Воронка (В воронке от бомбы) - Сапковский Анджей - Страница 4

Я выставил голову над краем воронки и осторожно огляделся вокруг. Неподалеку сквозь кусты просвечивала стенка паркового туалета, пестрая от надписей и поцарапанная пулями в каких-то недавних битвах. Никого я не увидел, но оба «Апача» обстреливали восточный край парка, откуда все громче доносились пулеметные очереди и глухие разрывы ручных гранат.

Индюк уже перестал глядеть на меня укоризненно. Правда, несколько раз он довольно гадко обозвал меня, обвинив в активном Эдиповом комплексе и пассивном гомосексуализме, после чего подполз ко мне и выставил башку из воронки.

— Ты чего здесь делаешь, Индюк? — спросил я.

— Да вот, торчу, — отвечал он. — С самого утра.

— В школу опоздаем.

— Обязательно.

— Так может, вылезем?

— Иди первый.

— Нет, ты иди первый.

И вот тогда-то все и началось.

Край парка расцвел феерией ослепительных оранжевых вспышек. Мы оба нырнули на дно воронки, в путаницу проводов телефонного кабеля, которые вылезали из земли, будто кишки из распоротого брюха. Весь парк затрясся от взрывов — одного, другого, третьего. А потом залаяло стрелковое оружие, завыли снаряды и осколки. Мы услышали визг атакующих:

— Лятуууува!

И сразу же после этого грохот ручных гранат, бубнящий голос М-60 и лай АК-74, совсем близко.

— Лятуууува!

— Эт'твои, — прохрипел я, втиснувшись в самое дно воронки. — Дивизия «Пляхавичус». Эт'твои побратимы, Индюк, идут штурмовать наш парк. И что, ты считаешь, что так и надо?

Индюк нехорошо выругался и со злостью глянул на меня. Я расхохотался. Черт, уже год прошел, а меня эта забавная история все еще продолжала смешить. Зато Индюка не переставала злить.

А история, собственно, вот в чем: где-то пару лет назад повелась мода на — как это тогда называлось — корни. Значительная часть обывателей Сувалок и окрестностей, в том числе и семья Индюка, внезапно почувствовала себя литвинами с деда-прадеда — знаете, такими, что вместе со Свидригайлой на Рагнету и Новое Ковно ходили, а с Клейстутом перемахивали Немен, нападая на тевтонов. В заявлениях, подаваемых в Союз Патриотов Левобережной Литвы и Жмуди, повторялись трогательные бредни о любви к бережкам речки Вилейки, к полям с богатствами хлебов, к горяченьким цепелинасам и к Матери Божьей Остробрамской, а также не менее трогательные вопросики, хорошо ли, что Великий Баублис стоит там, где стоит, ибо все дальнейшее счастье семьи будет зависеть именно от этого. Повод для пробуждения патриотизма был весьма прозаичен — литовцы, согласно Положению о национальных меньшинствах, имели кучу привилегий и скидок, в том числе и налоговых, к тому же они не подпадали под Курию.

Целая куча моих дружков по школе внезапно стала литвинами — ясное дело, в результате соответствующих родительских деклараций и заявлений. Чуть ли не каждый день то Вохович требовал, чтобы учителя называли его Вохавичусом, из Маклаковского делался коренной Маклакаускас, а из Злотковского — стопроцентный Гольдбергис. Случались и поэтичные перемены — Мацек Бржезняк, например, путем дословного перевода стал Бирулисом.

И вот тогда-то и началась великая трагедия Индюков. Симпатичная и весьма вкусная птица, давшая семье имя, по-литовски называется Калакутас. Глава рода Индюков, обычно флегматичный и серьезный, пан Адам разъярился, когда ему сообщили, что его просьбу о перемене национальности рассмотрели положительно, но с сегодняшнего дня он должен зваться Адомасом Калакутасом. Пан Адам подал новое прошение, но Союз Патриотов Левобережной Литвы и Жмуди был неумолим и не согласился ни ни какие другие, отдающие полонизмом, мутации, например, Индюкас, Индюкис или Индюкишкис. Предложение натурализоваться в Америке под фамилией Терки, а уж потом вернуться в лоно отчизны Теркулисами, семья Индюков посчитала идиотским, требующим кучу времени и денег. На укор, что сомнения пана Адама попахивают польским шовинизмом, ибо упомянутый «кутас» никакого истинного литовца не оскорбляет и не делает смешным, пан Адам с огромной эрудицией и ученостью обругал комиссию, используя попеременно обороты типа «поцелуйте меня в задницу» и «папуцьок шиекини». Задетая за живое комиссия послала его заявление в архив, а самого Индюка — к черту.

Вот почему никто из семьи Индюков так и не стал Литвином. Вот почему мой одноклассник Лесик Индюк ходил в одну со мной школу. Благодаря этому он и торчал со мной в воронке вместо того, чтобы бегать по парку с АК-74, в мундире цвета дерьма, с гербом «Погонь» на фуражке и медведем дивизии «Пляхавичус» на левом рукаве.

— Ярек? — отозвался Индюк, вжавшись в остатки телефонной будки. — Ну вот скажи, как это… Ты ведь у нас умник, клевер и вообще… Как же это так?

— Что как же это так? — не понял я.

— Ну, ведь тут Польша, правда? Так почему литовцы и Фрайкорпс устроили здесь себе войну? Да еще в самом центре города? Пускай, мать их за ногу, пиздятся у себя в Кенигсберге… А тут ведь Польша!

Я был не особо уверен в правоте Индюка.

Видите ли, дело было так. Вскоре после подписания договора с Германией и создания новой «земли» со столицей в Алленштейне, среди населения общин Голдап, Дубенинки, Вижайны, Шиплишки, Гибы, Пинск и Сейны был проведен плебисцит. Его результаты, как оно обычно и бывает, оказались странными и ни о чем не говорили, так как минимум восемьдесят процентов избирателей не пошло к урнам, правильно понимая, что лучше пойти в кабак. Было совершенно неясно, какой процент населения голосует за Восточную Пруссию, какой — за Северную Польшу, а какой — за левобережную Жмудь или там Яцвингию. Так или иначе, но после плебисцита и месяца не прошло, как границу перешел литовский корпус в составе двух дивизий — регулярной «Гедиминас» и добровольческой «Пляхавичус». Корпусом командовал генерал Стасис Зелигаускас. Литовцы заняли колеблющиеся общины почти без сопротивления, потому что большая часть нашей армии как раз была в Ираке, где исполняла долг Польши перед Свободным Миром, а меньшая часть — демонстрировала мускулы в Цешинской Силезии.

Корпус Зелигаускаса быстро захватил Сейны, но до Сувалок не дошел — его остановили отряды Греншутца и Сто Первая Десантная, квартирующая в Гданьске. Ни немцы, ни американцы не желали терпеть шаулисов в Восточной Пруссии. Польское правительство отреагировало серией нот и направило официальный протест в ООН, на что литовское правительство отвечало, что ему ничего не известно. «Зелигаускас, — заявил посол Литвы, — действует без приказов и совершенно самостоятельно. Вообще все семейство Зелигаускасов, начиная с прадеда — горячие головы, понятия не имеющие о субординации».