История Лизи (др. перевод) - Кинг Стивен - Страница 34

Но посмотри на нее. Посмотри, как она спит, подтянув колени к груди и согнув шею. Будь там стена, она бы уперлась в нее лбом. Неудивительно, что ты подумала…

И тут, в пять утра, в слабом свете, предваряющем восход солнца, лежа спиной к Лизи, так, что та не могла видеть ее лица, Аманда заговорила.

– Крошка, – говорит она.

Пауза.

– Любимая, – говорит она.

Если внутренняя температура Лизи прошлым вечером падала на десяток градусов, тут она упала на все двадцать пять: хотя слова эти произнес, несомненно, женский голос, говорил Скотт. Лизи прожила с ним больше двадцати лет. И узнает Скотта, когда слышит его.

Это сон, сказала она себе. Вот почему я не могу даже понять, настоящее это или прошлое. Если я оглянусь, то скорее всего увижу полотнище-самолет «ПИЛЬСБЕРИ – ЛУЧШАЯ МУКА», зависший в углу.

Но она не может оглянуться. Долгое время она не может даже пошевелиться. Что заставляет ее заговорить, так это усиливающийся свет. Ночь практически уступила место дню. Если Скотт вернулся (если она действительно бодрствует и это не сон), значит, на то есть причина. И он не собирается причинить ей вред. Он никогда не причинял ей вреда. Во всяком случае… намеренно. Она вдруг осознает, что не может произнести ни его имя, ни имя сестры. Они неуместны. Оба имени неуместны. Она видит себя, хватающую Аманду за плечо и поворачивающую к себе. Чье лицо она увидит под седеющими кудряшками Аманды? Допустим, Скотта? О дорогой Боже, допусти это.

Утренний свет прибывает. И тут ей становится абсолютно ясно: если она не произнесет ни слова до восхода солнца, дверь между прошлым и настоящим закроется, и она потеряет все шансы получить ответы.

Тогда обойдись без имен. И какая, к черту, разница, на ком надета эта ночная рубашка?

– Почему Аманда сказала бул? – спросила она. И ее голос в спальне, где еще царил полумрак, но становилось все светлее, светлее, звучит хрипло, чуть ли не скрежещет.

– Я оставил тебе бул, – отвечает другой человек, лежащий в кровати, человек, к заду которого прижимается живот Лизи.

О Боже О Боже О Боже это что-то ужасное если может быть что-то ужасное это…

А потом: Возьми себя в руки. Не упусти своего шанса. Сделай это прямо сейчас.

– Это… – Голос суше и скрипучее. И в комнате светлеет слишком уж быстро. В любую секунду солнце может появиться над восточным горизонтом. – Это кровь-бул?

– Кровь-бул идет к тебе, – говорит ей голос, в котором слышится едва заметное сожаление. И интонации голоса совсем как у Скотта. Однако теперь он больше похож на голос Аманды, и это пугает Лизи еще сильнее.

А в голосе слышатся радостные нотки:

– Тот, что тебя ждет, хороший бул, Лизи. Он придет из-за пурпура. Ты уже нашла три первые станции. Еще несколько, и ты получишь приз.

– Какой я получу приз?

– Напиток. – Ответ следует без малейшей паузы.

– «Коку», «Ар-си»?

– Помолчи. Мы хотим полюбоваться холлихоксом.

В голосе слышится странная, бесконечная тоска, но что же тут знакомого? Почему холлихокс, который еще называют шток-розой, звучит как имя, а не куст с цветами? Это что-то важное, скрытое за пурпурным занавесом, который иногда отделяет ее от собственных воспоминаний? Нет времени подумать об этом, тем более – спросить, потому что красный свет уже подкрался к окну. Лизи чувствует, что остается только с настоящим, и, при всем испуге, ощущает острый укол разочарования.

– Когда придет этот кровь-бул? – спросила она. – Скажи мне.

Нет ответа, она знала, что ответа не будет, и, однако, раздражение в ней нарастало, вытесняя ужас и замешательство, которые она испытывала перед тем, как солнце выглянуло из-за горизонта, разгоняя лучами ночные чары.

– Когда он придет? Черт бы тебя побрал, когда? – Теперь она кричала, тряся прикрытое белой материей ночной рубашки плечо с такой силой, что волосы так и летали… но ответа не было. Ярость Лизи прорвалась наружу. – Не дразни меня, Скотт, когда?

На этот раз она дергает на себя прикрытое ночной рубашкой плечо, вместо того чтобы трясти, и другое тело перекатывается на спину. Конечно же, это Аманда. Ее глаза открыты, и она дышит, даже щеки у нее бледно-розовые, но Лизи узнает этот взгляд: уже видела его, и не раз, когда у большой сиссы Анди-Банни обрывалась связь с реальностью. И не только у нее. Лизи понятия не имеет, то ли Скотт действительно приходил к ней, то ли ей все это почудилось в полусне, но одно знает наверняка: в какой-то момент ночи Аманда вновь впала в ступор. На этот раз, возможно, навсегда.

Часть 2

Совиса

Глава 5

Лизи и долгий, долгий четверг

(Станции була)

Лизи достаточно быстро поняла, что дело обстоит гораздо хуже, чем в трех предыдущих случаях, когда Аманда отрывалась от реальности – в периоды «пассивной полукататонии», по терминологии ее мозгоправа. Ее обычно раздражающая и иногда доставляющая неприятности сестра превратилась в большую дышащую куклу. Лизи удалось (ценой немалых усилий) усадить Аманду, развернуть так, чтобы она сидела на краю кровати, но женщина в ночной рубашке из хлопчатобумажной ткани (которая за несколько мгновений до восхода солнца то ли говорила голосом ее покойного мужа, то ли нет) не реагировала, когда ее называли по имени, звали, выкрикивали это имя ей в лицо. Она лишь сидела со сложенными на коленях руками, тупо уставившись в лицо младшей сестры. А если Лизи отходила в сторону, Аманда продолжала смотреть туда, где она только что находилась.

– Анди-Банни!

На этот раз и детское прозвище не вызвало ответной реакции. Лизи решила развернуть его.

– Большая сисса Анди-Банни!

Ничего. Вместо испуга (он пришел позже) Лизи захлестнула дикая ярость, спровоцировать которую Аманде не удавалось, даже когда она предпринимала такие попытки.

– Прекрати это! Прекрати и отодвинь зад подальше от края, чтобы ты могла выпрямиться!

Никакого эффекта. Нулевой результат. Она наклонилась, протерла лицо Аманды тряпкой, смоченной в холодной воде, и опять ничего не добилась. Глаза не моргали, даже когда Лизи проводила по ним тряпкой. Вот тут Лизи почувствовала страх. Посмотрела на электронные часы на прикроватном столике: самое начало седьмого. Она могла позвонить Дарле, не боясь разбудить Мэтта, который спал в Монреале, но звонить ей не хотелось. Пока не хотелось. Звонок Дарле означал признание поражения, а к этому она еще не была готова.

Она обошла кровать, схватила Аманду под руки, потащила назад, повалила. Оказалось, что это труднее, чем она думала, несмотря на худобу Аманды.

Потому что сейчас она – куль с землей. Вот почему.

– Заткнись, – рявкнула Лизи, не представляя себе, с кем разговаривает. – Просто заткнись.

Она забралась на кровать, встав коленями по обе стороны бедер Аманды, положила руки ей на плечи, у шеи. В такой позе (прямо-таки из пособия по сексу) она могла смотреть сверху вниз на поднятое застывшее лицо Аманды. Во время предыдущих приступов сестра всегда была послушной… такими же послушными становятся под гипнозом. Этот случай, похоже, отличался. Она могла лишь надеяться, что ошибается, потому что утром человек должен совершать определенные действа. Если, разумеется, этот человек намеревается и дальше жить в своем отдельном маленьком доме.

– Аманда! – проорала Лизи в лицо старшей сестре. Потом убавила громкость в попытке еще раз договориться по-хорошему и не испытывая особой неловкости (все-таки в доме они были одни). – Большая… сисса… Анди-Банни! Я хочу, чтобы ты… встала… ВСТАЛА!.. и пошла в сортир… и села на ТОЛЧОК! Воспользуйся ТОЛЧКОМ, Анди-Банни! На счет три! Один… и ДВА!.. и ТРИ! – Лизи рывком усадила Аманду, но вставать та не пожелала.