Год смерти Рикардо Рейса - Сарамаго Жозе - Страница 42

Через несколько минут Рикардо Рейс был на Алто-де-Санта-Катарина. Двое стариков сидели па той же скамейке, что и в прошлый раз, смотрели на реку, при звуке шагов они обернулись, и один сказал другому: Вон тот самый, что был здесь три недели назад, и ему не понадобилось добавлять подробности, потому что второй тоже припомнил: Ну да, с барышней, и, хотя великое множество других мужчин и женщин приходило сюда или проходило мимо, старики, однако, знают, что говорят, ошибочно суждение, будто в старости память слабеет, и лишь давние события остаются в ней, постепенно всплывая, как листва — на поверхность спадающей высокой воды, нет, бывает в старости память ужасная, память о последних днях, запечатлевшая самый конечный образ мира, самый крайний миг бытия: Вот как все было, когда я ушел, и, ей-богу, не знаю, останется ли это таким, говорят старики, оказавшись на другом берегу, те же слова произнесут и эти двое, хотя для них сегодняшние впечатления — еще не последние. Бумажка на дверях сдававшегося в наем дома сообщала, что желающие осмотреть помещение благоволят обращаться к поверенному и указывался адрес, время еще было, и Рикардо Рейс, сбежав на Кальярис, взял такси, приехал на Байшу и вскоре вернулся в сопровождении тучного человека: Да, сеньор, ключи у меня, они поднялись наверх, вот, смотрите, просторная, вместительная, для многочисленного семейства, мебель красного дерева, широкая кровать, высокий шкаф, столовый гарнитур целиком, сами видите — буфет, поставец, для посуды или белье хранить, это уж кто как хочет, стол обеденный, а вот это кабинет, обставленный витым и будто дрожащим черным деревом, письменный стол в углу был наподобие бильярдного затянут зеленым сукном, кухня, ванная, примитивная, но приемлемая, плохо было то, что вся мебель была пустой и голой — ни тарелки, ни салфетки, ни простынки. Здесь раньше жила дама уже сильно в годах, вдова, теперь переехала к детям и все вывезла, дом сдается с одной только мебелью. Рикардо Рейс подошел к не завешенному шторой окну, увидел пальмы, Адамастора, стариков на скамейке, а чуть подальше — мутную от глины воду реки, военные корабли, развернутые носом к берегу, потому что неизвестно, будет ли вода спадать или подниматься, но мы-то, если задержимся здесь, это узнаем: И сколько же вы хотите? и уже меньше чем через полчаса умеренного торга соглашение было достигнуто, толстяк убедился, что имеет дело с человеком порядочным и основательным: Завтра вам придется наведаться ко мне в контору, мы подпишем договор аренды, и, глядите, сеньор доктор, ключ отдаю вам, вы теперь здесь хозяин. Рикардо Рейс поблагодарил, спросил, может ли он оставить задаток, и толстяк тотчас выдал ему временную расписку — присел к письменному столу, вытащил вечную ручку, украшенную золотыми стилизованными листочками и веточками, и в тишине некоторое время слышались только скрип пера по бумаге да тяжелое, с астматическим присвистом дыхание толстяка: Вот, извольте, нет-нет, пожалуйста, не беспокойтесь, я возьму такси, я же понимаю, что вам хочется побыть здесь еще, прочувствовать новое жилье, освоиться, так сказать, в своих владениях, это в порядке вещей, человек любит дом, та дама, что жила здесь прежде, так плакала, бедняжка, когда переезжала, никто не мог ее утешить, да что ж поделаешь, так жизнь складывается — вдовство, болезни, что должно быть, то и должно быть, и, значит, завтра я вас жду. Оставшись один, Рикардо Рейс с ключом в руке еще раз прошелся по комнатам — он ни о чем не думал, а только смотрел, а потом остановился у окна: корабли, развернувшись по течению, стояли теперь параллельно берегу, безобманный признак того, что начался отлив. Старики, как и прежде, сидели на скамейке.

В ту же ночь Рикардо Рейс сообщил Лидии, что снял квартиру. Лидия всплакнула, жалея, что не сможет теперь каждую минуточку быть с ним рядом и видеть его: это легкое преувеличение, объяснимое страстью: она и раньше не каждую минуточку его видела, ибо ночью свет был погашен, а утром она торопливо убегала, вечером же выказывала к постояльцу избыточное почтение при посторонних, то есть ломала комедию, только и дожидаясь удобного случая, чтобы взять реванш за все. Рикардо Рейс утешил ее: Ну, что ты, мы же будем видеться в твои выходные, и там будет спокойней, ты же сама хотела, а ответ на эти речи известен заранее: значит, зря хотела, а когда же вы переедете? Когда там можно будет жить: мебель-то там есть, но, кроме мебели, ничего — ни посуды, ни постельного белья, мне много не надо, лишь самое необходимое для начала, какие-нибудь простыни, подушки, одеяло, а постепенно по мере надобности буду прикупать. Если квартира долго простояла без жильцов, там надо прибраться, я ее приведу в порядок. Да зачем же тебе, я найму кого-нибудь по соседству. Нет-нет, никого не надо нанимать, я-то на что? Ты — очень славная. Да уж какая ни есть, и фраза относится к числу тех, которые не предполагают и не допускают ответной реплики: каждый из нас должен превосходно знать, каков он, благо уж чего-чего, а советов «Познай самого себя» наполучали мы множество еще со времен греков и римлян, но достойно удивления, что Лидия вроде бы не питает на свой счет ни малейших сомнений.

На следующий день Рикардо Рейс отправился по магазинам, купил два комплекта постельного белья, полотенца для лица, для ног и банные, слава Богу, не возникнет сложностей с водой, с газом, со светом, не перекрытыми и не отключенными соответствующими компаниями: Если не угодно заключать с ними новые договоры, пусть все будет оформлено на прежнюю владелицу, сказал ему покоренный, и Рикардо Рейс согласился. Приобрел он также сколько-то там кастрюль эмалированных и алюминиевых, некую емкость для кипячения молока, кофейник, чашки и блюдца, салфетки, кофе, чай и сахар, чтобы было чем позавтракать, ибо обедать и ужинать он дома не предполагал. Все эти хозяйственные заботы развлекали и тешили его, напоминая первые дни в Рио-де-Жанейро, когда он без чьей-либо помощи налаживал свой быт. Между двумя вылазками в магазин он написал краткое письмо Марсенде, сообщая адрес своего нового жилища, по необыкновенному совпадению расположенному совсем рядом с местом их свидания: да, как ни обширен наш мир, у людей, равно как и у животных, есть свой ареал обитания, свои охотничьи угодья, своя делянка или курятник, своя паутина — вот это, пожалуй, самое удачное сравнение: пусть даже одну свою нить паук забросит в Порто, а другую — куда-нибудь в Рио, но все равно — оба города будут всего лишь опорными балками, столбами, причальными кнехтами, ибо не там, а в центре сети разыгрывается действо жизни и судьбы — жизни и судьбы паука и мух. Во второй половине дня Рикардо Рейс на такси объехал магазины, забирая купленный скарб, и в последнюю минуту присовокупил к нему гору разнообразных сластей и лакомств, все это отвез на улицу св. Екатерины в тот самый час, когда двое стариков брели к своему дому в глубине квартала, покуда Рикардо Рейс в три приема перетаскивал свои приобретения из машины в квартиру, и не успели отойти на такое расстояние, чтобы не заметить, как зажегся в окнах второго этажа свет: Смотри-ка, кто-то вселился в квартиру доны Луизы, и удалились старики, лишь когда новый жилец показался в окне, как-то не по-хорошему взбудораженные, такое порой случается — и слава Богу, что случается: монотонность бытия прерывается, уж совсем было казалось, что — вот он, конец пути, ан нет — это всего лишь новый поворот, а за ним открываются новые виды, случаются новые курьезы. Рикардо Рейс из окна, не завешенного шторами, оглядывал ширь реки, а чтобы лучше видеть, выключил электричество в комнате: небо было припорошено пепельной пыльцой гаснущего дня, суда с зажженными сигнальными огнями скользили по бурой воде, огибая стоящие на якоре эсминцы, и, полускрытый крышами, возвращался в док последний фрегат, похожий на детский рисунок, и вечер так печален, что в душе нарастает желание заплакать, прямо здесь, упершись лбом в запотевшую от твоего дыхания холодную гладь стекла, отделясь им от мира и видя, как постепенно размываются очертания вывороченной громады Адамастора, и гаснет его гнев на зеленую фигурку, оросившую ему вызов [38], но отсюда неразличимую и оттого имеющую значение не большее, чем он сам. Поздним вечером Рикардо Рейс вышел из дому. Он поужинал в ресторанчике, располагавшемся в полуподвале на улице Шорников, сидя в одиночестве среди таких же одиноких людей — а кто они? что у них за жизнь? что привело их именно сюда? — жевавших треску или жареного тунца, бифштекс с картошкой, пивших, все как один, красное вино, прилично одетых, но скверно воспитанных: они стучали ножом по краю стакана, подзывая официанта, со сладострастной методичностью ковыряли в зубах обломком спички или просто пальцами, время от времени звучно отрыгивали, расстегивали жилет, распускали ремень, ослабляли натяжение помочей. Рикардо Рейс думал: Теперь все мои трапезы будут проходить так: под стук и звон тарелок, под возгласы официантов, выкрикивающих в окошко на кухню: Суп — два раза! или Полпорции лангуста! и голоса здесь звучат тускло, и обстановка унылая, на неподогретых тарелках каемка застывшего жира, на скатерти — винные пятна, хлебные крошки, в пепельнице еще тлеет непотушенный окурок, да-с, разителен контраст с отелем «Браганса» хоть он и не первого класса, и Рикардо Рейса вдруг пронизывает острая тоска по Рамону, которого он, впрочем, завтра увидит, ибо завтра четверг, а переезд состоится только в субботу. Рикардо Рейс, надо отдать ему должное, знает цену этой тоске: это — вопрос привычки, привычки приобретаются, привычки утрачиваются, вот он в Лиссабоне меньше трех месяцев, а Рио-де-Жанейро отодвинулся куда-то в дальнюю даль, отошел в область давних воспоминаний, словно был он в другой жизни, в жизни другого, других, тех бесчисленных, что заключены в нем, и, предаваясь этим размышлениям, склонен допустить Рикардо Рейс, что в этот самый час он ужинает в Порто или обедает в Рио, а то и в еще какой-нибудь точке планеты, если, конечно, разброс так велик. Дождя не было целый день, он мог спокойно сделать все покупки и сейчас спокойно возвращается в отель, а придет — скажет Сальвадору, что, мол, в субботу съезжает, что может быть проще: В субботу уезжаю, однако он чувствует себя подростком, который, оттого что отец не дает ему ключи от дома, рискнул взять их самовольно, поставив его перед свершившимся фактом.