Годы испытаний. Книга 2 - Гончаренко Геннадий Иванович - Страница 8

- Господин генерал, полк Нельте готов к маршу. Полк Баблера заправляет последние машины. Какие будут приказания?

Мильдер бросил взгляд на часы.

- Выступать через тридцать минут и ни на одну минуту позже. В авангарде идет полк Баблера. Ознакомить командиров полков с приказом на марш и дать мне карту с новым маршрутом… С какими партизанами? С двумя девушками? Нет необходимости терять время на допросы. Мне все ясно. За участие в поджоге бензозаправщиков прикажите их повесить.

…На другой день в местной газете, редактируемой предателем Царьковым, появилась статья, в которой описывалось редкое великодушие и гуманизм немецкого генерала Мильдера. Он даровал жизнь двум молодым женщинам-партизанкам, участвовавшим в налете и поджоге бензозаправщиков. Факт этот подтвердил и старый русский генерал, который был очевидцем, присутствующим на допросе, о чем сообщали в своем интервью газетчики.

А еще днем позже появилось сообщение мелким убористым петитом о том, что немецкий солдат, случайно застреливший правнука старого русского генерала, отдан под суд.

3

В тот день, когда Самойлову посчастливилось обнаружить «бензиновый клад», улететь не удалось. Поляна, которую летчик хотел использовать как взлетную площадку, покрытая первым снегом, быстро раскисла от выглянувшего солнца и покрылась лужами. Решено было ждать до утра: возможно, подморозит. От непрерывной боли и наступивших холодов Ляна за несколько дней ранения извелась до неузнаваемости. У нее запали щеки и появилась синева под глазами, а губы сочились кровью оттого, что она их кусала, стараясь ослабить боль от ранения. К тому же рана постоянно кровоточила и гноилась. И Наташа, глядя на мучения подруги и сознавая свою беспомощность, не находила себе места. Она проснулась чуть свет и разбудила Самойлова.

- Вставай, вставай поскорее, подморозило. - Она говорила это таким веселым голосом, что можно было подумать: лететь предстояло всем вместе.

Самойлов неторопливо осмотрел «У-2», который они называли с горькой усмешкой «последней надеждой». Эту тягостную минуту разлуки особенно переживал Самойлов, стараясь не глядеть на Наташу. Он чувствовал себя перед ней чем-то виноватым и, будь она летчиком, не задумываясь, уступил бы ей место, а сам остался, хотя ни по каким правам делать этого было нельзя и как человеку, ответственному за самолет, и как командиру, выполнявшему задание командования.

Ляна не могла себя сдержать и плакала, прощаясь с Наташей. Обвив руками шею подруги, она долго целовала ее и не хотела отпускать.

- Как же ты, Наташенька, останешься одна?

- Ничего, ничего, Ляна… Завтра Василий прилетит за мной, и опять будем вместе. Ты не плачь. Тебе нельзя так волноваться…

У Самойлова заныло сердце.

- А может, полетишь с нами? Как-нибудь долетим. Привяжем тебя покрепче…

- Нет, буду ждать,- сказала Наташа.

- Да вот погодка не больно надежная. Пойдет снег, - почесал Самойлов затылок, - опять будем загорать. Да и грохнуться можно запросто.

Наташа Канашова держалась на редкость мужественно, крепилась, и только дрожь в руках выдала ее волнение при прощании.

Самолет, будто большая стрекоза, разучившаяся летать, долго жужжал и кружил по поляне, наконец оторвался и скрылся за лесом. Его тарахтящий гул становился все глуше, глуше и вскоре совсем пропал. Наташа почувствовала, как у нее в ушах звенит лесная тишина, и только теперь она ощутила всю горечь одиночества и заплакала навзрыд. Наплакавшись вволю, она пошла к оврагу с норами, обдумывая, как ей быть дальше.

«А разве только мне сейчас трудно? - спросила она себя.- Может, и Саша Миронов также блуждает по лесам один, пробираясь к своим. И папа тоже в окружении. Ему еще хуже, он тяжело ранен». Она вспомнила, как он говорил ей: «Человек на свет рожден, чтобы жить и бороться. Только вперед, дочка, смотри и не вешай головы…» Вот и Ляна столько дней стойко переносила мучительное ранение. А тем, кто воюет с немцами и кто остался в оккупации, разве им не трудно?» И от мыслей, что все они где-то близко, рядом или далеко, но так же, как она, испытывают и холод, и голод, и одиночество, и мучения, и все опасности войны, у Наташи будто отлегла от сердца давящая ее тяжесть и появилась уверенность в своих силах. «Нельзя в такое время раскисать. Иначе погибну, так и не сделав ничего хорошего для Родины. А я комсомолка… Пройдут всего одни сутки, и Самойлов прилетит за мной». Успокоенная собственным убеждением, Наташа возвращалась по лесной дороге к «обжитым» норам, ставшим теперь для нее единственным пристанищем. «Продуктов немного есть у меня. Разведу костер, обогреюсь, покушаю. Самойлов оставил мне все свои патроны, компас и даже меховую жилетку подарил. Хороший парень! Как он переживал, что не мог меня взять в самолет… Ничего, до завтра доживу как-нибудь».

По дороге Канашовой попадались обломки разбитых и сожженных немецких грузовиков. А вот, как стадо черных слонов, сгоревшие бензозаправщики немцев. «Кто же их поджег? Наверно, партизаны…» Наташа почувствовала, что сбилась с дороги. Достала компас. Да, она шла на запад, а норы от поляны были на северо-восток. Она сориентировалась и свернула на просеку, внимательно осматриваясь по сторонам. На перекрестке просек она снова сверила свой путь по компасу. И только свернула налево, как увидела дорогу, проходившую невдалеке от опушки. Что-то странное в виде черных мешков раскачивалось на столбах с перекладиной. Наташа, прячась за кустарником, осторожно приблизилась, сжимая в кармане рукоятку пистолета.

«Да это виселица…» На ней болтались две женщины, полунагие, в порванных армейских гимнастерках, лица изуродованы, на груди каждой дощечка с надписью: «Партизанка». Мороз пробежал по коже. Охваченная страхом, Канашова долго бежала от этого ужасного места. Только к вечеру она разыскала норы. Забралась в одну из них, завалила хворостом и всю ночь не сомкнула глаз, ожидая, что вот-вот придут немцы, схватят ее и также повесят. Задремав только на рассвете, Канашова проспала до полудня. Ее разбудил гром артиллерии и лязг танковых гусениц. Наташа долго не решалась выбраться из своего надежного убежища, но желание знать, что это за бой, пересилило страх. Она подобралась ближе к дороге и стала наблюдать.

«Что это, сон?» По дороге шли советские танки. «Откуда они взялись?» Наташа выждала еще. Вот и автомашины, а на прицепах артиллерийские орудия. И Канашова, будто подхваченная ветром, бросилась бежать к дороге. Она падала и, вскакивая, бежала, пока не очутилась в окружении бойцов, которые глядели на нее с нескрываемым удивлением. Наташа со слезами на глазах бросалась то к одному, то к другому, пожимая им руки. Она будто ошалела от радости и готова была каждого из них обнимать и целовать.

Когда Канашова опомнилась и пришла в себя, она узнала, что попала в наше танковое соединение, которое наносило контрудар по немецким войскам.

…Неделю еще наши танки громили немецкие тылы, наводя панику на многие фашистские гарнизоны. Канашову направили в медсанбат, где она ухаживала за ранеными. Потом вместе с военфельдшером эвакуировала тяжело раненных в полевой перевалочный госпиталь.

К горькому сожалению Наташи и всех, кто сопровождал раненых, обратно в дивизию вернуться не удалось: она получила новую боевую задачу и ушла на другой участок фронта. Канашову оставили служить в полевом перевалочном госпитале.

Глава четвертая

Землянка командира полка Бурунова расположена в овраге, среди кустарников, и так хитро замаскирована, что если бы не часовой, не отыскать бы ее. Она набита людьми до отказа, в ней душно и тесно. Спертый воздух настоян на преобладающих запахах: махорки и ваксы. И когда Шаронов открыл дверь, то невольно поморщился.

- Здравствуйте, товарищи! Да тут хоть противогаз надевай…

С комиссаром поздоровались, и он, прищуриваясь в полутьме, стал вглядываться в лица сидевших людей. Заметив Канашова, он кивнул ему головой.