Острые предметы - Флинн Гиллиан - Страница 27

– Но ведь ни Энн, ни Натали не были изнасилованы.

– Думаю, что для преступника вытаскивание зубов эквивалентно изнасилованию. И то и другое связано с властью – это физическое вторжение, требующее большой силы, а после выпадения каждого зуба наступает облегчение.

– Я могу написать об этом в статье?

– Если увижу хотя бы намек на этот разговор в статье под вашим именем, то больше с вами и словом не обмолвлюсь. Было бы очень жаль, потому что мне нравится с вами общаться. Ваше здоровье.

Ричард чокнулся со мной своим пустым бокалом. Я молчала.

– Кстати, позвольте мне пригласить вас куда-нибудь, – сказал он. – Просто поразвлечься. О работе говорить не будем. Мой мозг сильно нуждается в отдыхе. Можем устроить себе забаву, соответствующую этому городку.

Я удивленно подняла брови.

– Будем делать ириски? Ловить свинью, перепачканную грязью? – Он принялся загибать пальцы. – Приготовим собственное мороженое? Покатаемся по Главной улице на здешнем карликовом автомобильчике? Ах да, есть ли здесь где-нибудь старомодная фермерская ярмарка? Я бы исполнил для вас атлетический номер.

– Ваш энтузиазм, несомненно, понравится местным жителям.

– Кэти я нравлюсь.

– Потому что вы даете ей на чай.

Когда совсем уже стемнело, мы сидели в парке Гарретта на детских качелях, в которые влезли с трудом, и качались взад-вперед, поднимая клубы горячей пыли. Здесь Натали Кин в последний раз видели живой, но мы не стали об этом говорить. На другой стороне бейсбольной площадки стоял старый каменный питьевой фонтанчик, из которого беспрерывно хлестала вода, – его отключат только осенью.

– Как я вижу, в ночное время здесь пьянствуют подростки, – сказал Ричард. – Викери теперь слишком занят, чтобы их разогнать.

– Так было и в те времена, когда я училась в школе. Распитием спиртного здесь никого не удивишь. Кроме хозяев ресторана «Гриттис», по всей видимости.

– Интересно увидеть вас шестнадцатилетней. Попробую догадаться: вы были богатой, умной, красивой. Как дочь проповедника из того фильма, помните? Вот что может вызвать здесь массу проблем. Представляю, как вы сидите вон там, – он показал на потрескавшиеся скамьи у бейсбольной площадки, – и пьете наперегонки с парнями.

Это отнюдь не самое страшное из того, что я делала в этом в парке. Здесь был не только мой первый поцелуй, но и минет. Сначала командир бейсбольной команды взял надо мной шефство и повел в лес. Он сказал, что если я сделаю ему приятное, то он меня поцелует. А потом не захотел меня целовать, потому что у меня во рту было «это». Первая любовь так глупа. Вскоре после этого на вечеринке футболистов со мной произошло приключение, которое так возмутило Ричарда. Той шестиклассницей, переспавшей с четырьмя парнями, была я. Острых ощущений получила тогда больше, чем за последние десять лет. При этой мысли у меня на ягодицах загорелось слово «хулиганка».

– И я в то время повеселилась, – ответила я. – В Уинд-Гапе красота и богатство далеко могут завести.

– А ум?

– Ум лучше скрывать. У меня было много друзей и подруг, но ни одного близкого человека, понимаете?

– Да, могу себе представить. А с мамой отношения не были доверительными?

– Нет, не очень. – Я была пьяна, мои щеки пылали, но откровенничать мне не хотелось.

– Почему? – Ричард отодвинул свои качели в сторону, чтобы лучше видеть меня.

– Я просто думаю, что есть женщины, неспособные быть хорошими мамами. А есть и такие, что не могут быть хорошими дочерьми.

– Она когда-нибудь причиняла вам физическую боль?

Вопрос меня смутил, особенно в связи с недавним разговором за ужином.

Ну… разве такого не было? Я была уверена, что когда-нибудь увижу во сне, как она меня царапает, кусает и щипает. Уж лучше бы было так. Мне представилось, как я задираю перед ним блузку, обнажив шрамы, и кричу: «Да, вот! Посмотрите!» Спокойствие.

– Странный вопрос, Ричард.

– Извините, просто голос у вас был такой… грустный. Странный какой-то.

– Это признак здоровых отношений с родителями.

– Виноват. – Он рассмеялся. – Может, сменим пластинку?

– Да.

– Хорошо, давайте подумаем и выберем тему полегче… Такую, чтобы как раз подходила для качания на качелях. – Ричард наморщил лоб, делая вид, что усиленно думает. – Ну, например: какой цвет вы любите больше всего? Какое мороженое? И какое время года?

– Синий, кофейное, зиму.

– Зиму? Ее же никто не любит.

– Мне нравится, когда рано темнеет.

– Почему?

Потому что это значит, что день подошел к концу. Я всегда вычеркиваю в календаре прошедшие дни: вот прошел 151-й день, и ничего по-настоящему страшного не случилось; 152-й – Земля все так же крутится, мир не разрушен; 153-й – я до сих пор никого не убила; 154-й – у меня по-прежнему нет лютых врагов. Иногда мне кажется, что я не буду чувствовать себя в безопасности до тех пор, пока мне не останется жить считаные дни. Еще три дня – и больше мне ни о чем беспокоиться не придется.

– Просто ночь люблю. – Я хотела что-то прибавить, сказать немного, но чуть больше, и тут напротив с грохотом остановилась битая желтая спортивная машина, и из нее вышла Эмма с подругами.

За рулем сидел паренек со светлыми длинными сальными волосами – какой автомобиль, такой и водитель. Эмма наклонилась перед его окном, дразня юношу ложбинкой в декольте. Подруги встали за ней, вызывающе подбоченясь, самая высокая повернулась задом и наклонилась, делая вид, что завязывает шнурки. Прелестные движения.

Девочки подбежали к нам, Эмма преувеличенно широко размахивала руками, словно пытаясь отогнать тучу выхлопного газа. «Сексапильные штучки», – нехотя отметила я про себя. Длинные светлые волосы, лица в форме сердца, худые как спички ноги. Мини-юбки и коротенькие топики, выставляющие напоказ девственно плоские животы. И у всех настоящая грудь (кроме Джоудс, у которой, похоже, под майкой была прокладка – слишком уж высокая и твердая) – грудь полная, дрожащая, не по возрасту развитая, результат употребления в пищу молока, свинины и говядины с ранних лет. Вот что делают гормоны, которыми пичкают домашний скот. Скоро грудь начнет расти у годовалых малюток.

– Привет, Дик, – сказала Эмма. Она сосала большой красный леденец на палочке.

– Здравствуйте, барышни.

– Камилла, привет! Ну что, ты уже прославила меня на весь свет? – спросила Эмма, играя с леденцом языком. Швейцарских косичек не было, как и платья, в котором она тогда гуляла по ферме, – оно наверняка пропиталось разнообразными запахами. Теперь на ней надета майка и юбка, едва прикрывающая зад.

– Нет еще.

У нее было персиковое лицо, без единого прыщика или морщинки, такое гладкое и беззаботное, словно она только появилась на свет. Незрелые девчонки. Мне хотелось, чтобы они ушли.

– Дик, когда ты покатаешь нас на машине? – спросила Эмма, усаживаясь перед нами прямо на грязную землю, задрав ноги так, что на мгновение стали видны ее трусики.

– Для этого пришлось бы вас арестовать. Впрочем, я могу задержать мальчиков, с которыми вы тут бегаете. Вы еще слишком малы, чтобы встречаться со старшеклассниками.

– Это не старшеклассники, – сказала высокая девочка.

– Ага, – хихикнула Эмма. – Они вылетели из школы.

– Эмма, сколько тебе лет? – спросил Ричард.

– Тринадцать, недавно исполнилось.

– Почему столько внимания Эмме? – поинтересовалась медная блондинка. – Мы, между прочим, тоже здесь. А вы, наверное, даже не знаете наших имен.

– Камилла, вы уже знакомы с Кайли, Келси и Келси? – спросил Ричард, указывая на высокую девочку, медную блондинку и ту, которую Эмма звала…

– Джоудс, – поправила его Эмма. – У нас две Келси, поэтому одну называем по фамилии. Чтобы не путать. Верно, Джоудс?

– Можете звать меня Келси, если хотите, – отозвалась она. Видимо, ее низкое положение в иерархии было наказанием за недостаточную красоту. Или за слабый характер.

– Эмма ваша единоутробная сестра? – спросил меня Ричард. – Как-никак кое-что мне известно.