Пистоль Довбуша - Куликова Мария Тимофеевна - Страница 14

Маричка нанизала на нитку янтарные ягоды шиповника и вместо бус повесила на шею. Она каждый день приносила домой пучки разноцветных листьев.

— Хватит! Их уже девать некуда, — сердилась мама. — Ты что, всю осень хочешь в хату перетащить?

— Йой, божечки. Да как его не поднять, мамо! — Маричка протянула матери желтый листок, окаймленный чуть заметной коричневой полоской. — Видно, он, мамо, все лето только на солнце смотрел, потому такой золотой, правда?

Мама в ответ лишь улыбнулась.

Но не везде горы красовались таким величественным нарядом, Во многих местах зияли просеки, точно выбитые зубы. Мрачными и обиженными казались те участки. Оккупанты поспешно рубили карпатский бук и вывозили его на кораблестроительные верфи, на фабрики.

К концу лета пастушки еще больше сдружились между собой. Каждое утро они встречались за селом. Там их никто не мог подслушать, разве только старая дуплистая верба, под которой они любили сидеть. Там поверяли друг другу свои тайны, сокровенные мечты.

И кислицы собирали вместе. Их столько в этом году уродилось! Вроде и небольшая яблонька у дороги, а глянешь — будто рой ос, облепили ее желтые яблочки. Пусть они мелкие, кислые. А вот насушишь — зимой как найдешь.

А надоест собирать кислицы, сядешь на ветку и давай качаться. Потом печешь в костре картошку, которую мальчишки принесли неизвестно с чьего поля.

Пожалуй, из всех времен года Маричка больше всего любит осень. А лазить в густых кустах орешника и искать коричневые шарики разве не забавно? Ох и хитрые эти орешки! Спрячутся в зеленый мохнатый, как шмель, карманчик и покачиваются между листьями: ищи, мол, нас! Ищи, да не зевай! А то, того и гляди, лесник поймает. И торбу заберет, а то еще и штраф принесет матери: не ходи в хозяйский лес! Вот так.

И все же Маричка очень любила осень.

Но сегодня теплое солнечное утро казалось ей хмурым, невеселым. Как же! Елонка поедет завтра в школу. Ее отвезет туда батрак. На бричке отвезет. Как тут не позавидуешь!

Маричка шла с хворостинкой в руках следом за Лаской. А перед глазами — уже в который раз! — всплывала вчерашняя встреча с Елонкой.

Елонка дочь пана превелебного. Живет по соседству. Но Маричка не играет с ней. Она предпочитает дружбу с мальчишками. Елонка тоже относится к ней подчеркнуто холодно и с гордостью. А вот вчера, когда Маричка возвращалась с выгона, соседка неожиданно выбежала ей навстречу.

— Смотри, что у меня есть, видишь? — Она, улыбаясь, поглаживала подол синего платья с белым воротником. — А вот и сумка новая. Завтра утром я с Иштваном в школу поеду. Нас кучер отвезет, ага! А рисунки в книжке погляди какие!

Елонка присела на корточки, вынула из сумки книжку, раскрыла ее. И Маричка на миг застыла: с белой страницы смотрели на нее, как живые, мальчики и девочки! А вон и горы. И река голубая течет! Под ней какие-то незнакомые знаки, черные, будто жучки! Елонка говорит: то буквы. Она скоро научится их читать. В книжке и сказки есть про шаркань и босоркань. И про пасху есть, и про рождество.

Маричка будто зачарованная перелистывала страницу за страницей. О чем говорят эти буквы? Может быть, она так никогда и не узнает о чем.

А вот Елонка узнает. Ее научат. Завтра же научат…

— Дай мне книжку. Я только маме покажу и отдам, — робко попросила Маричка.

— Ну да, чтоб испачкала! — возмутилась Елонка, выхватила из ее рук книжку и исчезла за высоким забором.

А в хате у Марички вечером произошел такой разговор:

— Мамо, я тоже в школу хочу. Мне уже десять минуло. Вон Елонке и восьми нету, а ей уже книжки купили…

— Не рань ты мою душу, донька. Она и так изранена. Не враг же я тебе, видит пан бог! Ну была бы школа в нашем селе, разве я тебя держала б дома? А то девять верст до Скалистого. Брички у нас нету, чтоб отвозить тебя! — уже стала злиться мама. — А холода наступят, в чем пойдешь? Голая? Господи, прости меня, грешницу. — И уже сквозь слезы: — Пули да пушки делают, а вот школу никто не догадается поставить. Уж сколько штрафов с нас содрали, что в школу вас не посылаем! На одни только штрафы можно было б слепить какую-нибудь хату. Пусть бы беднота училась. Так нет же!

Маричка уже не раз слышала эти слова, но ей от них не легче. Наоборот, ей хотелось в тот вечер забиться куда-нибудь в угол и реветь так, чтоб стекла в окнах дребезжали!

И в эту осень разбилась Маричкина мечта. Неужели она так никогда и не пойдет в школу?

— Иди, иди, Ласка, — подгоняла Маричка корову.

И опять вспомнилась ей Елонка. И платье у нее новое, не из простого ситца, а, кто его знает, из чего? И туфли новые, блестящие, как и у пани превелебной…

За селом ее поджидали Юрко и Мишка. А почему Петрика не видно? Не заболел ли? Оказывается, Петрика еще на рассвете увезли в Скалистое. Он будет жить у мельника. И в школу пойдет. А еще Петрик будет пасти Мельниковых гусей и нянчить маленького хлопчика.

— Один день пойдет в школу, а два — батрачить. Это я добре знаю… — задумчиво произнес Юрко.

Всем стало грустно. Скучно будет без веселого, говорливого Петрика. Тут уже все забыли, что он трусишка, что иногда путает правду с неправдой. Теперь вспоминали о нем только хорошее. Теперь он казался пастушкам лучше всех мальчишек, каких они знали.

Юрко протянул Мишке и Маричке по яблоку. Яблоки крупные, желто-красные. Казалось, лишь дотронься зубами — сак так и брызнет. Друзья знали: такие растут только в саду нотариуса. Но расспрашивать, как яблоки попали в карман Юрка, почему-то не хотелось. Разговор не клеился.

— Бричка, глядите! — вскочил Юрко. — Не Ягнус ли едет?

Мишка не на шутку встревожился: солнце поднялось уже высоко, а коровы еще на пустом выгоне. Ох и попадет сейчас от пана!

Но опасения его напрасны: в бричке сидели дети пана превелебного — Елонка и Иштван.

— В школу едут, — вздохнула Маричка. — Елонка мне книжку вчера показывала, с картинками…

А бричка приближалась все ближе. Следом за ней катилось громадное, серое облако пыли.

Иштван и Елонка сидели развалившись, как взрослые паны. Иштван одет в новый костюм такого же цвета и фасона, как у жандармов.

— Ишь в жандара нарядился, хортик пузатый! — сплюнул Мишка.

— И платье у Елонки новое… — сказала Маричка. — Я тоже хочу в школу, — призналась она.

А Мишка не хочет? Ему бы только читать научиться! Может, есть книжки про счастливую страну? Дедо Микула рассказывал ему о ней много, а Мишке хочется знать еще больше… Нет, и думать о школе не приходится. Кто коров будет пасти? Кто поможет маме убрать картофель с огорода? Кто заготовит на зиму хворост? Да мало ли дел у пастушков?

Вон от села оторвалась группа детей, похожая на стайку белых голубей в своей домотканой одежде. Они тоже идут в школу. И, конечно, эта группа растает с первым снегом. Каждый год так.

— Была бы у нас в Дубчанах школа, я бы не побоялась морозов, босиком туда бегала б… — грустно проговорила Маричка.

— Ну что вы раскисли: «Школа, школа»! А знали бы как теперь там, то и не кисли б! — Юрко со злостью ударил кнутом по жухлой траве.

— А ты знаешь? — иронически, с недоверием перебила его Маричка.

— А вот и знаю! Я, может, две зимы там учился. А потом взял да и сбежал…

— Вот дурной! А я бы ни за что… — возмутился Мишка.

— Умный очень! — рассердился Юрко. — Ты вот послушай, как было… — Он уселся на траве поудобнее и, вытерев с шумом нос, продолжал: — Позапрошлую осень купили мне нянё деревянки, кептарь справили и: «Ходи, Юрко, в школу! Тебе уже десять стукнуло, пора и за ум взяться». А может, я давно за ум взялся, если б раньше кептарь справили…

Ну вот, приехала тетя София из Скалистого и взяла меня с собою.

В первый же день мне пан учитель тетрадку подарил, карандаш. Не верите? Он всегда так делал: накупит со своей получки тетрадок, книжек, потом раздает таким, как мы с вами. Говорили, он бедняцкий сын, со Скалистого. Учил нас пан учитель по-нашему. И песни с нами пел наши — верховинские…