Кому улыбается океан - Санин Владимир Маркович - Страница 13

— Ничего, голубчики, и до вас дойдет очередь, и вас ошкерю. С тебя, Дед (По морской традиции старшего механика называют Дедом), начнем, я уже точу скальпель на твой аппендикс!

И стармех мрачно вздыхал: у него уже было два приступа, дальше тянуть некуда…

Бурлит работа на корме! Снова по деревянному настилу грохочут бобынцы, снова уходит трал за своей добычей. Сегодня хороший день, пошевеливайся! Взад и вперед носятся полуобнаженные пираты с торчащими за поясом кинжалами.

— Рыбу давай! — кричит Шестаков, размахивая ножом. — Я замерзаю!

— Рыбу! — требует Витя, топая сапогом сорок пятого размера.

Мой позвоночник подвергается неслыханному насилию. Обычно во время зарядки я нагибаюсь десять-двенадцать раз, а здесь, у разделочного стола, я за пару часов уже отбил добрую тысячу поклонов.

— Рыбу! — требует Дед. — Шевелись, Маркович!

— Рыбу! — драматически взывает Александр Евгеньевич.

Солнце жарит, жужжат пилы, запах свежей рыбы и соленого моря опьяняет, доходит до самых печенок.

— Не зевай!

Бац! Рыбина хлестнула по физиономии. Ах, вот как? Получай сдачи! В разинутый от смеха рот из шланга направляется струя морской воды. Будь здоров, не кашляй!

— Начинаем занятия по метанию молота!

Это мастер спорта боксер Николай Антонов использует работу для тренировки. Взявшись за хвост ската, он производит несколько мощных вращательных движений, бросок — и пятикилограммовый «молот» летит далеко в море.

Валерий толкает меня локтем. Рядом, вцепившись зубами в стальной трос, извивается угорь. Смотри в оба! Если бы в ногу — здравствуй, доктор! И сапог не всегда поможет.

А возле слипа принимают запоздалые роды у двухметровой акулы-пилы. Крохотные акулята с трогательно-нежными пилочками милосердно сбрасываются в море. Живите! Так вам, бессловесным тварям, и не узнать, что своей жизнью вы обязаны акушеру-самоучке Толе Запорожцеву.

Вакханалия молодости на кормовой палубе! Весело жить, когда идет рыба, руки рыбаков ненавидят праздность.

— Заступающим вахту — полдник!

Значит, осталось полчаса. Моя спина словно в гипсовом футляре. Я уже не обращаю внимания на ручьи пота, которым, кажется, полны сапоги. Только бы выдержать до конца! Поклон за поклоном, я уже не отстаю, желоб заполнен доверху. Я даже успеваю спускать на корзине в рыбцех ошкеренную рыбу. Правда, один раз из корзины выпала двадцатикилограммовая макрель, и Виктор Зеленин еле успел отскочить: рыбина пролетела в сантиметре от его носа.

Под самый конец вахты я делаю открытие исключительной важности: рыбу нужно класть на желоб не вдоль, а поперек, хвостом к шкерщику. Тогда ее удобнее брать, и на этом выигрывается две-три секунды. Я тут же заявляю о своих авторских правах. Под гром оваций капитан крепко жмет мне руку. Он горячо благодарит меня и сообщает, что открытый мною способ, который должен произвести революцию в обработке рыбы, применялся еще рыбаками древнего Новгорода. Я требую предъявить мне архивные документы, шумно отстаиваю свой приоритет. Прошу Комитет по делам изобретений рассматривать данные строки как авторскую заявку.

Шестнадцать часов — на смену пришла очередная вахта. Какое счастье, что сегодня банный день! Он бывает у нас три раза в месяц, в остальные дни мойся сколько душе угодно забортной водой. Сбрасываю с себя шкуру и чугунными ногами бреду в душ. И вот наступает райское мгновенье, когда горячие струйки ринулись вниз, на потрясенное первой подвахтой тело. Я беру мочалку — не какую-нибудь там младенческую губку, а капроновую сетку, которая дерет, как наждачная бумага, и намыливаюсь с ног до головы пять раз подряд. И с каждым разом снимаю с себя слой соли, загар, усталость. Я молодею на десять лет от этого божественного горячего душа. Так бы и стоял под ним целый час, но подгоняет мысль о том, что на столе, в кают-компании сейчас дымится огромное блюдо отборной жареной рыбы. И тут я чувствую, что проголодался, как волк, как целое стадо тигров. Быстро одеваюсь и бегу в кают-компанию, где уже вовсю идет пиршество.

Как жаль мне всех тех, кто не знает, что такое королевская макрель, душистая креветка и свежекопченый капитан — есть и такая рыба с экзотическим названием. Куда там Морганам и Дюпонам! Только рыбак может позволить себе досыта лакомиться этими волшебными яствами!

КАЧКА

До сих пор я сознательно нигде не упоминал о качке. Уверяю вас, не потому, что относился к ней свысока, упаси Бог. Когда я отправлялся в море, морская болезнь занимала в моих мыслях почетное место. Скажу больше — я боялся ее до паники. Вы, наверное, думаете, что окружающие щадили меня, тактично не заговаривали на эту щепетильную тему. Как бы не так! Стоило знакомому узнать о моем предстоящем путешествии, как он начинал буквально светиться от счастья.

— Как я тебе сочувствую! — радостно вопил он. — Хлебнешь, брат, горя по самые уши! Вот тебе мой совет: когда тебя начнет выворачивать наизнанку, не очень нагибайся над бортом — можешь свалиться в море!

И потирал руки, чрезвычайно довольный.

— Как только заболеешь морской болезнью — ничего не ешь, — предупреждал другой.

— Ешь все, что попадется под руку, — советовал третий. — Сытое брюхо к качке глухо!

— Я лично знал одного крепкого парня, не тебе чета, который до того настрадался, что хотел выброситься за борт! — с наслаждением сообщил четвертый, косясь на меня и проверяя, какое впечатление произвела его гнусная болтовня.

— Держись, старик! — говорил пятый, тряся мою руку. — Вернешься домой, отдохнешь и понемногу забудешь этот кошмарный сон!

И лишь один знакомый, бывший моряк, подошел к этому вопросу по-человечески.

— Чепуха, — пренебрежительно сказал он. — Если за первую неделю не отдашь концы — считай, что все в порядке. Привыкнешь.

Я бросился ему на шею. Одну неделю я могу вынести все что угодно, кроме, конечно, храпящего соседа по гостиничному номеру.

На «Канопусе» меня ожидал приятный сюрприз: точно так же, как я, трясся при мысли о морской болезни доктор Котельников. Трястись вдвоем было веселее. До выхода в море мы общались редко, но зато успели дать друг другу немало ценных советов по поводу качки. Доктор сообщил, что лучше всего о ней не думать — так сказал ему один знающий человек.

Первый день в море мы с Виктором провели на верхней палубе, наперебой доказывая друг другу, как умно мы поступили, решив не думать о качке.

— Я о ней вот столечко не думаю! — уверял меня Витя.

— И правильно делаете, — похвалил я. — Нет ничего хуже, чем думать о качке.

— Подумаешь, морская болезнь, — пыжился Витя.

— Даже говорить о ней не хочется, — подхватывал я. И мы бежали к вахтенному штурману узнавать, сколько сейчас на море баллов.

Через несколько дней мы с Витей подбили первые итоги. Выяснилось, что мы особенно хорошо переносим штиль, но и волнение до четырех баллов для нас нипочем.

Первое по-настоящему серьезное испытание — с точки зрения новичков, конечно — ожидало нас в Аденском заливе. Полночи я занимался физкультурой, пытаясь удержаться на койке в горизонтальном положении. Когда судно кренилось влево, какая-то сила стремилась усадить меня на койку; когда вправо — ноги хотели взлететь вверх. В рундуке нежно перезванивались бутылки с соком и минеральной водой, а на полу что-то громыхало. Я спрыгнул вниз, чтобы установить причину, и чуть не взвыл: по ногам ударили гантели. Их владелец Слава Кирсанов сладко спал, не подозревая, какие элегантные движения проделывает во сне его тело. Закрепив все прыгающие и звенящие предметы, я снова улегся, думая о том, как беззаветно нужно любить сон, чтобы ухитриться заснуть в такой обстановке. С этой мыслью я незаметно уснул и очнулся уже под самое утро.

В эти сутки морю за поведение поставили оценку шесть баллов — что-то вроде тройки с минусом в переводе на школьный масштаб. Для моряков это не очень много, но для нас с Витей в самый раз: я весь день злословил по поводу шишки на его лбу, а Витя, в свою очередь, иронизировал насчет синяков на моих ногах.