Сталин и бомба. Советский Союз и атомная энергия. 1939-1956 - Холловэй (Холловей) Дэвид - Страница 107

Как только общественности стало известно об испытании, в советской прессе зазвучали триумфальные ноты. Журнал «Большевик» опубликовал статью, главная цель которой подчеркивалась ее названием: «Крах дипломатии атомного шантажа». Англо-американские империалисты, утверждалось в ней, основывали свою внешнюю политику и военную стратегию на американской атомной монополии; теперь, когда с монополией покончено, империалистическая политика рухнула{1438}.

Та же оптимистическая нота прозвучала в речи члена Политбюро Георгия Маленкова 6 ноября 1949 г. по случаю празднования 32-летия Октябрьской революции. «Авантюристическая природа» атомной дипломатии, один из ключевых элементов американской политики, теперь разоблачена. Атомная дипломатия была основана на «абсолютно ложном исходном расчете», что Соединенные Штаты могут использовать монополию на атомную бомбу. Но советское правительство, сказал Маленков, «не делало секрета из того, что оно располагает атомным оружием»{1439}. Движение борцов за мир нарастало и теперь насчитывало 600 миллионов сторонников. Ужасы и жертвы недавней войны были еще свежи в памяти людей, вот почему они были готовы защищать дело мира{1440}.

Если бы началась новая мировая война, это означало бы конец империализма: «О чем говорит исторический опыт? Он говорит о том, что первая мировая война, развязанная империалистами, привела к победе Великой Октябрьской социалистической революции в нашей стране. (Аплодисменты.) Исторический опыт говорит далее о том, что вторая мировая война, развязанная империалистами, привела к утверждению народно-демократических режимов в ряде стран центральной и юго-восточной Европы, привела к победе великого китайского народа… Могут ли быть какие-либо сомнения в том, что если империалисты развяжут третью мировую войну, то эта война явится могилой уже не для отдельных капиталистических государств, а для всего мирового капитализма»{1441}.[323] Соединенные Штаты не выйдут сухими из воды в будущей войне: «Американский народ начинает понимать, что если поджигатели войны организуют новую войну, то горе матерей, жен, сестер, детей посетит и американский континент. А это страшное горе. В нем неизбежно захлебнутся и утонут поджигатели войны»{1442}. В виду успехов социалистического лагеря «империалистический лагерь» охвачен тревогой. Но Маленков не думал, что эта тревога может быть опасной. «Пусть неистовствуют обреченные историей, — заявил он. — Чем больше бесчинствуют в лагере поджигателей войны, тем больше должно быть спокойствия и выдержки в нашем лагере мира»{1443}.

Однако наряду с подобной тональностью, прозвучала и тревожная нота. В докладе на заседании Коминформа в Венгрии во второй половине ноября Михаил Суслов, секретарь Центрального Комитета по идеологии и отношениям с иностранными коммунистическими партиями, подчеркнул, что империалистический лагерь активно готовится к войне{1444}. Спустя два года после учреждения Коминформа, говорил он, борьба между двумя лагерями стала более интенсивной, а агрессивность империалистического лагеря возросла. Американские империалисты организуют новые блоки, создавая базы по всему миру и превращая Западную Германию и Японию в плацдармы для нападения на Советский Союз и страны антиимпериалистического лагеря.

Но империалистический лагерь, утверждал Суслов, находится в смятении и слабеет. Заявление ТАСС о том, что Советский Союз обладает атомной бомбой с 1947 г., «вызвало растерянность и замешательство в рядах лагеря империалистов и поджигателей войны» и «ослабило силы»{1445}. Движение за мир становится мощной политической силой. «Соотношение сил на международной арене, — заявил Суслов, — коренным образом изменилось и продолжает изменяться в пользу лагеря мира, демократии и социализма»{1446}.

Но в отличие от Маленкова Суслов предупредил, что улучшение соотношения сил вовсе не означает, что опасность войны отступает. Такой вывод был бы «глубоко ошибочным и вредным». «Исторический опыт, — сказал он, — учит, что чем безнадежнее положение империалистической реакции, тем больше она неистовствует, тем больше опасность военных авантюр с ее стороны. Изменение в соотношении сил на мировой арене в пользу лагеря мира и демократии вызывает новые приступы бешеной ярости в лагере империализма и поджигателей войны. Англо-американские империалисты рассчитывают путем войны изменить ход исторического развития, разрешить свои внешние и внутренние противоречия и трудности, укрепить позиции монополистического капитала и завоевать мировое господство»{1447}. Важно, утверждал Суслов, быть сплоченными и начеку, чтобы расстроить планы империалистов.

Маленков и Суслов выразили два разных взгляда на международную обстановку в ноябре 1949 г. Оба утверждали, что баланс сил смещается в сторону Советского Союза. Маленков видел в этом благоприятный фактор; Суслов же считал, что мир становится все более опасным. Это было фундаментальным отличием, которое отразило два подхода в советском понимании международных отношений: некая корреляционная модель, из которой следовало, что рост могущества Советского Союза привел бы к ослаблению напряженности в мире; и тезис о враждебности, из которого следовало, что возрастание советской мощи вызовет проведение капиталистическими странами более агрессивной политики{1448}. Это различие, очевидно, отражает разногласия в руководстве относительно выбора курса советской политики[324]. Сталин не всегда имел ясную позицию по международной политике и иногда допускал выражение различных точек зрения. Однако как только он определял свою позицию — отклонений уже не было. В данном случае именно требование Суслова бдительности и единства, а не призыв Маленкова к спокойствию и сдержанности, соответствовало представлению Сталина о международном положении[325].

Вопрос войны и мира отбрасывал более мрачную тень, чем это было в предыдущие четыре года. В 1949–1950 гг. Сталин начал генеральное военное строительство: были увеличены советские вооруженные силы в Германии, восточноевропейские армии были усилены, запущена новая программа военного кораблестроения, кроме того, Сталин торопил авиаконструкторов с разработкой межконтинентального турбореактивного бомбардировщика{1449}. Эти программы должны были за короткое время укрепить способность Советского Союза противостоять Западной Европе, но даже при всей сталинской настойчивости потребовались бы годы, прежде чем эти программы принесли бы плоды.

А пока ситуация оставалась опасной. Сталин «боялся, что капиталистические страны нападут на Советский Союз, — вспоминал позже Хрущев, переехавший в декабре 1949 г. в Москву, где он возглавил партийную организацию. — Прежде всего Америка. Америка имела мощные военно-воздушные силы и, что более важно, Америка имела атомные бомбы, в то время как мы только теперь разработали их механизм и имели незначительное число готовых бомб. При Сталине мы так и не имели средств для их доставки. Мы не имели бомбардировщиков большой дальности, способных достичь Соединенных Штатов, не имели мы и ракет большой дальности. Все, что мы имели, — ракеты малой дальности. Эта ситуация угнетала Сталина. Он понимал, что должен быть осторожен, чтобы не быть втянутым в войну»{1450}. Мемуары Хрущева, даже с учетом характерной для них гиперболизации, свидетельствуют, что сталинская точка зрения на стратегическую ситуацию была далека от оптимистической. Положение Хрущева позволяло ему знать эту сталинскую точку зрения, поскольку после своего перемещения в Москву он оказался среди таких руководителей, как Маленков, Берия и Булганин, приближенных к Сталину. Его рассказ заставляет предположить, что за уверенными заявлениями, характерными для советской политики, крылось сознание военной слабости и обеспокоенность угрозой войны. Как сообщалось, Сталин сказал Хрущеву после испытаний в августе 1949 г.: «Если бы мы опоздали на год-полтора с атомной бомбой, мы, несомненно, ощутили бы ее на себе»{1451}.[326] Конечно, лучше было испытать бомбу, чем не иметь ее. Но после испытания чувство неуверенности не исчезло. Секретность, окружавшая атомное испытание, и вводящие в заблуждение заявления непосредственно после обнародования факта испытаний подтверждают слова Хрущева, поскольку все это свидетельствует в пользу того, что Сталин не верил в силу обороны Советского Союза после испытаний. Напротив, испытания увеличили обеспокоенность Соединенных Штатов тогда, когда Советский Союз еще не имел значительных атомных арсеналов. Кажется, Сталин согласился с Сусловым, что империализм стал более неистов и враждебен.