Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Кому улыбается океан - Санин Владимир Маркович - Страница 14


14
Изменить размер шрифта:

К вечеру мы опубликовали совместное заявление, в котором указывали, что отныне качка для нас не существует. Мы восхищались своими вестибулярными аппаратами и снисходительно улыбались, когда нас запугивали девятибалльным штормом. Теперь-то мы были уверены в себе и веселились вместе со всеми, когда в кают-компании суп из тарелок выливался на брюки, а стулья вместе с седоками разъезжали по полу, как самокаты. По коридорам и палубам мы ходили вразвалку, широко расставляя ноги. Особое чувство гордости, хоть это было и не по-христиански, вызвало у нас то, что несколько рыбаков страдали от морской болезни, а мы нет. А из всех последствий качки — бешеный аппетит и отсутствие аппетита, непреодолимая сонливость и бессонница, желание немедленно расстаться с миром и, наоборот, остаться в нем, но на земле, — нас преследовал лишь постоянный свирепый аппетит.

Окончательно мы добили качку тем, что стали при любой погоде играть в пинг-понг. Правда, определить сильнейшего было трудновато: выигрывал тот, кому чаще удавалось перекинуть шарик через сетку, потому что отбить удар можно было при особом везении. Шарик или отлетал метров на пять в сторону, подхваченный порывом ветра, или сам игрок цеплялся за все, что попадалось под руку, чтобы удержаться на ногах. Раза два-три за каждую игру мы в благоговейном молчании склоняли головы, прощаясь с очередным шариком, улетавшим за борт, и бежали к Александру Евгеньевичу выклянчивать дополнительную порцию.

Однажды я сидел в каюте радистов, где постоянно меняющийся состав собеседников вел вечные разговоры на вечные темы: случаи на море, земля, жены, девушки, книги и футбол. Я выглянул в иллюминатор и сообщил ребятам, что море слегка штормит, баллов этак на пять. И тогда Саша Ачкинази сказал:

— Вы теперь настоящий моряк! Ведь море волнуется уже часа два, а вы только сейчас заметили. Молодец!

И Саша похлопал меня по плечу, как это делали короли, посвящая в рыцари.

В жизни еще меня так не хвалили. Я задыхался от гордости. Но ответил, разумеется, небрежно, как и полагалось просоленному насквозь морскому волку:

— Есть о чем говорить — тоже мне шторм! Не в таких переделках бывали, гром и молния, семнадцать человек на сундук мертвеца, пусть меня вздернут сушиться на солнышке!

ОДНА НОЧЬ В ОКЕАНЕ

Морской фольклор присвоил штурманским вахтам такие названия: собачья, адмиральская и королевская.

Свое поэтичное название собачья вахта получила за то, что ночью она приходится на самое приятное для сна время суток — от нуля до четырех утра. На «Канопусе» ее стоял Пантелеич. Без десяти минут полночь его безжалостно будили, и Пантелеич, мучительно зевая и по-стариковски шаркая ногами, плелся в рубку. Здесь его поджидал Володя Иванов, который уже отстоял свою адмиральскую вахту и теперь радостно предвкушал блаженное свидание с постелью. Он сочувственно выслушивал мудрые высказывания Пантелеича насчет собачьей жизни и сдавал ему вахтенный журнал. Через минуту третий штурман спал несокрушимым сном, с головой укутавшись двумя шерстяными одеялами — «согласно требованию организма», как научно объяснял Володя свою экстравагантную любовь к теплу.

Без десяти четыре вахтенный рулевой почтительно тряс за плечо старпома: наступало время королевской вахты. Его величество Борис Павлович, бормоча про себя теплые слова признательности, покидал августейшее ложе. Но ему все-таки удалось поспать часов пять, а остальное можно будет добрать после обеда.

Королевскую вахту вначале я терпеть не мог, потому что вместе с их величеством ее стоял и юный принц крови, четвертый штурман Слава Кирсанов. Академик Павлов учил, что в мозгу каждого человека имеются сторожевые пункты, которые чутко реагируют на внешние раздражители: шум, свет, удар дубиной по голове и прочее. Я не знаю, сколько этих сторожей положено по штату, но у меня их наверняка хватило бы на целый экипаж. Поэтому когда Слава вставал, проклятые пункты начинали работать с полной отдачей сил, сообщая мне о каждом его движении.

Слава Кирсанов! Если тебе доведется прочесть эти строки, знай, что ты мой благодетель. Прими мое большое человеческое спасибо за то, что, выходя из каюты в коридор, ты со страшной силой хлопал дверью. Именно этот удар окончательно вышибал из меня остатки сна, и я, проклиная свою горькую судьбу, выходил зевать на верхнюю палубу.

Так благодаря товарищеской заботе Славы я познакомился с ночным океаном. И это оказалось настолько здорово, что я стал частенько подниматься до четырех и шел болтать к Пантелеичу, не говоря уже о беседах до полуночи с Володей.

Ночью океан почти так же красив, как на картине художника — так сказал бы Оскар Уайльд, который считал искусство прекраснее жизни. Я очень люблю Уайльда, но, рискуя жестоко обидеть старика, нелицеприятно заявляю, что это чепуха. Разумеется, гроздь винограда на натюрморте выглядит эстетичнее, чем обглоданная кость под забором, — эту уступку Уайльду я могу сделать, и баста. Ночной океан я ему не уступлю, хоть кол на голове теши. Потому что более величественное зрелище не только воссоздать, но и придумать невозможно.

Звезды над океаном несравненно красивее, чем звезды земные: они ныряют, подпрыгивают и вообще передвигаются в трех измерениях — иллюзия, которая создается благодаря качке. И возникает впечатление, что Гончие Псы действительно мчатся друг за другом, Дельфин резвится, зловещий Скорпион приготовился к прыжку, а Лебедь летит, широко распластав крылья.

Чтобы представить себе размеры звезд и расстояние до них, нужно обладать абстрактным мышлением физика-теоретика или астронома, но чтобы звездами любоваться, достаточно приличного зрения и хорошо тренированной шеи. С абстрактным мышлением у меня более чем прохладные отношения: я до сих пор не могу понять и твердо уверен, что никогда не пойму, почему многие звезды, которыми мы любуемся, уже не существуют, а мы видим их такими, какими они были миллионы лет назад; почему человек, путешествующий в космосе на фотонной ракете со скоростью света, возвращается на Землю лишь чуть постаревшим, а у его сынишки уже седая борода. Что его, этого сорванца, дедушкой называть, что ли? Нет, Эйнштейн был великий человек, но эти штучки у меня в голове не укладываются.

А вот глаза и шея — другое дело. Здесь я бы мог дать фору самому Ньютону. В очках, слава Богу, пока не нуждаюсь, а шею регулярно укрепляю на зарядке (вращением головы вокруг оси). Поэтому часами стоять на палубе, задрав голову, для меня сущий пустяк.

Моряки обязаны хорошо знать звезды — для определения направления и координат. Моими проводниками по звездному небу были Аркадий Николаевич и Володя. Они научили меня находить Сириус и Канопус, Антарес и Альтаир, Арктур и Вегу. От них я узнал, что Кассиопея никогда не уходит из дому в ожидании Персея, что Андромеда очень дорожит своей гибкой и стройной фигурой, а Гончий Пес без устали гонится за Зайцем.

Я смотрел в бинокль на ослепительный Сириус и вспоминал Вольтера. Он населил эту звезду высокоинтеллектуальными и нравственными жителями, один из которых, Макромегас, как-то посетил нашу крохотную Землю. Будучи огромного роста, он с трудом различил людей и был ужасно удивлен, что эти микроскопические существа уничтожают друг друга из-за жалких кусочков суши. При всем своем необычайном уме Макромегас так и не смог понять причину такой нелепости и, потрясенный, улетел на комете восвояси. Жители Сириуса, как выяснил Вольтер, живут тысячи лет, и Макромегас, конечно, жив. Если бы он снова посетил Землю, чтобы взять интервью у экипажа «Канопуса», мы вряд ли смогли бы ему объяснить, почему в двадцати милях от нас с ревом пролетают реактивные самолеты — отнюдь не с прогулочной целью… Ибо до сих пор на Земле есть вопросы, на которые поумневшее на стадии цивилизации человечество так же бессильно ответить, как и его предки на первой стадии дикости.