История Лизи (др. перевод) - Кинг Стивен - Страница 35

Один раз, минут в двадцать седьмого, Лизи подняла ее с кровати, и Аманда, пусть и низко присев, оказалась на ногах. Ощущения у Лизи были точно такие же, как в ее первом автомобиле «пинто» выпуска 1974 года, когда двигатель все-таки завелся после того, как она две бесконечные минуты терзала стартер, едва окончательно не посадив аккумулятор.

– Ты прикидываешься, сука! – рявкнула она на Аманду, полностью отдавая себе отчет в том, что Аманда не прикидывается. – Что ж, продолжай! Продолжай и… – Тут она поняла, как громко кричит (если будет и дальше так кричать, то разбудит миссис Джонс, живущую на той стороне улицы), и понизила голос: – Продолжай и ложись на пол. Да. Но если ты думаешь, что я все утро буду плясать вокруг тебя, то у тебя вместо мозгов берьмо. Я иду вниз, чтобы приготовить кофе и овсянку. Если запахи понравятся вашему королевскому величеству, крикни мне. Или, ну, не знаю, пришли долбаного лакея, чтобы он принес тебе пожрать.

Она не знала, понравились ли запахи кофе и овсянки большой сиссе Анди-Банни, но Лизи определенно понравились, особенно кофе. Она выпила чашку черного до того, как съела овсянку, а потом еще одну, уже со сливками и сахаром. Допивая маленькими глоточками вторую чашку, подумала: «Все, что мне еще нужно, так это сигарета, и я проскочу этот день, как пони. Долбаная «салем лайт».

Ее мысли попытались вернуться к грезам и воспоминаниям ушедшей ночи («РАННИЕ ГОДЫ СКОТТА И ЛИЗИ», все так, подумала Лизи), но она этого не допустила. И не позволила разуму анализировать произошедшее при ее пробуждении. Позднее она могла найти для этого время, но не теперь. В данный момент следовало заняться большой сиссой.

Допустим, большая сисса найдет большую розовую опасную бритву на верхней полке аптечного шкафчика и решит перерезать себе вены на запястьях? Или полоснуть по горлу?

Лизи торопливо поднялась из-за кухонного стола, задаваясь вопросом, сообразила ли Дарла, что острые предметы нужно убрать из ванной наверху… да и вообще из всех комнат наверху. По лестнице поднялась чуть ли не бегом, в ужасе от того, что могла увидеть в спальне, и пришла в еще больший ужас, увидев на кровати лишь две примятые подушки.

Но Аманда лежала на полу, все так же глядя в потолок. Не сдвинулась ни на дюйм. Облегчение Лизи сменилось предчувствием дурного. Она села на кровать, взяла сестру за руку. Теплую, но безжизненную. Лизи хотела, чтобы пальцы Анди сжали ее, но они оставались полностью расслабленными. Восковыми.

– Аманда, и что нам с тобой делать?

Ответа не последовало.

А потом, поскольку в доме они были одни, не считая их отражений в зеркале, Лизи спросила:

– Ведь это не Скотт, верно, Аманда? Пожалуйста, скажи, что это сделал не Скотт… ну, не знаю, войдя в тебя?

Аманда ничего не ответила, и некоторое время спустя Лизи прошествовала в ванную на поиски острых предметов. Поняла, что Дарла в этом опередила ее, потому что нашла лишь маникюрные ножницы в нижнем ящике маленького туалетного столика Аманды. Разумеется, в умелых руках и этих ножниц вполне хватило бы. Вот, к примеру, отец Скотта

(прекрати Лизи не надо Лизи)

– Хорошо, – ответила она, встревоженная охватившей ее паникой, от которой рот наполнился вкусом меди, пурпурный свет начал застилать глаза, а рука сжала маникюрные ножницы. – Хорошо, не буду. Проехали.

Она спрятала ножницы за пыльными флаконами шампуня, которые стояли на полочке над сушилкой для полотенец, а потом (потому что не знала, чем заняться) приняла душ. Когда вышла из ванной, увидела большое мокрое пятно вокруг бедер Аманды, и поняла, что столкнулась с проблемой, которую одним только сестрам Дебушер не решить. Она сунула полотенце под мокрый зад Аманды. Потом посмотрела на часы, сняла трубку с телефонного аппарата и набрала номер Дарлы.

Вчера Лизи услышала в голове голос Скотта, ясный и отчетливый: Я оставил тебе записку, любимая. Отмела его, приняв за собственный внутренний голос, подделывающийся под его. Возможно (скорее всего), так оно и было, но к трем часам пополудни этого долгого жаркого четверга, когда она и Дарла сидели в кафе «Попс» в Льюистоне, одно она знала наверняка: Скотт оставил ей большущий посмертный подарок. Чертовски огромный бул-приз, если выражаться его словами. День выдался жуткий, но был бы еще хуже без Скотта Лэндона, умер тот два года назад или нет.

На лице Дарлы читалась та самая усталость, которую ощущала Лизи. Где-то по ходу дня она нашла время, чтобы подкраситься, но амуниции в сумочке не хватило, чтобы скрыть черные круги под глазами. И уж конечно, в ней не осталось ничего общего с рассерженной тридцати-с-хвостиком-летней дамочки, которая в конце семидесятых вменила себе в обязанность раз в неделю звонить Лизи и напоминать о ее семейном долге.

– Даю цент за твои мысли, маленькая Лизи, – нарушила Дарла затянувшуюся паузу.

Лизи как раз тянулась к баночке с заменителем сахара. Голос Дарлы заставил ее передумать, она схватила старомодную сахарницу и высыпала в чашку немалую порцию песка.

– Я думала, что сегодня у нас кофейный четверг, – ответила Лизи. – Кофейный четверг с настоящим сахаром. Кажется, это моя десятая чашка.

– И моя тоже. Я посетила клозет уже раз пять и обязательно побываю там снова, прежде чем мы покинем это очаровательное заведение. Слава Богу, у нас есть «Пепсид АС»[45].

Лизи помешала кофе, скорчила гримаску, пригубила напиток.

– Ты, конечно же, хочешь запаковать ей чемодан.

– Ну кто-то же должен это сделать, а ты выглядишь как смерть на крекере.

– Премного тебе благодарна.

– Кто же еще скажет тебе правду, как не собственная сестра?

Эту фразу Лизи слышала от нее много раз, наряду с «Берешь в долг чужие на время, а отдаешь свои навсегда» и с номером один в хит-параде Дарлы: «Жизнь несправедлива».

Сегодня эти слова не жалили, даже вызвали некое подобие улыбки.

– Если ты хочешь это сделать, Дарл, я не собираюсь оспаривать у тебя эту привилегию.

– Я же не говорила, что хочу, лишь сказала, что могу. Ты оставалась с ней последнюю ночь и встала вместе с ней этим утром. Я считаю, что ты свое отработала. Извини, мне нужно потратить пенни.

Лизи наблюдала за ней, думая: «Вот и еще одна дебушеровская фраза». В этой семье, где на все была своя присказка, «потратить пенни» говорили, если человек шел в туалет по малой нужде, и (странно, но правда) «похоронить квакера» – если по большой. Скотту такое нравилось, он говорил, что у этих выражений, вероятно, шотландские корни. Лизи полагала, что такое возможно. Большинство Дебушеров приехали из Ирландии, а все Андерсоны – из Англии, но добрый мамик говорила, что в каждой семье есть несколько белых ворон, не так ли? И ее это совершенно не интересовало. Интересовало другое: «потратить пенни» и «убить квакера» выловлены из пруда, пруда Скотта, а со вчерашнего дня он оказался чертовски близко от нее…

Этим утром был сон, Лизи… ты это знаешь, не так ли?

У нее не было уверенности, знала ли она, что произошло этим утром в спальне Аманды, или не знала (все казалось сном, даже попытки заставить Аманду встать и пойти в ванную), но в одном никаких сомнений быть не могло: Аманду определили в «Гринлаунскую восстановительную и реабилитационную клинику» как минимум на неделю. Все оказалось гораздо проще, чем они с Дарлой могли надеяться, а благодарить за это следовало Скотта. В данный момент и

(прямо здесь)

прямо здесь, а остальное, похоже, значения не имело.

Дарла приехала в маленький уютный кейп-код Анды еще до семи утра, обычно аккуратно причесанные волосы торчали во все стороны, одну пуговицу на блузке она застегнула неправильно, так что в зазоре радостно сверкал розовый бюстгальтер. К тому времени Лизи уже убедилась, что Аманда еще и не ест. Она позволила заложить ей в рот ложечку яичницы-болтушки, после того как Лизи вновь удалось усадить ее спиной к кровати, и у Лизи затеплилась надежда (Аманда глотает слюну, может, проглотит и яичницу), которая, увы, не оправдалась. Посидев секунд тридцать с бледно-желтой яичницей между губами (желтизна особенно опечалила Лизи, казалось, ее сестра пытается съесть канарейку), Аманда языком вытолкнула ее изо рта. Какие-то крошки прилипли к подбородку, остальное вывалилось на ночную рубашку. Аманда же продолжала смотреть в далекую даль. Или в мистику, если вы были поклонником Вэна Моррисона[46]. Скотт определенно был, хотя его любовь к Вэну-Мэну иссякла в начале девяностых. Именно тогда Скотт вернулся к Хэнку Уильямсу и Лоретте Линн[47].