Годы испытаний. Книга 2 - Гончаренко Геннадий Иванович - Страница 7

- Приведите ко мне сейчас того самого русского генерала.

Па пороге появился сгорбленный седовласый старичок в поношенном синем костюме, сопровождаемый обер-лейтенантом.

Мильдер встал, направился навстречу. Не доходя несколько шагов, остановился и сдержанно улыбнулся.

- Здравствуйте, господин генерал, - бросил он на ломаном русском языке.

Сгорбленный старичок развернул браво плечи.

- Здравия желаю, ваше… - И он внезапно замялся, когда жесткая и сильная рука Мильдера сжала его вялую и дряблую руку.

Хозяин жестом пригласил его к столу и приказал адъютанту принести коньяку и закуски.

Старый русский генерал недоверчиво оглядывал маленькими мутновато-слезящимися глазами из-под взлохмаченных седых бровей немецкого генерала с гордо запрокинутой головой.

Пока они - один с недоверчивостью, а другой с чувством явного превосходства - осматривали молчаливо друг друга, стол был накрыт. Мильдер налил рюмки и, чокнувшись, кивнул головой.

- Ваше здоровье, славная русская гвардия…

Старик взял рюмку и, расплескав коньяк по столу, выпил молча. «Как у него дрожат руки, будто через них пропускают электрический ток», - отметил про себя Гель.

Рассматривая этого дряхлого и жалкого на вид старика, Мильдер почувствовал брезгливость и разочарование. Слишком большой чести он удостаивает того, кто, возможно, в первую мировую войну был врагом немецкой нации, а теперь, никому не нужный, доживает последние годы. Но чувство вежливости возобладало. Он снова слегка улыбнулся.

- Угощайтесь, господин генерал. Сегодня вы мой гость,- кивнул он на стол.

Старичок торопливо разгладил рукой ковыльные с подпалинкой усы и попытался расправить плечи, но они опять опустились.

- Мы ценим, коллега, старую русскую интеллигенцию. Вы рады, господин генерал, что наша армия пришла в Россию?

- Отжил я уж свое, - промямлил старик, - повоевал, было время. А сейчас мне не до войны.

- Мы пришли освободить русскую нацию. Не правда ли, вам тяжело жилось?

- Тяжело, - вздохнув, подтвердил старичок. - Но и эта война принесла нам много горя. Уже пролито напрасно столько крови! - У него заслезились глаза, и он часто заморгал белесыми ресницами.- Правнука моего два дня тому назад застрелили.

- Кто?

- Ваши солдаты.

Лицо Мильдера посуровело.

- Кто ваш правнук? Он стрелял в германских солдат? Старичок еще больше сгорбился и смахнул платком набежавшие слезы.

- Ему было четыре года.

- Обер-лейтенант Гель, - резко сказал Мильдер, - разберитесь, чьи это были солдаты. Я накажу их. Они были пьяны?

Старичок отрицательно покачал головой.

- Не надо скорбеть, господин генерал. Война не бывает без жертв. Вы тоже убивали, когда сражались. Мои солдаты уже многие пали смертью храбрых. Такова наша с вами профессия. Мы приносим смерть во имя жизни и счастья нашей нации. В России скоро война закончится. И потом мы наведем здесь порядок. Вы будете довольны.

- Я тоже много воевал, и мои солдаты убивали врагов, но они никогда не трогали детей. Убить беззащитного ребенка - это крайняя степень жестокости.

«Какое он имеет право судить нас, немцев, высшую арийскую расу, нашу доблестную армию, когда мы призваны самим богом установить новый порядок на земле? - подумал Мнльдер. - Не генерал, а слезливая женщина. Или даже на лучшего представителя их нации - дворянина, генерала - подействовала большевистская пропаганда, которая подчеркивает на каждом шагу жестокость немецких войск? Надо сгладить тяжелое впечатление у этого старика. Он еще может быть нам полезен…»

Мильдер поднял бокал и, не чокаясь, выпил сам, предложив налить рюмку собеседнику. Но тот сидел, повесив голову, неподвижный и нахохлившийся, как большая усталая птица.

- Вы дворянин, господин генерал. Мы вернем ваши привилегии. У вас было, конечно, поместье? А большевики все отобрали и сделали вас нищим… Они держали вас в лагере в Сибири?

- Кто они?

- Большевики…

- Нет… Я попал в плен в первую мировую войну и был в лагере военнопленных у немцев. Три года, под Дюссельдорфом. В Сибири меня никто не держал.

- И вы решились вернуться назад, в большевистскую Россию? Разве вам было плохо в Германии? Мы, немцы, гуманно относимся к русским эмигрантам.

- Все было. Хорошего для себя у вас я не видел. Россия - моя родина.

- Странные вы, русские люди. Злопамятны. Давнюю обиду помните. А мы вот пришли к вам и протянули руку, хотим помочь…

- Слишком поздно нам возвращаться к старому. Теперь у нас общие цели и одна у всех родина - Россия.

«Что- то не слишком податлив этот старый сухарь. Не так-то просто найти с ним общий язык. Или набивает себе цену? А что, если попытаться сыграть в откровенность?» Мильдер тяжело вздохнул, встал, подошел и сел рядом с собеседником.

- У меня… - он наклонился и доверительно произнес вполголоса, - скажу, как солдат солдату… большая неприятность. Меня чуть не сняли с дивизии. Не выполнил приказ из-за этих партизан…

Старый русский генерал удивленно вскинул брови и поглядел недоверчиво.

- И вот, что бы вы сделали, господин генерал, - продолжал Мильдер, - будучи на моем месте, если бы к вам привели людей, которые подожгли бензозаправщики и тем самым сорвали выполнение боевой задачи дивизии?

Старый генерал чуть повел плечами.

- Мне трудно вам ответить. Но это же война. Будь со мной подобный случай, я бы отдал, наверно, приказ расстрелять виновников.

Мильдер поднял телефонную трубку.

- Подполковник Кранцбюллер, прикажите привести ко мне в кабинет захваченных партизанок… - И положил трубку.- А вот я, господин генерал, просто в затруднительном положении: как мне поступить? Ведь это женщины…

На пороге кабинета появились две девушки. На них армейские гимнастерки и кирзовые сапоги. Головы их непокрыты. Они смотрят исподлобья, глаза их горят решимостью и презрением. Старый русский генерал глядит недоуменно на Мильдера.

- Прошу прощения… но я не хотел бы присутствовать при допросе… - Он поднялся.

Мильдер сделал жест рукой, приглашая его садиться. В уголках рта - улыбка.

- О, да это еще совсем девушки! Мне трудно поверить, что они могли поджигать наши бензозаправщики. Тут просто произошло недоразумение.

Мильдер встал и обратился к стоявшим женщинам.

- Я дарую вам жизнь и отпускаю домой. Вы еще молоды, вам надо жить. Но я беру с вас слово никогда не выступать с оружием против немецкой армии. Обер-лейтенант Гель, распорядитесь, чтобы накормили фройлен.

Девушки стояли, недоверчиво переглядываясь.

- Вы свободны, медхен, - заулыбался Мильдер. И, как только они вышли из его кабинета, тут же обратился к старику генералу: - Благодарю, господин генерал, за приятное общество. Я рад, что случай дал нам возможность познакомиться друг с другом поближе.

Вошел обер-лейтенант Гель. Мильдер дал понять кивком головы адъютанту, чтобы он проводил старика. Тот направился, тяжело передвигая ноги, к двери.

- Господин генерал, - остановил его Мильдер. - Может, вы нам поможете разобраться в убийстве вашего правнука? Наверное, мальчик хотел взять и поиграть немецким оружием? О, дети, они очень любопытны!

- Он не брал немецкого оружия. Он только спросил у меня: «Дедушка, это те фашисты, что убили мою маму?» Она погибла во время бомбежки…

Лицо Мильдера еще более посуровело. В уголках губ появились жесткие складки, а в глазах тот холодно-стальной огонек, который всегда заставлял подчиненных отводить взгляд в сторону, чувствуя явную неприязнь.

- Мой адъютант разыщет виновников. Мы их накажем…

Старый русский генерал смотрел отчужденно. Он повернулся и, сутулясь, вышел.

Мильдер разгневался. И когда двери захлопнулись, стал быстро ходить по комнате.

«Нет, нам нельзя разговаривать с этими русскими свиньями человеческим языком. Они еще чувствуют силу на своей земле, которую нам не удалось пока сломить окончательно. Не следует терять ни минуты. Время работает на нас… Как бы нам ни было трудно, мы должны до зимы захватить Москву. Вот тогда этот старый дурак, выживший из ума, и многие тысячи ему подобных заговорят другим языком». Зазвонил телефон. Докладывал Кранцбюллер: