Синтез - Войтышко Мацей - Страница 17

— Постараюсь помочь, если сумею, — любезно согласился Марек.

— О, наверняка сумеешь, — поспешно заверил его дедушка.

Эля сидела на лавочке и наблюдала за муравьями, которые с упорством тащили в сторону муравейника крыло какой-то огромной стрекозы. «Муравью хорошо, — рассуждала она про себя. — Он знает, что должен делать, живет по четкому плану. А человек рассчитывает, надеется, радуется и вдруг — бац! — все рушится. Ничего не удается, жизнь теряет смысл, и единственное, что остается, — это блуждать по сказочному островку, чувствуя, как его красота только усугубляет бесцветность и унылость моего внутреннего состояния. И зачем все это?»

Глория Лэмб завладела Мареком Торлевским и заставила его смотреть двадцать четыре серии «ракурсов». Мальчик уже третий день появлялся только за едой, остальное время посвящая актрисе.

Петрусь часами наблюдал за тренировками четверых циркачей, но тоже скучал без приятеля.

Дедушка и бабушка готовили вместе с Тоникером и Фунгом сюрприз под рабочим названием «Падение Рима: не проходите мимо!»

А Эля не могла найти себе места. Она кормила слонов, купалась в бассейнах, играла с Франтишеком в различные игры, но по-прежнему чувствовала себя несчастной. Странное дело! Она вовсе не стремилась смотреть вместе с Мареком и Глорией эти «ракурсы», от которых еще совсем недавно не могла оторвать глаз. «Они высосаны из пальца, — припомнила Эля строгую оценку отца. — Наивные конфликты и лишенная логики фабула».

Что-то зашелестело за ее спиной, и рядом сел Марек.

— Уф-ф! Наконец-то, я вырвался! Послушай, ты ее знаешь? Она всегда такая?

— Глория? Какая?

— Ну, сама знаешь.

— Не знаю. Я так же, как и ты, увидела ее впервые. Со мной она очень любезна.

— Со мной тоже. Но она такая неестественная. У меня впечатление, что она упивается каждым своим словом.

— Скажи ей об этом. Ведь ты работаешь в качестве консультанта.

— Какой там консультант! Впрочем, я... я... не сумею ничего посоветовать. Все, что я видел, абсолютно не соответствует тому, что я помню. Я не смогу объяснить разницы. Честно говоря, я не осмелюсь сказать прямо в глаза то, что думаю. Я указываю ей на разные детали, мелочи, но тут речь идет обо всем в целом. Нет, я ей этого не скажу. Она очень красивая, очень умная и наверняка все знает лучше меня. Искусство имеет право на условность, у него свои традиции...

— Ты просто стыдишься сказать правду, — выпалила Эля. — Трусишь — только и всего!

— Я?

— А кто же? Может, я?

— Что тебе надо? Я хотел только посоветоваться, а ты на меня набрасываешься!

— Я не могу кому-то советовать, должен он быть искренним или нет... Это вопрос личной порядочности и совести...

Марек вскочил с лавки красный, как свекла.

— Так, по-твоему, я трус, да?

— Я давно считаю тебя героем. Ты совершил великий подвиг — поддался транспортировке на годы вперед. Даже сам того не зная...

— Я вовсе этого не хотел! И всего этого шума вокруг моей особы тоже!

— Прямо! Только не говори, что ты не радуешься, когда Глория Лэмб заявляет: «А сейчас мы с Мареком поработаем!» Вот тут ты страшно важный! До невозможности!

Марек был взбешен.

— Я не выдерживаю этого вашего мира, вашего приторного комфорта, этой наигранной любезности! Все вы ненормальные! Все!

— Ну конечно! Ты один естественный! Ты лучше всех знаешь, что так, а что не так, что нормально, а что не нормально!

Марек повернулся и побежал в глубь леса. Эля вроде бы испугалась, хотела его задержать, но в ее глазах еще был злой блеск, а в голове — сумбур. Она немного постояла, потом пожала плечами и села.

В конце тропинки показался поэт Фунг с охапкой водяных лилий.

— Император Тиберий, — начал он еще издалека, — собрался как-то проведать больных в римских больницах. Но его приближенные решили оказать ему услугу, и когда настало время визита, они принесли всех больных на площадь перед дворцом. Типичный пример избытка добрых намерений, не правда ли?

Девочка слегка кивнула головой.

— Зачем вы рассказываете мне эту историю? — спросила она.

— Потому что я эгоист, моя дорогая, и рассказываю другим только то, что меня интересует. Иначе я бы не мог быть поэтом, — объяснил не то в шутку, не то всерьез маленький Фунг и отправился дальше.

Водяные лилии буквально пенились в его руках, а сквозь ветви тополей и на его фигуру, и на тропинку ложилась мозаика из солнечных пятен.

— Вот до чего довели отчизну эти демократические реформы, — брюзжал Муанта, шатаясь по полигону «Кинжал». — Когда-то здесь кипела жизнь, лихорадочно работали солдаты, все будки часовых были раскрашены веселыми красно-голубыми полосами, ну и всюду можно было доехать автомобилем. А теперь что? Какой-то скользкий сорняк, вьюны.

На полуострове Кинжал занимались опытным разведением инопланетных растений. И действительно, территория выглядела диковинно. На отдельных участках виднелись растения фантастических очертаний, поражающих неискушенного наблюдателя.

— Безобразие! Ну согласись, что безобразие, — обратился диктатор к роботу, который следовал за ним в двух шагах.

— Это испытательные участки, — объяснила машина. — Здесь исследуют растения, привезенные...

— Знаю, знаю, — прервал Муанта. — Но разве это не позор? Уничтожили мой труд!

— У меня запрограммирована другая система ценностей, — примирительно ответила машина.

— А ты вообще пустое место, — бросил Муанта. — Ты марионетка в руках гнилых либералов! Цепная собака современности!

— Как машина я не могу иметь по этому вопросу собственного мнения.

— Вот именно. В этом и несчастье. У тебя нет желания взбунтоваться?

— Нет, это невозможно.

— Наверняка?

— Наверняка.

— Это мы еще проверим... проверим.

Муанта ходил, ходил, но все не мог понять, почему полуостров имеет другую форму и куда девались его фортификации.

— Послушай, а как тебя, собственно говоря, зовут? — спросил он робота.

— У меня нет имени. Это зависит от тебя.

— В таком случае я назову тебя Гонсалес. Я не люблю новых имен.

— Пожалуйста. Меня зовут Гонсалес. Это зависит от тебя.

— А ты не мог бы говорить мне «ваше превосходительство»?

— Могу. Это зависит от тебя, ваше превосходительство.

— От вас, ваше превосходительство.

— От вас, ваше превосходительство.

— Гонсалес, послушай, отчего этот полуостров выглядит иначе?

— Иначе по сравнению с чем, ваше превосходительство?

— Иначе по сравнению с тем, что я помню. И это не только из-за растений. Мне кажется, изменилось его географическое очертание.

— Минутку, ваше превосходительство. Я справлюсь в информационном центре.

Машина блеснула огоньком и начала говорить:

— 16 сентября 1979 года, в тот самый день, когда был свергнут жестокий режим Муанты, некоторые регионы постигло землетрясение. По странному и счастливому стечению обстоятельств центр реакционного сопротивления — военная база на полуострове Кинжал — подвергся таким сильным толчкам, что последних приверженцев тирана охватила паника.

— Хватит, хватит! Все ясно! Гонсалес, дрянь, как ты смеешь называть меня тираном!

— Я сообщаю сведения главного информационного центра.

— Хорош центр! Да это фальсификация истории!

— У меня запрограммирована другая система ценностей, ваше превосходительство, — объяснила машина.

На четвертый день после приезда детей на острове разбушевался ураган. Ветер разносил водяные брызги и срывал с террас тенты. Волны ритмично ударяли в огромные, наполненные кислородом металлические сосуды, а по иссиня-фиолетовому небу перемещались еще более темные, почти черные тучи.

Из-за такой ситуации завтракали в доме.

— Пошумит, пошумит и пройдет, — сказал дедушка. — Не беспокойтесь, дети, такая буря длится самое большее пару часов.

— А все же вы могли бы хоть немножко регулировать погоду, — обратилась Глория Лэмб к дедушке. — Гораздо лучше заказать погожий день, чем сидеть и ждать, пока прекратится гром и молнии. Счастье, что у нас с Мареком есть работа!