Новичок в Антарктиде - Санин Владимир Маркович - Страница 42

А завершился он монологом Сидорова, который приведу почти дословно — так он врезался в мою память.

— Василий Семёнович, — припомнил я, — как-то ещё на «Визе» вы подсчитали, что из восемнадцати лет, прошедших со дня свадьбы, провели в кругу семьи лишь три года, остальные пятнадцать мёрзли на разных полушариях. Я рассказал об этом факте Игорю Петровичу Семёнову и выразил своё отношение таким восклицанием: «Вот мужественный человек!» И знаете, что ответил Игорь Петрович?

— Что же? — улыбнулся Сидоров.

— «Мужественная жена»! — возразил он.

— Что ж, Семёнов во многом прав, — Василий Семёнович кивнул и задумался. — Но не во всем…

Так начался тот самый монолог.

— Вот доктор раздавал всем нам анкеты социологического обследования. Там был вопрос: «По каким причинам вы стали полярником?» Не стану скрывать своего ответа: «Это была цель моей жизни с юных лет». Так наверняка ответили и многие мои товарищи. Капитан Скотт и Нансен, поход «Челюскина», папанинцы… Мы, тогдашние мальчишки, бредили Севером наяву. А дальше?.. Север, Антарктида — это как море, ими заболеваешь на всю жизнь. Человек, хоть раз побывавший в высоких широтах, тянется туда снова и снова. Почему?.. Да, нам часто приходится трудно. Но сколько радостей мы находим в этой трудной жизни! Где, где ещё можно вдохнуть такой необычайный аромат мужской дружбы, где ещё можно так проверить самого себя? Ты один на один с природой, каждый день тебе нужно бороться со стихией, драться за жизнь. Но этого мало. Здесь, в долгие полярные дни и ночи, ты лучше познаешь самого себя, проанализируешь свою жизнь и решишь, правильно ли жил и какие ошибки совершил. И ты очищаешься. Раньше люди очищались от грехов в церкви, а мы — на зимовке, исповедуясь друг другу и самому себе. А чувство глубокой удовлетворённости тем, что ты выполняешь свой долг перед Родиной, тем, что она ценит и не забывает тебя? А замечательный, ни с чем не сравнимый момент возвращения? Возвращаешься — по-другому воспринимаешь мир, испытываешь чувство обновления. Если случилось на зимовке что-либо плохое — забываешь, вспоминаешь только хорошее, лучше и проще относишься к людям, потому что научился прощать случайное и ценить главное в человеке. Утончаются все чувства: то, чего раньше не замечал в суетливой жизни, видишь, как будто заново прозрел. Смотришь на берёзки — так это уже не просто лес, а другой мир, смотришь и делаешь для себя открытия… Возвращение! Ради одного только этого незабываемого ощущения стоит быть полярником. У нас, полярников, семьи крепче. Бытовые мелочи, ссоры из-за пустяков — это нам чуждо, это суета смешная. Всю долгую зимовку в тебе крепнет любовь к жене и детям, и ты рвёшься к ним всем своим существом, всей душой. Если чувство твоё настоящее — разлука его укрепляет. Подходит корабль к Ленинграду — рвём друг у друга бинокли, потому что самые боевые жены даже на Толбухин маяк прорываются, чтобы пораньше нас увидеть. И смотришь, все глаза проглядываешь: может, и моя здесь? А ребята посмеиваются: «Здесь твоя, провинилась, наверное, вот и примчалась!» А парень рубашку на себе рвёт: «Моя — провинилась? Выходи!» И вот причал, и навстречу тебе бежит жена, обнимаешь её с трепетом, как будто в юности… И каждое своё возвращение переживаешь юношескую любовь!.. Отпуск у нас большой, до пяти месяцев, — успеваешь вдоволь наговориться, груду книг, журналов прочитать, весь театральный репертуар пересмотреть, и в лесу, на море с семьёй отдохнуть… А потом… Зовут к себе высокие широты! Бывало, льдина треснет, перебираешься на другую, спасаешься от вала торосов, и сидят ребята мокрые в палатках, проклиная ту минуту, когда решились променять Большую землю на дрейфующую ледяную корку. А через полгода те же ребята виновато подходят и спрашивают: «Может, возьмёшь к себе, Семеныч?» — «А зарекаться больше не будешь?» Вздыхают, разводят руками: «Наверное, буду…»

Да, будет, но пойдёт снова и снова! Такова наша полярная судьба, трудная и завидная, которую ни на какую другую настоящий полярник не променяет…

А через несколько часов прилетел самолёт, и я покинул станцию Восток.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Возвращение на Землю

Первую часть этой книги я закончил расставанием со станцией Восток. Мне не повезло. После десяти дней довольно мучительной акклиматизации на Востоке я пришёл в себя, но через две недели потерял бдительность: сорвался на заготовке снега и вновь стал испытывать острый недостаток кислорода. В таком состоянии я простился с восточниками, сел в самолёт и улетел в Мирный. И в конце полёта, когда ледяной купол Антарктиды начал резко понижаться к побережью, я испытал удивительное ощущение: в мой организм хлынул кислород. Я не вдыхал, а буквально пил воздух, пил, словно воду, «длинными, как лассо, глотками» (см. «Дети капитана Гранта» — так удовлетворял жажду патагонец Талькав). Я насыщался кислородом и заполнял им все свои поры, с каждым мгновением утверждаясь в мысли, что не вода и не хлеб, а именно воздух — главная потребность живого организма.

Это и было первое впечатление от Мирного — обилие кислорода. Дыши сколько влезет, опьяняйся на здоровье.

Второе впечатление — возвращение на землю. Станция Восток с её вечным холодом, кислородным голоданием и отсутствием органической жизни словно находится в другом мире; наверно, нигде на нашей с вами планете человек так мало не уверен в том, что он — хозяин природы. Чем уж тут гордиться, когда вокруг миллионы квадратных километров самой суровой в мире пустыни!

А в Мирном можно увидеть землю: из-под снега выступают обнажённые скальные породы. В Мирном — два десятка домиков, целый посёлок. Повсюду расхаживают люди, иногда даже без каэшек, в одних куртках, потому что в полярное лето здесь бывает плюсовая температура. Летают поморники, бродят пингвины. В Мирном лают собаки! Сказочное удовольствие для человека услышать благородный собачий лай. Другой мир!

Через месяц наступит антарктическая осень, потом зима, начнутся морозы и едва ли не сильнейшие на континенте пурги. Скроется на полгода солнце, уйдёт на Родину последний корабль, разгонятся до пятидесяти метров в секунду ветры, и миряне от домика к домику будут передвигаться ползком либо на полусогнутых — не отпуская от себя закреплённые на столбах леера. Но это произойдёт потом, а пока Мирный в глазах отставного восточника — земля, цивилизация и, главное, пункт, с которого начинается возвращение домой.

Но расскажу о своей первой встрече в Мирном. Итак, втягивая в себя чудовищные порции воздуха, я вышел из самолёта на посадочную полосу. Навстречу шагал бородатый грузчик в одной ковбойке. Бородач сбросил с плеч ящик и пригласил меня в свои объятия. Растроганный, я принял приглашение, думая про себя, какой хороший у туземцев Мирного обычай — радушно встречать незнакомого гостя. Туземец потёрся о моё лицо бородой, которую я почтительно чмокнул, и прогремел над моим ухом: «Привет, Володя!» Это был Рустам Ташпулатов, микробиолог, кандидат наук и ныне один из лучших грузчиков Мирного. На широкие плечи Рустама Сидоров возложил ответственность за доставку грузов на Восток. С глубоким сочувствием выслушал я монолог, в котором бедный микробиолог излил свою душу.

— В то время как на Востоке все занимаются своей научной программой, — воздев руки к солнцу и взяв его таким образом в свидетели, взывал Рустам, — я каждый день таскаю мешки, ящики и доски… Федя, укрой картошку!.. Вместо того чтобы изучать микрофлору в уникальных условиях Востока, я уже целый месяц ругаюсь с лётчиками из-за каждого килограмма. Когда это кончится?.. Федя, в этом ящике яйца, а не гаечные ключи!.. Сердце кровью обливается. Кстати, я должен был уже взять у каждого восточника на анализ венозную кровь. Ведь в период акклиматизации это бесценный научный материал!.. Федя, макароны в последнюю очередь!

Федя Львов, механик-водитель и ветеран Востока, — главный помощник Рустама, Федя — кандидат в члены созданного в период Двенадцатой экспедиции Клуба «100», в который принимались полярники весом от центнера и более. При своей огромной массе Федя, однако, достаточно подвижен, ловок и, что очень важно для грузчика, умеет находить общий язык с лётчиками.