Последняя тайна храма - Сассман Пол - Страница 57

«Я буду стараться стать лучше. Чаще бывать дома, меньше работать. Буду более внимательным мужем и отцом», – шептал Халифа. «Но только после того, как доведу до конца это дело, – заговорил внутренний голос. – Только когда узнаю всю правду о Пите Янсене и Ханне Шлегель. Только когда получу ответы на все вопросы».

Он взглянул на реку – из ночного мрака, словно глаза змеи, светились зеленые огни минарета и соседних мечетей. Сдавив жестяную банку, Халифа швырнул ее в Нил и поднялся вверх, на набережную Корниче, мечтая лишь об одном – чтобы его никто ни о чем не расспрашивал.

Иерусалим

Прошло более суток, как Хани аль-Хаджар Хани-Джамаля перевели в Сион – самый большой полицейский участок Иерусалима. Расположенный в конце бывшего русского квартала тюремный комплекс производил крайне тягостное впечатление: грязные зарешеченные окна, наросты плюща, облеплявшие, точно лишай, серые стены, колючая проволока на бетонной ограде – все подчеркивало обреченность попавших сюда людей. В Сионе допрашивали – с неслыханной жестокостью – не только обычных преступников, но и подозреваемых в антиизраильских акциях. Палестинцы говорили об этом месте со смесью ужаса и неприязни, называя его «аль-Москобийе» , что в переводе с арабского значит «Москва».

Бен-Рой сам испытывал к этому месту отвращение. Пару лет назад ему предлагали должность в Сионе, но он наотрез отказался, не польстившись на повышение по служебной лестнице. Войдя в здание с задней стороны и увидев мрачные лица арабских женщин, сутками толкущихся здесь в призрачной надежде узнать хоть что-нибудь о своих близких, Бен-Рой почувствовал непреодолимую тошноту и желание как можно скорее убраться отсюда подальше.

Он представился дежурному, подписал пару протокольных форм и в сопровождении сержанта охраны двинулся по лабиринту мрачных, слабо освещенных коридоров в подвальный этаж, где находились помещения для допросов. Все содержимое комнатенки, куда привели Бен-Роя, составляли стол и два стула, поставленные друг против друга; на стене висел постер с ярко-фиолетовым тюльпаном – то ли очередная издевка, то ли проявление безвкусия тюремных служащих. Из коридора и соседних помещений доносились отдельные звуки – телефонные звонки, крики, смех или всхлипывания… Бен-Рою мерещилось, что это отголоски каких-то событий, происходивших здесь, в застенках. Он дождался, пока сержант выйдет, и, сев за стол, глотнул из фляжки.

Минут через пять дверь распахнулась, и другой полицейский ввел парня, которого Бен-Рой арестовал несколько дней назад. Из одежды на нем были лишь футболка и широченные, неуклюже сидевшие боксерские трусы. Полицейский велел палестинцу сесть и пристегнул один наручник к левой ножке стула, так что заключенному пришлось наклониться влево.

– Когда закончите, позовете меня, – сказал Бен-Рою охранник. – Я буду в конце коридора, третья комната справа.

Дверь за ним захлопнулась, и Бен-Рой остался наедине с палестинцем.

Кроме фингала под правым глазом, полученного при аресте, у него теперь был еще и отвратительный синяк прямо посреди небритой щеки. Вызывавший дурноту запах пота и экскрементов, исходивший от тела араба, медленно пропитывал почти неподвижный воздух тесного помещения. Палестинец смотрел то на следователя, то на пол, ерзая на стуле. Бен-Рой вытащил пластинку жвачки из кармана и бросил в рот.

– Куда штаны-то девал?

Палестинец пожал плечами и не ответил.

– Сперли, что ли?

Ответа и на этот раз не последовало. Лишь когда Бен-Рой более требовательным голосом повторил вопрос, палестинец, сделав усилие, пробурчал сквозь зубы:

– Да никто их не спер. Я заболеть, хотеть в туалет, а охранник не пускать и только смеяться. Я какать в штаны. Другие ребята по камере давать мне эти, но никто не иметь штаны. Все? Доволен?

Иссиня-черные глаза арестанта горели злобой и ненавистью. Бен-Рой смотрел на избитое, в кровоподтеках, лицо, на мешкообразные шорты, на сдавленную наручником кисть, не меняя выражения, лишь слегка шевеля челюстью. Затем он встал и, грубо приказав подозреваемому сидеть смирно, вышел в коридор. Через некоторое время вернулся, держа в руке связку ключей, и, ничего не объясняя, снял с палестинца наручники.

– Сейчас ты ответишь мне на несколько вопросов, – резко обратился к палестинцу Бен-Рой. – Будешь врать – получишь еще один фингал. Все ясно?

Парень промолчал, массируя занемевшую кисть.

– Ты оглох? Все ясно, спрашиваю?

Палестинец кивнул.

– Вот так-то. Ладно, приступим к делу. Десятого марта тысяча девятьсот девяностого года ты и еще два пацана подожгли квартиру в еврейском квартале. Помнишь?

Хани-Джамаль хмуро хмыкнул в подтверждение. Бен-Рой наклонился вперед.

– Почему?

Допрос прошел неудачно. Палестинец как мог уворачивался от прямых ответов, уверенный, что Бен-Рой намеренно провоцирует его, припомнив старое хулиганство, чтобы усилить его вину. Впрочем, дело было не только в этом: Бен-Рой умел вытягивать информацию и не из таких сорванцов. Хани действительно почти ничего не знал. В аферу его втянул двоюродный брат Майди, который вместе с каким-то парнем, собственно, и организовал поджог. Майди пообещал двадцать долларов только за то, чтобы брат постоял на шухере. В квартиру Хани не лазил и понятия не имел, зачем мальчишки решили поджечь жилище именно этой женщины. Бен-Рой попробовал разными способами узнать больше, недовольно быстро понял, что напрасно тратит время, и решил закончить допрос.

– А этот Майди, – спросил напоследок Бен-Рой, пробегая взглядом по досье, – он все там же живет? В лагере аль-Амари? Дом два по улице аль-Дин?

Палестинец уставился в пол, не проронив ни звука.

– А ну-ка давай выкладывай, без всяких отмазок!

– Я не доносчик, – нахмурившись, сказал палестинец.

– А я разве из тебя информацию вытягиваю, чертов ты осел?! У меня уже есть адрес, тебя только просят его подтвердить.

Палестинец недоверчиво взглянул на следователя и слабо кивнул. Бен-Рой черкнул в блокноте, закрыл папку и вышел, чтобы сообщить охраннику, что допрос окончен.

Вернувшись в комнату, Арие заметил, что палестинец как-то странно на него смотрит.

– Почему вы их снимать? – спросил Хани, кивнув на лежавшие на столе наручники.

Бен-Рой промолчал.

– Почему вы это делать? – допытывался арестант. – Вы жалеть меня?

– Еще чего! Делать мне больше нечего, как тебя жалеть, – огрызнулся Бен-Рой, раздраженный вопросом парня.

– Тогда почему же?

Из коридора доносился шум приближающихся шагов. Бен-Рой стоял молча посреди комнаты, подергивая папку за корешок. Действительно, почему он это сделал? Он и сам не мог понять. В тот момент ему послышался голос – голос Гали и одновременно – его собственный, того самого Арие, который, как он думал, исчез навсегда.

– Да потому что не хотел смотреть, как ты наложишь в штаны передо мной, что тут неясного? – гаркнул он. – Не хватало нюхать арабское дерьмо!

Бен-Рой коротко кивнул вошедшему полицейскому и покинул комнату, смущенный больше вопросами палестинца, чем туманностью расследуемого дела.

Египет, Синайский полуостров, вблизи израильской границы

Молодой мужчина смотрел на звезды, покручивая пальцами кисточку своей куфии.

– Знаешь, что мне однажды сказал отец? Он сказал, что Святая земля – зеркало всего мира. Если на Святой земле беда, значит, беда во всем мире. Только когда там наступит лир, появится надежда и для остальных стран.

Стоявший подле него человек затянулся сигарой, и ее темно-бордовый конец окрасился в ярко-оранжевый цвет.

– Твой отец еще жив?

Молодой покачал головой.

– Умер в восемьдесят четвертом. В Кезиоте. А твой?

Мужчина с сигарой прикрыл веки.

– В шестьдесят седьмом, на Голанских высотах. Пуля разорвала ему кишки.

Они замолчали, погрузившись в тяжелые воспоминания.

– Думаешь, правда получится? – спросил наконец мужичина помоложе, потерев глаза.