Завоевание Англии - Бульвер-Литтон Эдвард Джордж - Страница 45

Все эти остатки прежнего римского величия придавали этому месту торжественный характер, в особенности если принять во внимание, что в этих развалинах скрывался король, потомок древнего северного рода, ожидавший тут приближения своего последнего часа.

Именно эти мысли были сейчас в голове наблюдательного де Гравиля, смотревшего на прелестную картину, расстилавшуюся перед ним.

Тут гораздо больше римских развалин, чем у саксов, — думал он. — А если сейчас народ не в состоянии поддержать, хоть немного, прошлую славу, то его в будущем ждет один позор и угнетение.

Вокруг крепости был прорыт ров и насыпан высокий вал; ров сообщался с двумя реками; гриффинской и конвейской.

Лодка, в которой ехал де Гравиль, причалила у вала. Рыцарь ловко вскочил на него и через несколько минут уже был у Гарольда.

Граф сидел перед простым столом, внимательно изучая карту пенмаен-маврских гор. На столе горела железная лампа, хотя было еще довольно светло.

— Да здравствует граф Гарольд! — произнес де Гравиль по-саксонски, входя. — Его приветствует Вильгельм Малье де Гравиль, который принес ему вести из-за моря.

Граф встал и вежливо предложил рыцарю свой стул, так как другого в комнате не было. Облокотившись на стол, он ответил, на норманнском языке, которым владел довольно свободно.

— Чрезвычайно обязан сиру де Гравилю за то, что он совершил такое утомительное путешествие. Прежде всего прошу тебя отдохнуть немного и подкрепиться, а потом ты сообщишь мне, чем я обязан удовольствием видеть тебя.

— Положим, что нелишним было бы отдохнуть и закусить чем-нибудь, кроме козлятины и сыра, которые не соответствуют моему вкусу, но мне нельзя воспользоваться твоим любезным предложением, граф Гарольд, пока я не извинюсь, что преступил закон, изданный против изгнанников, и не заявлю, что чувствую величайшую благодарность к твоим землякам за то, что они относились ко мне так радушно.

— Извини, благородный рыцарь, если мы строги к тем, кто вмешивается в наши дела; когда же иностранец является к нам с дружескими намерениями, то мы очень рады ему. Всем фламандцам, ломбардцам, немцам и сарацинам, желающим мирно торговать у нас, мы оказываем покровительство и радушный прием; немногим же, кто приезжает из-за моря, подобно тебе, из желания услужить нам, мы жмем чистосердечно руку.

Немало удивленный таким ласковым приемом, де Гравиль крепко пожал протянутую ему руку и, достав крошечный ларчик, вручил его графу и трогательно рассказал о свидании Гуго де Маньявиля с умирающим Свеном и о поручении усопшего.

Гарольд слушал рассказ норманна, отвернувшись, и когда де Гравиль закончил, ответил ему взволнованным голосом:

— Благодарю тебя от всей души, благородный норманн, за твою услугу!.. Я… Свен был мне дорог, несмотря на свои преступления… Я еще раньше узнал, что он умер в Ликии, и долго горевал о нем… Итак, после слов, сказанных твоему родственнику… О Свен, мой милый брат!..

— Он умер спокойно и с надеждой, — произнес норманн, — с участием взглянув на взволнованное лицо Гарольда.

Граф наклонил голову и потрогал ларчик с письмом, не решаясь открыть его. Де Гравиль, тронутый неподдельной печалью графа, поднялся со своего места и тихо вышел за дверь, за которой ожидал слуга, который привел его к Гарольду.

Гарольд не пытался удержать его, но последовал за ним до порога и приказал служителю оказать гостю радушный прием.

— Завтра, с утра, мы снова увидимся, сир де Гравиль, — сказал он. — Вижу, что мне не надо извиняться перед тобой за то, что я сильно взволнован и не могу продолжать приятную беседу.

— «Благородная душа!» — подумал рыцарь, спускаясь с лестницы. — «Но как же ему не быть благородным, когда мать его чуть ли не норманнка!..» — Приятель, — обратился он к сопровождавшему его слуге, — я буду доволен всякой пищей, кроме козьего мяса и меда.

— Будь спокоен, — ответил служитель. — Тостиг прислал нам два корабля с провиантом, которым не побрезговал бы сам лондонский правитель. Надо тебе заметить, что граф Тостиг знаток в этих вещах.

— В таком случае засвидетельствуй мое почтение графу Тостигу, потому что я очень люблю полакомиться вкусным кусочком, — шутливо сказал рыцарь.

Глава II

После ухода де Гравиля, Гарольд запер дверь и вынул из ларчика письмо Свена.

Вот что он писал:

«Когда ты получишь это письмо, Гарольд, твоего брата уже не будет в живых.

Я долго страдал; говорят, что я этим искупил все свои грехи… Дай Бог, чтобы было так!.. Скажи это моему дорогому отцу, если он еще жив: эта мысль утешит его; скажи это и матери и Гакону… Снова поручаю тебе, Гарольд, своего сына: будь ему вторым отцом! Надеюсь, что моя смерть освободит его, даст ему возможность вернуться на родину. Не допусти, во всяком случае, чтобы он вырос при дворе нашего врага; постарайся, чтобы он вступил на английскую почву в пору юности и душевной чистоты… Когда до тебя дойдет это письмо, ты, вероятно, будешь уже стоять выше нашего отца. Он беспрерывным трудом добывал славу, получил ее в награду за терпение и настойчивость; ты же родился вместе со славой, и тебе не надо трудиться для ее достижения… Защити моего сына своим могуществом и освободи его из заточения, в котором он теперь находится. Ему не надо ни княжеств, ни графств, не делай его равным себе… Я только прошу, чтобы ты освободил его, чтобы возвратил его в Англию!.. Доверяясь тебе, Гарольд, я умираю!»

Письмо выскользнуло из рук графа.

— Кончилась эта жизнь, похожая на короткий, но тяжелый сон! — проговорил он грустно. — И как же гордился отец нашим Свеном, который в спокойные минуты был так кроток, а в гневе так беспомощен. Мать учила его датским песням, а Хильда рассказывала ему о героях севера. Он один из всей нашей семьи обладал поэтической натурой… Гордый дуб, как быстро сломила тебя буря!..

Он умолк и долго сидел задумавшись.

— Теперь пора подумать о его сыне, — сказал он наконец, вставая. — Как часто просит меня мать освободить Вольнота и Гакона… Да я уже не раз требовал их возвращения, но герцог Вильгельм постоянно находил отговорку и отвечает уклончиво даже на просьбы самого короля. Теперь же, когда герцог прислал ко мне этого норманна с письмом, он уж не может, не нарушая чувства долга, отказать мне в просьбе вернуть Гакона и Вольнота.

Глава III

Малье де Гравиль как истинный воин едва положил голову на подушку, как тут же уснул крепким сном без сновидений.

Но около полуночи он был разбужен таким шумом, который мог поднять на ноги целое войско: слышались крики, треск, звон и грохот.

Он поднялся с постели и увидел, что вся комната освещена кровавым, зловещим светом. Первая его мысль была, что горит крепость, но, когда он вскочил на лавку и выглянул наружу, ему показалось, что все вокруг воспламенилось. Сквозь это пламя он ясно разглядел, что сотни людей переплывают реку, перелезают через вал и бросаются на дротики, пытаясь войти внутрь укрепления.

Одни были в шлемах и нагрудниках; другие — в полотняных туниках, третьи — почти совсем нагие.

Громкие крики: «Хвала Водену!» сливались с криками: «Выходи, выходи за веру наших отцов!»

Норманн сейчас же понял, что валлийцы штурмовали саксонский лагерь; немного времени потребовалось рыцарю, чтобы одеть кольчугу и схватить меч. Он выбежал из комнаты и спустился по лестнице в сени, полные поспешно вооружавшимися людьми.

— Где Гарольд? — спросил у них рыцарь.

— В окопах, — ответил Сексвольф, застегивая кожаный нагрудник. — Валлийские дьяволы выползли все-таки из своего логова!

— А это их вестовые огни?.. Значит, вся страна идет на нас?

— Полно болтать вздор! — произнес Сексвольф. — Все эти холмы заняты часовыми Гарольда, наши лазутчики известили их, и сигнальные огни предупредили нас об опасности прежде, чем приблизились враги. Если бы не огни, то мы все уж спали бы вечным сном, изрубленные на куски… Эй, товарищи, строиться и выступать!