Мир Трех Лун - Орловский Гай Юлий - Страница 19

Можно бы, конечно, отпустить небольшую бородку, все-таки обрезать волосы проще, но тут всякий бородач, даже с двухнедельной щетиной, считается простолюдином и сторонником секты Старопреданных, так что хочешь не хочешь, а будешь бриться, смотреть прямо, а спину с гордо разведенными плечами держать прямой.

После первого бритья рассказал в дворовой о впечатлениях, упомянул и о поразившем меня зеркале. Фрийд похмыкал, сказал авторитетно, но с привычным раздражением:

— Это уже не колдовство, понял? Так, остатки…

— Как это?

— Когда-то, — сообщил он, — когда люди были людьми, а не тем дерьмом, что сейчас, через эти зеркала можно было смотреть. Проще говоря, подсматривать. Все зеркала на свете как бы одно целое, понял?

— Нет, — ответил я честно. — А ты?

— Тоже, — огрызнулся он, — но так было! А высшие маги вообще могли переходить из зеркала в зеркало. Вот тогда было жить интересно…

Я охнул.

— Это как? Входишь здесь, а выходишь в другом месте?

Он кивнул.

— Соображаешь, хоть и дубина. В старину из-за этого случалось много всякого. Ну там воровство, убийства, грабежи, войны… В конце концов маги сумели…

— Что?

— Сумели, — повторил он недовольно, — наложить заклятие, сделавшее зеркала всего лишь… вот такими, как сейчас. Собрались как-то и наложили. Сообща.

Я кивнул, сказал рассудительно:

— Да, наложили так наложили! Сразу, думаю, облегчение почувствовали.

— А то, — ответил он. — Не только они.

— Это же хорошо, — сказал я. — Так спокойнее.

— Соображаешь, — сказал он с непонятным раздражением. — Не нужны нам придумки магов. Жизнь должна быть проще.

Я вспомнил свое отражение в зеркале, промолчал. Значит, они все такие же магические. Недаром такая толстая и массивная рама. Для простого зеркала можно бы и попроще. Но на всех зеркалах королевства могучая защита, скрывающая реальные возможности. И пока нет умельца, кто взломал бы… Хотя это не мое дело, думать надо совсем о другом, а не о бабах. Тьфу, о зеркалах.

Поздно вечером, когда работы во дворе закончены из-за наступления темноты, слуги собрались в людской. Кто сразу после ужина завалился спать, кто принялся чинить одежду, трое с бурдюком вина устроились в углу и вели неспешные беседы, а я все присматривался к Алате.

Она устроилась на табуреточке, вокруг ворох неопрятной пряжи, в руках длинная тонкая палочка с острыми концами и толстенькая такая посредине: если память меня не подводит, то это не что иное, как веретено. Более длинное к верхнему концу, утолщение спускается вниз, Алата крутит это веретено умело и быстро, волокна сплетаются в нить.

Куча кудели в углу, уже очищенная от тресты, а утром я видел, как внизу у ручья молодые женщины с веселыми шуточками колотят и мнут лен, треплют, хотя все это проще было бы в простом барабане, который один человек крутит за ручку.

Карнар подошел со спины, я узнал его по нависшей тени, но сделал вид, что не заметил.

— Что-то, — проговорил он с подозрением, — ты зачастил в этот угол… И с Алаты глаз не сводишь… Сочная девка, верно?

— Спелая, — согласился я. — Как черешня. Но вообще-то я смотрю и на ее работу.

— Ого, — сказал он, — чувствуешь что-то или же, как и всех, к девкам тянет?

— Тянет, — признался я, — но улучшить тоже могу.

Он хмыкнул:

— Что улучшить? Сиськи?

— Ну почему сиськи? — ответил я с обидой. — Чуть что, сразу сиськи… Вовсе не о сиськах, хотя, конечно, вот как только ты сказал… тогда да, но только потому, что ты натолкнул…

— На идею?

Я помотал головой:

— Не насчет сисек, там какие идеи?.. Я там совсем не идейный. Насчет веретена возникла как бы мысль. Умная, у меня других не бывает, даже в чем-то мудрая, хотя и не совсем, а даже как бы наоборот, но зато реальная…

— Что, вот так сразу?

— Нет, — ответил я, — но через недельку точно.

Он посмотрел с сомнением, покачал головой:

— Хорошо. Можешь даже ночевать с нею рядом. Даже на одной лавке. Или где угодно. Но через неделю чтоб… э-э… улучшил! Иначе я донесу управляющему Риану, что ты простой жулик. А уж его люди тобой займутся.

Когда он ушел, Алата спросила шепотом:

— А ты в самом деле можешь?

— Что-то придумать?

— Улучшить!

— Могу, — ответил я. — Только не сразу.

Она посмотрела с надеждой.

— Лучше бы ты улучшил. А то мастер Карнар тебя в чем-то подозревает, хотя ты такой простой, такой открытый и простодушный…

— Я такой, — подтвердил я с готовностью. — Простодушнее не бывает! Вообще простодырый. Особенно в районе карманов.

Она прошептала:

— Карнару только дай повод. Он к тебе присматривается и, даже боюсь сказать, вроде бы побаивается. Но с другой стороны…

— Что?

Она прошептала:

— Если сумеешь улучшить хоть что-то… уже станешь особенным! А ты, говорят, трижды что-то улучшил или поломал…

— А-а-а, — сказал я беспечно, — ну, улучшения сами из меня лезут. Я такой. Драку запихиваю взад, а улучшения выпускаю. И здесь уже знаю, что делать… Только торопиться не буду.

Она прошептала восторженно:

— А что придумаешь?

— Прялку, — ответил я.

Слуги некоторое время поглядывали на меня с любопытством, но большинство вскоре потеряло интерес. Только один из молодых и крепких, Суховерт, продолжал присматриваться, а когда натыкался на мой взгляд, презрительно кривился и стискивал кулаки. Кулаки, надо признаться, немалые, да и сам не выглядит слабым.

Я с тянущим чувством под ложечкой ощутил, что если прогнусь, то после этого отступления и другие захотят нагнуть, это же понятно, стая есть стая.

Сегодня разгружали привезенные с мельницы мешки с мукой, все брали мешки вдвоем, а этот Суховерт, бахвалясь, вскидывал на одно плечо и шел под восхищенными взглядами женщин.

Я не знал, сколько такой мешок весит, может быть, и я смог бы унести на одном плече, но рисковать при всех не стоит, вдруг вообще не подниму, потому продолжал вытаскивать из колодца ведра с водой и выливать в большой чан.

Где-то через час Суховерт нарочито столкнулся со мной в коридоре, оттолкнув к стене.

Я уже был достаточно взвинчен, готов и все время твердил себе одну нехитрую истину: нужно двигаться быстрее противника, и тогда будь он сам Геркулес, ничего с тобой не сделает, а ты с ним сделаешь все. Беда только, что разница в скорости все равно будет невелика, Суховерт не крупнее меня, разве что шире и тяжелее, но по виду деревенский парень, а я все-таки городской, так что во мне должно быть изначально больше шустрости.

К тому же в старину всегда полагались на молодецкий удар, на силу, всегда воспевалась мощь мускулов, с восторгом рассказывали о богатырях, что ломают подковы, а скорость нигде не упоминалась, так что пусть это и будет фишкой.

Он охнул, когда мой кулак с силой погрузился в его солнечное сплетение.

Я отступил, услышав за поворотом шаги, сказал громко:

— Что-то ты зеленый какой-то… Съел что-то?

И пошел дальше, прислушиваясь, не бросится ли вдогонку, но нет, мой внезапный удар с короткой дистанции слишком уж потряс, остался, а я вышел во двор, с тоской посмотрел в небо с огромным красным солнцем и странно размытым горизонтом.

Если не отыщу колдунов, что выдернули меня из моего мира, то хана мне, здесь не приживусь, да и вообще никогда не балдел от мира меча и магии.

Суховерт так ничего и не понял, продолжает высматривать меня, а из-за того, что я отступаю, наглеет все больше. Тот удар ничему его не научил, я же трушу, это видит, а значит, слабее. Слабого же надо бить и нагибать.

В очередной раз он загородил дорогу не в коридоре, а в зале на виду многих, где могу обойти, но это же явный признак слабости.

Я остановился и сказал просительно:

— Слушай, оставь меня в покое.

— С чего бы? — спросил он нагло.

— Я не хочу неприятностей, — ответил я.

Он надменно усмехнулся:

— Не хочешь? А буду!..

— Отстань, — попросил я. — Что тебе вообще-то надо? Ты здесь первый парень? Ну и будь им. Я не стараюсь быть первым или даже вторым.