Прекрасны ли зори?.. - Ракипов Шамиль Зиганшинович - Страница 18

Однажды я заметил, что Рахиля взяла вёдра и направилась к роднику по воду. Я пошёл за ней. Она меня не видела. Но мне почему-то было приятно идти следом за ней. Мне казалось, если сейчас из кустов на неё нападут разбойники, я один разгоню всех. Если сейчас с дерева на неё прыгнет рысь, я поймаю её на лету и задушу. В эту минуту мне даже хотелось, чтобы всё это произошло. Потом она намочила бы свой платочек в ключевой воде и прикладывала бы к моим ранам… Размечтавшись, я не заметил, как она набрала воды и пошла обратно. Неожиданно увидев Рахилю перед собой, я сделал вид, что не заметил её и вообще оказался здесь случайно…

Второй раз я увидел Рахилю на берегу Ушны среди продрогших и плачущих девчонок. Оказывается, мальчишки выследили, где девочки купаются, и спрятали их платья. А сами сидят в кустах и давятся от смеха. В другое время, может, и я присоединился бы к ним и нахохотался вдоволь. Но я заметил Рахилю. Она тёрла кулаками заплаканные глаза и застенчиво пряталась от меня за камни.

Я отобрал у мальчишек платья и небрежно швырнул девчонкам.

С нашим приездом в Апакай между Галимджаном и Рахилёй, которые всегда были дружны, произошла размолвка. Разлад произошёл из-за пустяка. Из-за старой корзины, сплетённой из ивовых прутьев. Пока Галимджан её не заметил, она спокойно лежала у забора за поленницей дров. Но у них во дворе не было ничего такого, что рано или поздно не попадалось бы ему на глаза. Заметив корзину, он решил, что она — самое подходящее место, где можно хранить всякие свои вещички и взрывчатку, которую мы привезли. Но тут, откуда ни возьмись, появилась Рахиля и тоже вцепилась в корзину.

— Не отдам! — кричит. — Она мне самой нужна! Я в ней буду больных гусят выхаживать! Не отдам!

Помню, в день нашего приезда я видел во дворе двух серо-жёлтых гусят. Они возились в земле около завалинки. Оказывается, им на лапки наступила корова. Они не могли ходить. Рахиля сжалилась над ними. Она сажала их в корзину и носила на речку поплавать.

Я подошёл к Галимджану, пытавшемуся вырвать из её рук корзину, и сказал небрежно:

— Ладно уж, уступи ей. И вообще, с девчонками лучше не связываться. Они чуть что — бегут взрослым жаловаться.

Галимджан послушался моего совета. Но через день всё-таки не удержался и стащил корзину. Впрочем, никто не знал, кто её стащил. Корзина исчезла, и всё. Рахиля догадывалась, куда она могла деться, но помалкивала. Только недружелюбно поглядывала в нашу сторону. Знала, что подобру не заполучить обратно свою корзину. Следить за нами вздумала. Очень уж её, видать, заинтересовало, зачем нам эта старая корзина понадобилась. Мы в сад играть идём — и она в сад: травку для телёночка рвёт. Мы на речку купаться — и она на речку. Вроде своими делами озабочена, а сама с нас глаз не спускает.

А мы-то не дураки, знаем, что она ищет. Тоже делаем вид, что не замечаем её. Купаемся, валяемся на горячем песке, боремся. Рахиля первая теряет терпение. Какое может быть терпение у девчонок? Никакого у них нет терпения. Швырнёт она в нашу сторону камнем и… бежать домой, только пятки мелькают.

В полдень мы идём домой обедать. Едва мы на порог, Рахиля пристаёт к Галимджану:

— Открой мне ваш секрет! Что вы от меня скрываете? Думаете, я ничего не вижу? Скажи, что вы собираетесь делать?

Но Галимджан будто в рот воды набрал. Это раньше — что она ни попросит, он сразу же делал. А теперь Галимджан зарядку по утрам делает, он стойкий. К тому же он зол на Рахилю: из-за неё наши заряды лежат без дела. А покажи ей — тотчас взрослые узнают.

Рахиля видит, что Галимджана упрашивать бесполезно, стала ко мне приставать, а я и не слушаю её. Если выдам ей тайну, мальчишки со мной знаться перестанут. И так начали было меня называть «девчачьим пастухом» за то, что в прошлый раз на речке за продрогших девчат заступился.

Рахиля надулась, что мы не желаем с ней знаться, и вышла в другую комнату. Обиделась. Не понимает, что у ребят могут быть такие дела, о которых девчонкам лучше не знать. И так она знает не меньше любого мальчишки. На земле нет, наверно, ничего такого, чего бы она не умела. Особенно любит хитрые загадки загадывать и задачки решать. Я как-то рассердился и хотел посрамить хвастунью, предложив ей решить примеры с иксами и игреками. Ничего у меня не вышло: пощёлкала она их, как орешки.

С самого начала нашего знакомства я не собирался равнять Рахилю с другими девчонками. Она казалась близкой мне, как моя сестрёнка Эмине. Только почему-то очень часто у меня появлялось желание её подразнить. Порой мне от этого и самому не по себе. Иной раз хочется просто поиграть с ней, побаловаться, а получается, что дразнюсь. Она отворачивается и уходит. Мне становится скучно и тоскливо. Ругаю себя втайне и проклинаю. Сколько раз давал слово не обижать девчонку! Ведь потом самому неловко смотреть в её заплаканные глаза.

Но стоит Рахиле появиться во дворе, опять извожу её. Видимо, так уж водится, что мальчишки всегда обижают девочек. Лучше убежать на Ушну и пропадать там весь день с дружками. Так спокойнее и мне, и Рахиле, и деду Галимджана, который очень сердится, когда обижают его внучку.

Мы и по правде большую часть времени проводили на берегу Ушны. Совсем распустились. Не то чтобы помочь по дому — обедать ходить перестали. Печём в золе картошку и прихваченные в курятнике яички. Рыбалка, правда, никудышная. В этих местах почти не клюёт. Провели столько дней на берегу речки и всё ещё не попробовали стоящей рыбки. Придётся всё же вытащить нашу корзину с зарядами. Тогда у нас рыбы будет полным-полно.

Однако Рахиля, кажется, что-то учуяла. Сколько мальчики её ни прогоняют, у неё всегда находится причина, чтобы поблизости вертеться. Мальчишница! Мы её так и прозвали — мальчишницей.

Однажды, только Рахиля появилась на берегу, я подошёл к ней. Она опустила голову. Беззвучно шевеля губами, обрывает лепестки у ромашки.

— Рахиля, почему ты за нами по пятам ходишь? — спрашиваю.

Она залилась вдруг краской, кончики ушей даже покраснели.

— Меня послали, чтобы я вас обедать позвала, — отвечает, глядя под ноги, и носом — шмыг-шмыг. Концом башмака песок ковыряет.

Я стою, как оболтус. Забыл, что хотел сказать. Смотрю на её башмаки, в которые набилось песку, на её шоколадные от загара ноги. А в лицо почему-то боязно смотреть. Я часто слышал, как мама говорит: «Друг смотрит в лицо, а недруг — в ноги». Я нисколечко не враг Рахиле. А в глаза её взглянуть не смею. Отчего так?

Рахиля всё же посмелее оказалась. Отвела со лба упавший локон и, взглянув на меня, улыбнулась. Затем кивнула на мою книжку, валявшуюся неподалёку на песке, которую с шелестом перелистывал ветерок с реки, и спросила:

— Что читаешь?

— Стихи. Есенин.

— Про любовь, наверно, — предположила Рахиля, прыснув.

— Разные… — сказал я и насупился.

— Дашь прочитать?

— Дам.

— Тоже люблю стихи. Особенно Такташа. У меня есть его книжка. Хочешь почитать?

— Хочу.

До нас доносится хихиканье мальчишек. Чувствую, как моё лицо начинает гореть. Хочу повернуться и уйти, но ноги будто приросли к земле.

— Гильфан-абый, ты хорошо плаваешь? — неожиданно спрашивает Рахиля, почтительно назвав меня, как обычно обращаются к старшему брату.

Что ответить? С ними, с девчонками, надо держать ухо востро. Скажешь «хорошо» — подумает, что задаёшься. Скажешь «плохо» — насмешничать станет.

— Средне, — говорю.

— А я-то думала, хорошо. Хотела попросить, чтобы меня научил, — говорит Рахиля смеясь и, мельком взглянув на меня исподлобья, вприпрыжку убегает по тропке, ведущей к дому.

На этот раз Рахиля загадала мне трудную загадку. Теперь я всё время думаю, к чему ей было просить меня об этом. Ведь третьего дня я видел, как она плавала. Не хуже русалки плавала. И ныряла, и кувыркалась в воде. Девчонки затеяли в пятнашки играть. Ни одна не смогла её поймать. И вдруг просит научить её плавать. Поди-ка разберись…

Мальчишки у самой воды из влажного песка строят маленькие крепости. Некоторые неподвижно лежат на песке, загорают. Другие, отойдя немного вниз по реке, удят рыбу. Я обычно, обсохнув, пристраиваюсь в тени ракиты и читаю книгу. А нынче уже добрый час смотрю на одну и ту же страницу и ни словечка не запомнил из того, что прочитал. Со мной что-то приключилось по приезде в Апакай. А что, и сам не пойму.