Макаров - Семанов Сергей Николаевич - Страница 44

Идея покорения полярных морей занимала Макарова уже давно. Позднее он сказал Ф. Ф. Врангелю с обычной для себя любовью к точности: «Мысль о возможности исследования Ледовитого океана при посредстве ледоколов зародилась во мне еще в 1892 году перед отправлением Нансена в Ледовитый океан». Однажды, продолжает свой рассказ Врангель, зимой 1892 года мы со Степаном Осиповичем выходили с заседания Географического общества. Макаров вдруг остановился и сказал:

– Я знаю, как можно достигнуть Северного полюса, но прошу вас об этом никому не говорить: надо построить ледокол такой силы, чтобы он мог ломать полярные льды...

В 90-х годах прошлого столетия во всем мире мысль о достижении Северного полюса вызывала огромный энтузиазм. Всеобщее внимание привлекла экспедиция норвежского ученого Фритьофа Нансена в Ледовитый океан. Экспедиция эта ныне принадлежит к числу самых знаменитых в истории покорения полюсов. Нансен сконструировал специальный пароход (его назвали «Фрам»), способный выдержать давление льдов. Это был не ледокол, о котором мечтал Макаров. Корпус «Фрама» был устроен так, что льдины, сжимая корабль с разных сторон, не ломали борта, а как бы выталкивали его из воды на ледяную поверхность. Нансен рассчитывал, что океанские течения сами пронесут льдину со вмерзшим в нее кораблем до Северного полюса. В 1893 году смелая экспедиция началась. Достичь полюса не удалось: «Фрам» дрейфовал значительно южнее. Тогда Нансен с одним лишь спутником предпринял отчаянную попытку пройти к полюсу на собачьих упряжках. И это не удалось: кончились запасы, пришлось повернуть обратно...

Неудача? Нет, это был грандиозный успех. В 1896 году чудом уцелевшего Нансена с восторгом встречал весь мир. Первый шаг к Северному полюсу был сделан. Дорога проложена. С тех пор «полярная» тема сделалась самой модной, Арктика же вытеснила со страниц газет и журналов прерии Дальнего Запада и джунгли, населенные тарзанами. Готовились новые экспедиции на Север.

Макаров-ученый, человек, столь много сделавший в изучении природы, отлично понимал, какое значение имеет для человечества покорение Северного полюса. Позднее он так сформулирует свои мысли по этому поводу: «Уже несколько веков человек стремится проникнуть в неведомую страну, окружающую Северный полюс. Попытки велись разными способами и с разных сторон. Было время, когда достижение полюса казалось совершенно возможным, а потом настал период реакций, когда достижение полюса считалось неосуществимым. Проходили годы, и вновь назревала потребность идти к северу а раскрыть те тайны, которые природа от нас прячет за ледяными полями и торосами. Ужасные лишения, которым подвергались путешественники в Ледовитом океане, не только не останавливали новых исследователей, а, напротив, разжигали их предприимчивость, и на смену погибавшим являлись другие беспредельно доблестные люди, рисковавшие своей жизнью и своим достоянием, чтобы пробраться в эту неведомую область».

И далее: «Для всякого образованного человека очевидно, что в неведомой стране, куда так упорно человек стремится, не находится никаких чудес, что Северный Ледовитый океан в полюсе никаких особенностей не имеет. Очень может быть, что там нет не только большого континента, но и малых островов, что путешественник, проникший до самого полюса, не встретит ничего необыкновенного, и все-таки людей почему-то тянет в эту область, и они по-прежнему готовы жертвовать своей жизнью для пользы науки».

Да, действительно, «выгоды» вроде бы никакой. Но жажда познания не имеет ничего общего с прагматическим расчетом. Макаров, как видно, хорошо понимал, что «ничего необыкновенного» он на полюсе не увидит. И все же мечтал достигнуть его.

Это, так сказать, романтическая сторона дела. Но адмирал Макаров был прежде всего практиком. Практиком, озабоченным пользой своей страны. Все обдумав, он подаст 9 января 1897 года обстоятельную записку на имя своего бывшего начальника на Дальнем Востоке, ныне управляющего Морским министерством вице-адмирала Тыртова. Здесь Макаров впервые развернет программу освоения Северного морского пути с помощью ледоколов. Нужно сразу же подчеркнуть, что он несколько упрощал сложность преодоления полярных льдов. Например, он полагал, будто торосы (то есть большие нагромождения льда) рассыплются «от хорошего удара ледокола». Однако таких ледоколов не создано до сих пор, а главное – их, видимо, и нет смысла создавать. Это, однако, частность, и частность вполне простительная, ибо в ту пору Ледовитый океан был еще слишком плохо изучен.

Главная же, стрежневая мысль Макарова была абсолютно верна. Он утверждал, что «большой ледокол мог бы сослужить огромную службу в Ледовитом океане для поддержания сообщения с реками Обь и Енисей и для поддержания всяческих работ в этих местах как по задачам коммерческим, так и научным».

Однако Макаров был прежде всего военным, и военные задачи интересовали его более, чем коммерческие и научные. И он продолжает: «Полагаю, что содержание большого ледокола на Ледовитом океане может иметь и стратегическое значение, дав возможность нам при нужде передвинуть флот в Тихий океан кратчайшим и безопаснейшим в военном отношении путем».

Текст записки завершался подписью, краткой, но весомой: «Вице-адмирал С. Макаров» – это высокое звание было ему присвоено несколько месяцев назад. Новому вице-адмиралу лишь недавно исполнилось 48 лет. В подобных ситуациях иные говорят: что ж, всего достиг, можно и успокоиться... Но высокий чин ничуть не изменил натуры Макарова. Ничего не изменилось, как мы увидим, и в отношении к нему «сверху».

Итак, записка была составлена и подана «по начальству». Тыртов отозвался на это предложение незамедлительно. Уже на следующий день записка Макарова украсилась следующей его резолюцией: «Может быть, идея адмирала и осуществима, но так как она, по моему мнению, никоим образом не может служить на пользу флоту, то и Морское министерство никоим образом не может оказать содействие адмиралу денежными средствами, ни тем более готовыми судами, которыми русский флот вовсе не так богат, чтобы жертвовать их для ученых, к тому же проблематических задач». Ответ, как видно, был не только категорически отрицательный, но и довольно-таки язвительный.

Видимо, многие отказались бы от начатого дела, встретив подобное отношение своего непосредственного начальства. Макаров, разумеется, не отступил.

Прежде всего он обратился за советом к специалистам: что скажут они? Действовал он по обыкновению энергично и напористо. Уже 24 января в Географическом обществе состоялось обсуждение его доклада «Об использовании Ледовитого океана». Собрался узкий круг лиц, но то был цвет отечественной науки: Ю. М. Шокальский, И. В. Мушкетов, К. И. Михайлов, А. И. Вилькицкий – выдающиеся русские географы, гидрографы, знатоки Арктики. Присутствовал и вице-адмирал П. Н. Назимов, начальник Главного гидрографического управления, и М. П. Боткин – известный художник и искусствовед, которому любовь к искусству не мешала заниматься весьма широкой практической деятельностью, он был ни много ни мало, как председателем совета Русского общества пароходства и торговли.

Ученые специалисты – осторожные люди. Да, интересно, но надо продумать, попробовать, посмотреть... В таком духе высказались некоторые присутствующие, хотя в целом все одобрили макаровскую идею. Сам же Макаров комментировал это в дневнике в обычном своем энергично-отрывистом стиле: «Пока дело идет плохо. Много возражений...» – И далее, как оправдание: «Мало времени было».

Однако все шло совсем неплохо. И даже не шло, а стремительно двигалось. В течение февраля состоялось еще несколько встреч со специалистами, и постепенно их осторожные возражения слабели, а «за» становилось все тверже. 9 февраля Макаров сделал в дневнике такую оптимистическую запись: «...поехал к Семенову, который был в восторге от проекта...» Речь идет о главе Русского географического общества академике Петре Петровиче Семенове-Тянь-Шанском. Он сразу же поддержал Макарова. Знаменитый путешественник и географ, человек широких взглядов, он ясно представлял себе огромные перспективы полярных плаваний для грядущих судеб России. Несмотря на свой весьма почтенный возраст – ему было на двадцать с лишним лет больше, чем адмиралу, Петр Петрович развил энергичную деятельность в пользу макаровских планов. А влияние у старого географа было весьма велико: он состоял в разного рода, правительственных комиссиях, был членом Государственного совета и пр. В значительной мере благодаря его авторитетному слову Макаров на протяжении всей своей полярной эпопеи пользовался твердой поддержкой ученого мира России.