Острые предметы - Флинн Гиллиан - Страница 26

– Ну что, ребята, будете что-нибудь заказывать?

Я попросила принести пива, в ответ на что Кэти надолго замолчала. Потом она оглянулась и посмотрела на часы на стене.

– Э-э-э-э… Вообще, до восьми вечера мы спиртное не продаем. Но я попробую, в память о добрых старых временах, принести тебе одну бутылочку, втихую, хорошо?

– Ну, мне не хотелось бы, чтобы у тебя были проблемы из-за меня.

Нелепые деспотические правила – это как раз в духе Уинд-Гапа. Если бы до пяти не продавали – куда ни шло. Так нет, кому-то обязательно надо заставить вас ждать до восьми, чтобы вы чувствовали себя виноватыми.

– Да ладно, брось. Давненько мне не приходилось делать что-то настолько интересное.

Кэти ушла воровать для меня пиво, а мы с Ричардом прошли к барной стойке и набрали себе в тарелки разной еды: стейков, кукурузной каши, картофельного пюре. Ричард также взял кусок тряского желе, которое стало таять, едва мы вернулись за столик. На подушке моего сиденья уже лежала бутылка пива, принесенная Кэти.

– Вы всегда пьете так рано?

– Это всего лишь пиво.

– Когда вы вошли, от вас уже пахло спиртным, хоть вы и жевали драже. Я думаю, «Винтергрин»?

Он улыбнулся, словно спрашивал просто так, из любопытства, вовсе и не думая меня осуждать. Бьюсь об заклад, что на допросах он был великолепен.

– Драже жевала, но спиртного не пила.

По правде сказать, поэтому я и опоздала. Уже подъехав к парковке, поняла, что должна как-то смягчить запах алкоголя; ведь не могла же я не пропустить стаканчик, уехав из дома Кинов. Тогда я проехала несколько кварталов и зашла в круглосуточный магазин, где купила драже. «Винтергрин».

– Ладно, Камилла, – сказал он мягко. – Ничего. В конце концов, это не мое дело. – Он стал есть картофельное пюре, красное от растаявшего желе, и больше ничего не говорил. Казалось, он немного смущен.

– Так что вы хотите знать об Уинд-Гапе?

Я чувствовала, что сильно его разочаровала, точно безалаберная мама, которая не сдержала обещания сводить сына на день рождения в зоопарк. Теперь, чтобы ему угодить, хотелось рассказать ему все как есть – правдиво ответить на его следующий вопрос. И тогда у меня мелькнула мысль: а не для этого ли он сначала заговорил об алкоголе? Умный коп.

Он посмотрел на меня пристальным взглядом.

– Меня интересует насилие. Оно везде совершается по-своему – у каждого города свой стиль. Как это происходит здесь: в открытую или тайно? Группировками – например, случаются ли драки в барах, бывают ли групповые изнасилования – или индивидуально, отдельными лицами? Кто чаще всего нападает? Кто страдает?

– Ну, не уверена, что смогу дать вам общий отчет.

– Расскажите о каком-нибудь случае явного насилия, который вы видели в детстве.

Как мама укусила малыша.

– Я видела, как женщина причинила боль маленькому ребенку.

– Отшлепала его? Ударила?

– Укусила.

– Понятно. Мальчика или девочку?

– Кажется, девочку.

– Это был ее ребенок?

– Нет.

– Ясно. Хорошо. Значит, было совершено насилие над ребенком женского пола отдельным лицом. Я выясню, кто это сделал.

– Я не знаю имени и фамилии той женщины. Она приехала сюда к кому-то в гости.

– А кто может знать? Если у нее здесь родственники или друзья, то это стоило бы выяснить.

Мои руки и ноги стали деревенеть. Еще немножко – и отвалятся. Я прижала пальцы к зубьям вилки. Теперь, рассказав об этом случае, я ощутила панику. Мне не приходило в голову, что Ричард станет выспрашивать подробности.

– Я думала, вас интересует общий обзор случаев насилия, – сказала я. Кровь стучала в ушах, голос прозвучал глухо. – Мне не известны никакие подробности. Это была незнакомая женщина, и я не знаю, с кем она была. Я просто предположила, что она не из Уинд-Гапа.

– А я думал, репортеры излагают факты, а не строят догадки. – Он снова улыбнулся.

– В то время я была ребенком, а не репортером.

– Камилла, извините, что я вас замучил. – Он забрал у меня вилку и положил поближе к себе, потом взял мою руку и поцеловал ее. Рукав пополз вверх, из-под него стали появляться слова «губная помада». – Простите, я не хотел вас допрашивать. Я просто играл в нехорошего копа.

– Не представляю, чтобы вы были плохим копом.

Он широко улыбнулся:

– Действительно, это только разминка. Вы на мою внешность не полагайтесь – она обманчива!

Мы выпили еще. Он покрутил в руках солонку и спросил:

– Можно вам задать еще несколько вопросов?

Я кивнула.

– Какой случай вам вспоминается во вторую очередь?

Меня замутило. Наверно, от слишком крепкого запаха тунца из моей тарелки. Я стала искать глазами Кэти, чтобы попросить еще пива.

– Это было в начальной школе. Два мальчика на перемене прижали к стене девочку и заставили ее вогнать в себя палку.

– Против воли? Силой?

– Ну… Отчасти, наверное. Они были хулиганами, которых все боялись: сказали ей это сделать – она и сделала.

– Вы это сами видели или вам кто-то рассказал?

– Они велели нам караулить. Когда учитель об этом узнал, нам пришлось извиниться.

– Перед девочкой?

– Нет, девочку тоже заставили извиниться перед классом. «Юные леди должны держать свое тело под контролем, потому что мальчикам это труднее».

– Господи. Иногда забываешь, как все было иначе не так уж много лет назад. Какими же мы были… несведущими. – Ричард что-то записал в блокнот и проглотил кусочек желе. – Что еще вы помните?

– Как-то раз шестиклассница, напившись на школьной вечеринке, занималась групповым сексом с парнями из футбольной команды. Их было четверо или пятеро, и они пустили ее по кругу. Это считается насилием?

– Конечно. Камилла, вы же сами это понимаете.

– Ну… Я просто не знала, считается ли это явным насилием или…

– Да, когда шпана насилует тринадцатилетнюю девочку, разумеется, я считаю это явным насилием.

– Как дела? – Неожиданно перед нами появилась улыбающаяся Кэти.

– Ты не могла бы стащить еще пива?

– Две бутылки, – прибавил Ричард.

– Хорошо, на этот раз только в виде одолжения Ричарду – он дает самые щедрые чаевые.

– Спасибо, Кэти, – улыбнулся Ричард.

Я наклонилась к нему через стол:

– Ричард, я же не спорю, просто пытаюсь понять, что следует считать насилием.

– Верно, а у меня складывается вполне ясное представление о том, какого рода насилие здесь происходит; именно благодаря вашему вопросу, стоит ли это считать насилием. В полицию заявили?

– Конечно нет.

– Странно, что девочку не заставили еще и извиниться за то, что она позволила себя изнасиловать. Шестиклассница! Просто ужас. – Он снова попытался взять мою руку, но я быстро спрятала ее под стол и положила на колени.

– Значит, это считается изнасилованием из-за ее возраста.

– Это изнасилование, независимо от возраста.

– А если бы я сегодня напилась, потеряла рассудок и занялась сексом с четырьмя мужиками, это тоже считалось бы насилием?

– Не знаю, как с юридической точки зрения, это зависит от многого, в том числе от вашего адвоката. Но по моральным соображениям – да.

– Вы сексист.

– Кто?

– Сексист. Как же мне надоели левые либералы, которые подвергают женщин дискриминации под видом защиты от нее.

– Уверяю вас, что ничего подобного не делаю.

– У меня есть один знакомый, который работает со мной в офисе, – очень чувствительный парень. Когда мне не дали повышения, он посоветовал возбудить иск о дискриминации. А ведь никакой дискриминации не было – просто я была посредственным репортером. А пьяных женщин не всегда насилуют: иногда они сами делают глупости. И когда говорят, что мы заслуживаем особого обращения, даже когда напиваемся, потому что мы женщины, и что о нас нужно заботиться, я считаю такие речи оскорбительными.

Кэти принесла нам пиво, и мы молча пили, пока не осушили бутылки.

– Черт возьми, Прикер! Ладно, сдаюсь.

– Вот и славно.

– Но вы ведь понимаете, что есть нечто общее? В том, что нападают на женщин. И в отношении к нападениям.