Каныш Сатпаев - Сарсекеев Медеу - Страница 39

О Джезказгане теперь заговорили по всей стране. Задача его строительства стала рассматриваться, не без участия Серго, как важное государственное дело.

На очередной сессии ВЦИК (март 1935 г.) он говорил: «В ближайшее время нам придется приступить к строительству Большого Джезказганского комбината. Там имеются богатейшие запасы медных руд. Они расположены в глубине Центрального Казахстана, вдали от железной дороги. Необходимо быстрее строить к Джезказгану железную дорогу от Караганды...»

Той же весной у подножия Улутау специалисты Народного комиссариата путей сообщения начали вести изыскательские работы.

Послание из XIV века

I

В лето 793 хиджры19, в год овцы, никогда не знавший поражения прославленный Тимур вышел из Самарканда во главе двухсоттысячного войска. На сей раз взор Железного Хромца был обращен к Золотой Орде, властителем которой в то время был Тохтамыш. Коварный Тимур избрал не кратчайший путь к стану своего врага. То ли он хотел нагрянуть на Тохтамыша с той стороны, откуда тот меньше всего ждал его, то ли замыслил заодно расширить свои владения захватом новых земель — как бы то ни было, он, двигаясь со своим войском вдоль берегов Сейхуна20, второго мая достиг реки Сары-Узень21.

Перед взором его расстилалась бескрайняя ковыльная степь, древняя колыбель кипчаков.

В ту весну земля эта, наслаждавшаяся покоем и тишиной после кровавых монгольских походов, снова подверглась нашествию десятков тысяч конских копыт. Тучами вздымалась пыль. Бесчисленные стаи птиц поднялись с озер, звери бежали, напуганные топотом конницы, люди оставили насиженные места и спешили прочь с пути завоевателя вселенной.

Когда властелину надоели тишина и однообразие бескрайних просторов, когда он уже потерял надежду найти что-либо, на чем можно было бы остановить взгляд, дозорные, ушедшие вперед к северо-западу, принесли весть: «На расстоянии дневного перехода возвышается гора, вершина которой касается туч. Десятки рек и маленьких речушек берут здесь начало, а еще найдешь зеленые луга для своих коней, сладкий привал — для войска...»

То была знаменитая Улутау, поднимающаяся в центре Сары-Арки.

Войско Тимура, разбитое на двести туменов, достигло Улутау и расположилось по берегам больших и малых рек, разбрелось по многочисленным лощинам.

В Улутау простояли три дня. Люди и кони отдохнули. Как утверждает летописец, утром четвертого дня перед тем, как отдать войскам приказ выступать, Тимур поднялся в сопровождении своих полководцев, визирей и придворного поэта Кермене на холм, где было водружено его черное боевое знамя, и оглядел окрестность. Взгляд его узких глаз на какое-то время остановился, устремленный в беспредельную даль.

Вдруг властелин резко повернулся и обратился к стихотворцу:

— Эй, Кермене, чем наградить этот холм, удостоившийся прикосновения моих ног? Ведь теперь земля эта принадлежит мне!

Не в обычае поэта медлить с ответом. Кермене молвил с легкой улыбкой:

— Такой чести достоин не этот ничтожный холм, а гордая вершина Улутау, что касается дымчатых гряд облаков. Но ты не смог подняться на нее и наказываешь гору за неприступность, не так ли, повелитель?!

Усмехнулся грозный воитель.

— Нет, ты ошибся, мой акын. Зачем мне недосягаемая вершина, на которую не могут ступить ни нога человека, ни копыто коня? Меня вполне устраивает этот холм, доступный и конному и пешему. Награда моя предназначена ему.

— Если так, мой повелитель, то вели зарыть на том самом месте, где водружено твое знамя, золотую чашу с твоим бессмертным именем, — посоветовал один из визирей.

— Глупец, разве тебе неведомо, что золото невозможно спрятать? Зарыть золотую чашу, чтобы назавтра какой-нибудь мошенник, подобный тебе, унес ее?

— Мудро говоришь, повелитель правоверных, — сказал Кермене, — долговечны в этом краю одни лишь камни. Если тебе угодно, вели начертать на одном из них твое бесценное имя. Только такого дара достойна земля, на которой ты стоишь.

Тимур остался доволен советом поэта и приказал:

— Кермене, хоть ты и стихоплет, но говоришь вполне разумные вещи. Докажи этим ослам преимущество обыкновенного камня перед золотой чашей!

Кермене послал за мастером-камнерезом и велел воинам найти несколько валунов величиной с большой сундук. Когда камни были доставлены, он вынул из ножен саблю, и, подав ее одному из сарбазов, сказал:

— А ну попробуй, какой из них тверже.

Одна из доставленных глыб вызвала восхищение мастера-индуса — ни булат Дамаска, ни меч, кованный кузнецами Багдада, ни тяжеловесный самаркандский молот не смогли оставить царапину на ее поверхности.

— Никто не позарится на этот камень, — заметил поэт. — А имя повелителя на его поверхности не сотрется и через тысячу лет.

В тот день летописец похода Шараф-ад-Дин Али Йадзы вывел арабской вязью: «Повелитель взошел на вершину Улутауских гор и долго наслаждался видом окружающей степи, которая была покрыта прекрасной зеленью от одного конца до другого... Затем он приказал войскам принести камни и соорудил здесь большую пирамиду, на которой искусные мастера высекли дату этого счастливого события, чтобы сей долговечный памятник мог сохранить память о нем на долгие годы...»

II

Август 1935 года. В вечном безмолвии, как и сотни лет назад, лежит опаленная солнцем кипчакская степь. Серые ковыльные холмы, окутанные маревом горы, нескончаемый простор — кажется, само время остановилось над этой землей, прошлое и будущее слились в один бесконечно длящийся миг. Но вот поднимается пыль из-за продолговатой возвышенности. Нет, то не случайный вихрь вздымает в воздух невесомый прах — по степи мчится автомобиль.

В машине сидят шестеро. Один из них Григорий Мироненко, водитель быстроходного «фордика». Он не только шофер, но и кормилец группы. Иной раз, подстрелив дрофу или антилопу, он готовит такую шурпу, что геологам могут позавидовать завзятые гурманы. Рядом с ним сидит минералог Таисия Алексеевна, а остальные четверо расположились в кузове грузовика. Один из них — Каныш Сатпаев — руководитель группы. Он не любитель быстрой езды. Мало того, зачастую Каныш Имантаевич, закинув за плечи рюкзак, взяв в руки геологический молоток и договорившись с водителем о месте встречи, отправляется пешком. Случается, что руководитель отдаляется от своих километров на десять-двадцать...

В этот раз они выехали на разведку во всеоружии, взяв с собой все необходимое: инструменты, топливо, еду, посуду, — и исколесили довольно значительную территорию. Пошла вторая неделя, как они в поле.

Сегодня решили сделать привал на берегу реки Жетикыз. Обычно добирались до места ночлега засветло и встречали прохладную осеннюю ночь большим костром. Однако нынче задержались по вине Каныша Имантаевича, который не минует ни одного холмика, обязательно поднимется на него, все прощупает, обстукает молотком. А таких возвышенностей встретилось в этот день немало.

После того как прошлой зимой в Москве Сатпаев добился средств на возобновление разведки в широком масштабе, он часто стал удаляться за пределы освоенных территорий. Если в окрестностях Джезказгана ему была знакома каждая сопка и он наизусть помнил все интересные выходы горных пород, то в этих отдаленных местностях, где почти не ступала нога геолога, Каныш осматривал любую приметную возвышенность.

Когда он спускался по склону холма к берегу Жетикыза, уже вечерело.

Но Каныш все же решил завернуть и на вторую, ближайшую к их пристанищу, сопку. К его удивлению, вершина оказалась настолько обширной и ровной, что на ней с легкостью мог разместиться небольшой аул, в то время как с равнины сопка казалась остроконечной. Все видно отсюда как на ладони: на севере голубеет низменность Ханшапкан, за ней на горизонте едва маячат хребты Улутау. За миражами смутно белеет долина Кенгира. Удивленный величественной картиной, открывающейся с этой невзрачной на вид высоты, Каныш взглянул на планшет: «Э-э, да я стою на Алтын-Шокы — Золотой сопке». Он ожидал, что это название подразумевает нечто выдающееся, высочайшее, главное... «Почему же Золотая? Народ редко ошибается, давая названия, часто они прямо указывают на то или иное месторождение...» Не подобный ли случай перед ним?