя, мы за дело болеем. Развалится здесь все без Анны Львовны.

– Анна Львовна умерла, и ее больше никогда не будет, – вздохнула Нина, и Настя перепугалась, что она заплачет.

Настя терпеть не могла слез, утешать не умела, чужие страдания считала проявлением слабости и сама никогда не страдала.

– Можно коллективное письмо написать, – быстро предложила она, чтобы отвлечь Нину. – Работники музея против нового директора!. Слушай, а он вчера на поминках так и не появился, да?

– Еще не хватало, – пробормотала Нина и все-таки всхлипнула. – Какие поминки!.. Его и с кладбища нужно было выгнать, не хотелось только при Анне Львовне скандал затевать.

– Странно, что она умерла. Вроде нормально себя чувствовала.

– Ничего не нормально!.. Она каждый день Сперанскому говорила, что у нее сердце не выдержит. И не выдержало!

– Слушай, а может, Сперанский напишет!

– Кому он напишет?

Настя подумала немного.

– Президенту, – выпалила она и округлила глаза. – А что? Сейчас такое время, все пишут президенту!..

– Вот зачем он в тот зал пошел, где все случилось? – И Нина с ненавистью посмотрела в сторону высоких двустворчатых дверей. – Что ему там понадобилось, а? Этот зал вообще надо закрыть на время!

Словно отвечая на это, из «того» зала показался Саша Иванушкин и тихонько, одну за другой, прикрыл обе двери.

Девушки посмотрели друг на друга, и Настя пожала плечами. Нина поднялась, осторожно подошла и приложила ухо к щели двери.

Боголюбов по ту сторону изучал портреты в овальных рамах.

– Может, вам рассказать, чьи это работы? Верхний ряд Неврев, Каменев, затем Корзухин…

Андрей Ильич перебил Сашу:

– Это давняя экспозиция? Или новая?

– Нет, нет, давняя, Андрей Ильич! Тут не все художники наши земляки, конечно, но большинство. Да я могу вам рассказать…

– Здесь ничего не трогали и не меняли?

Александр Иванушкин посмотрел на стену с интересом, как будто проверяя, меняли или нет, и пожал плечами. Он вообще любил пожимать плечами, Боголюбов это заметил.

– Не трогали и не меняли. Анна Львовна тут сама экспозицию составляла, и это было очень давно, насколько я знаю. Еще до меня. А что у вас на шее, Андрей Ильич? Ободрались?..

На шее у него была царапина такого размера, что пришлось раскопать в вещах водолазку, чтобы не сойти за повешенного, который в последнюю секунду сорвался. Боголюбов повел шеей, провел пальцем под воротником, отступил на шаг и еще посмотрел.

Скорее всего, здесь действительно ничего не трогали и не меняли.

…Она стояла вот тут, где сейчас стою я. Возле стены с портретами лениво и неохотно собиралась тянувшаяся с лестницы группа, которой надоело слушать нудную Асю, смотревшую в пол. Впрочем, когда появилась Анна Львовна со свитой, Ася взволновалась так, что у нее нос покраснел. Чего она испугалась? Старого начальства, которое должно было показывать музей новому? Или чего-то еще? Как узнать?..

…Она стояла вот здесь, а мы все были чуть впереди. Нина, Иванушкин и Саутин слева. Я прямо перед ней. Прямо перед ней… Она что-то увидела. Или кого-то!.. Сказала: «Не может быть» – и умерла.

…Слабое сердце, удар – все это возможно. Но накануне в дом старого директора забрался вор. Или не вор, а неизвестно кто, и собака не лаяла. А в день похорон меня чуть не убили в этом прекрасном, ухоженном, дивном провинциальном музее. Как связаны смерть Анны Львовны и все эти события? И вообще, связаны они или нет?..

– Что вы там хотите разглядеть, Андрей Ильич?

– У кого есть ключи от служебного входа?

– В каком смысле?!

Боголюбов вздохнул.

– В прямом. У кого ключи?

Саша пожал плечами.

– У всех. А как же иначе? У нас штат крохотный, вдруг кто заболеет или в отпуске? У меня есть ключ, у Нины, у Аси Хромовой. Даже у Василия есть на всякий случай!

– Кто такой Василий?

– Сторож наш! Он же истопник. Вы его еще не видели, он в прошлую пятницу запил… некстати.

– Он алкоголик? И у него есть ключи от музея?!

– Андрей Ильич, поймите правильно! Он хоть и пьющий, но честнейший человек, правда! Кристальный! И у него обязательно должны быть ключи, потому что сигнализация иногда сама по себе срабатывает, а старый директор про нее вообще забывал! Группа приезжает, и как быть, если у сторожа ключей нет?..

– Не знаю, – буркнул Боголюбов. – Я только знаю, что здесь у вас ценностей на многие миллионы.

– Так у нас охранная сигнализация новейшая!

– Кто имеет право снимать музей с новейшей сигнализации? Только не надо уточнять, в каком смысле!

Саша, как раз собиравшийся уточнить, моргнул.

– Да мы все имеем, Андрей Ильич, – ответил он виновато. – У кого ключи, тот и с сигнализации снимает. Нет, бабушки-смотрительницы права не имеют, конечно, а мы…

– Кто вчера снимал?

Боголюбов был уверен, что сейчас Иванушкин дрогнет и выдаст себя – если знает, конечно!.. – и он поймет, врет Саша или нет. Андрей был уверен, что врет Саша плохо, неумело.

– Вчера похороны были, – сказал Иванушкин. – Здесь не было никого. Никто не снимал.

Боголюбов точно знал, что снимали, да еще как!..

– А почему вы спрашиваете? Похороны, да еще и понедельник, никого здесь не могло быть!

– Это очень просто проверить, – сказал Боголюбов. – Позвонить в охрану, и они скажут.

– Можно и позвонить, – легко согласился Саша, – только не было в музее никого. Все пошли на кладбище, а потом на поминки.

Боголюбов еще посмотрел на стену с портретами, широкими шагами направился к высоким дверям и распахнул их. Нина с той стороны отпрыгнула и чуть не упала.

– Вы вчера не снимали музей с охраны? – вежливо спросил Боголюбов.

Нина с ненавистью смотрела на него.

– Я вчера похоронила любимого учителя и близкого человека, – выпалила она ему в лицо. – И если бы вы не прикатили, она была бы жива и здорова!

– Нина!.. – одернул ее Саша.

– А ты выслуживайся, выслуживайся! Может, к майским праздникам премию выпишут за лизоблюдство!.. И ты еще пару полотен вверх ногами повесишь!

Она повернулась и побежала по белому залу с колоннами. При виде колонн Боголюбова затошнило.

Он поднялся на второй этаж и уставился в окно на клумбу, похожую на бело-голубое облако.

– Извините ее, Андрей Ильич. На самом деле никто не думает, что вы виноваты…

– В каком смысле? – уточнил Боголюбов. – На самом деле все думают, что как раз я виноват! Где картина, которую преподнес Анне Львовне писатель?

– Я не знаю, – ответил Саша с изумлением. – Должно быть, у нее дома.

– Я хочу взглянуть на портрет.

– Зачем?!

Боголюбов усмехнулся.

– Из эстетического интереса, Саша! Это можно устроить?

– Не знаю, Андрей Ильич. Анна Львовна жила одна, пока сын не приедет, к ней в дом заходить нельзя, наверное…

– У вас есть ключи? Или у кого они есть? У всех, как водится?..

– У меня нет, – твердо сказал Саша. – Может быть, у Нины или у Алексея Степановича! А у меня нет.

– Кто такой Алексей Степанович?

– Сперанский, писатель!

– Да, да, – согласился Боголюбов, глядя в окно. – Знаменитый, я вспомнил.