Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Завоевание Англии - Бульвер-Литтон Эдвард Джордж - Страница 31


31
Изменить размер шрифта:

Граф, не докончив фразы, осмотрелся кругом и продолжал:

— Кто будет близко стоять к саксонскому престолу, когда меня уж не станет, как не Гарольд — любовь и опора сеорлов и гордость наших танов? Гарольд, который никогда не робел на собраниях Витана и оружие которого ни разу не знало поражения?

Сердце Гиты забилось, и щеки запылали ярким румянцем.

— Но, — продолжал Годвин, — я не столько боюсь наших внешних врагов, сколько зависти родственников. При Гарольде стоит Тостиг, алчный, но не способный удержать захваченное…

— Нет, Годвин, ты клевещешь на своего красивого и удалого сына.

— Жена, — воскликнул граф с угрозой, — слушай и повинуйся! Не много слов я еще успею произнести на земле! Когда ты споришь со мной, то кровь приливает мне к вискам, и глаза застилает непроглядным туманом.

— Прости меня, муж мой! — проговорила Гита.

— Я не раз упрекал себя, что не смог уделить хоть немного времени на образование наших сыновей, когда они были еще детьми. Ты же слишком гордилась их внешними достоинствами, чтобы следить за их внутренним развитием!.. Что было мягче воска — стало твердым, как сталь! Все те стрелы, которые мы небрежно роняем, судьба, наш противник, собирает в свой колчан; мы сами вооружили ее и теперь должны поневоле заслоняться щитом! Поэтому, если ты переживешь меня и если, как я предугадываю, между Гарольдом и Тостигом начнется распря… Заклинаю тебя памятью прошлых дней и уважением к моей могиле, считать разумным все, что решит Гарольд. Когда не станет Годвина, то слава его дома будет жить в этом сыне… Не забывай же моих слов. А теперь, пока еще не зашло солнце, я пройдусь по рядам, поговорю с купцами и выборными Лондона, польщу их женам… буду до конца предусмотрительным и бдительным Годвином.

Он тут же встал и вышел привычной твердой поступью; собака встрепенулась и кинулась за ним, а слепой сокол повернулся к дверям, но не тронулся с места.

Гита, склонив голову, смотрела задумчиво на багровое пламя, которое иногда мелькало сквозь голубой дым, размышляя о том, что сказал ей муж.

Прошло четверть часа после ухода Годвина, когда дверь отворилась; Гита подняла голову, думая, что идет кто-нибудь из ее сыновей, но вместо них увидела Хильду; две девушки несли за ней небольшой ящик. Вала знаком велела опустить его к ногам Гиты, после чего служанки с почтительными поклонами удалились из комнаты.

В Гите еще жили суеверия ее предков, датчан; испуг овладел ею, когда пламя озарило холодное, спокойное лицо Хильды и ее черную одежду. Однако же, несмотря на свои суеверия, Гите, почти не получившей образования и не умевшей разгонять скуку, нравились посещения своей почтенной родственницы. Она любила вспоминать улетевшую молодость в беседах о диких нравах и мрачных обрядах датчан; само чувство страха имело над ней ту особенную власть, которую имеют над маленькими детьми сказки о мертвецах.

Оправившись от испуга, она поспешно пошла навстречу гостье и сказала приветливо:

— Приветствую тебя! Путь до нас далек! Прежде чем предложить тебе закуску и вино, позволь мне приготовить для тебя ванну: купание так же полезно для пожилых людей, как сон для молодых.

Но Хильда отвечала отрицательно.

— Я сама могу дарить сон в обителях Валгаллы, — возразила она. — Вале не нужны ванны, которыми освежают себя смертные; вели подать мне кушанья и вина… Садись на свое место, королевская внучка, и благодари богов за прожитое время, которое одно лишь принадлежит тебе. Настоящее неподвластно и мимолетно, а будущее не дается даже во сне; прошедшее — вот наша собственность, и целая вечность не может заменить ту радость, которую дало нам уходящее мгновение.

Вала села в большое кресло Годвина, оперлась на посох и молчала несколько минут, погрузившись в размышления.

— Гита, — сказала она наконец, — где теперь твой муж? Я пришла сюда, чтобы пожать ему руку и взглянуть в его глаза.

— Он ушел в торговые ряды, а сыновей нет дома; Гарольд должен приехать к вечеру.

Торжествующая, едва заметная улыбка промелькнула на губах валы, но немедленно сменилась выражением печали.

— Гита, — проговорила она с расстановками, — ты, наверное, помнишь Бельсту, страшную деву ада? Ты наверняка ее видела или слышала о ней в молодости?

— Конечно! — с содроганием ответила Гита. — Я видела ее однажды, когда она, во время сильной бури, гнала перед собой свои мрачные стада… А отец мой видел ее незадолго до смерти; она мчалась по воздуху, верхом на седом волке… К чему этот вопрос?

— Не странно ли, — продолжала Хильда, уклоняясь от ответа, — что древние Бельста, Гейдра и Гулла смогли проникнуть в самые сокровенные тайники колдовства, хоть и употребили их на гибель человеческого рода? Я тоже старалась проникнуть в сокровенное будущее, но вопрошала норн отнюдь не для того, чтобы вредить врагам, а только с целью узнать участь близких, и мои предвещания сбывались только на горе и на погибель!

— Отчего же это, сестра? — спросила ее Гита с ужасом, смешанным с невольным восхищением, пододвигаясь поближе к вале. — Ведь ты же предсказала наше победоносное возвращение в Англию, и все это сбылось!.. Потом ты предрекла (и лицо Гиты засияло от гордости), что на челе Гарольда засияет со временем королевский венец!

— Первое предсказание, действительно, сбылось, но… — и Хильда, взглянув на принесенный ларчик, продолжала потом как будто про себя. — А этот сон Гарольда? Что предвещает он?.. Руны не повинуются мне, и мертвые молчат. Я вижу впереди только мрачный день, в котором любимая девушка будет навеки принадлежать ему… а далее… все мрак, густой и непроглядный. Но говори же, Гита: время тяжелее могильного камня давит на мое сердце.

Настало гробовое молчание. Потом вала, указывая на багровое пламя, заговорила снова.

— Присмотрись к этой борьбе между огнем и дымом! Дым поднимается серыми клубами и вырывается на волю, чтобы слиться там с блуждающими тучами. Мы можем проследить его рождение и падение… Это же совершается с человеческим разумом, который ничем не отличается от дыма; он стремится отуманить наш взгляд и возносится только для того, чтобы потом испариться! Пламя горит, пока не истощится топливо, а потом исчезает — неизвестно куда. Но хотя мы и не видим его, оно живет в воздухе, скрывается в камнях, в засохших стеблях, и одно прикосновение зажигает его; оно играет на болотах, собирается в небе, грозя нам молнией… согревает воздух… Оно — жизнь нашей жизни, стихия всех стихий. Гита! Огонь живет, он горит и исчезает, но не умирает никогда.

Вала снова замолкла, и опять обе женщины стали смотреть на пламя, которое играло на мрачном лице пророчицы.

Глава II

Граф Гарольд выехал в Лондон и, отправив войско вперед к отцу, свернул к римской вилле. Прошло несколько месяцев после его последнего свидания с Юдифью; он не слышал о ней никаких вестей. В то время они приходили с трудом; они приносились нарочными гонцами, прохожими или же просто переходили из уст в уста.

Занимаясь своими сложными делами, Гарольд безуспешно старался забыть девушку, жизнь которой — он это знал безо всяких предсказаний — была неразрывно связана с его жизнью. Препятствия, которые он признавал в душе несправедливыми, хотя и покорялся им из честолюбия, еще сильнее развили чувство этой единственной любви — той страсти, которая нередко, помимо его ведома, заставляла его стремиться к славе, переплетаясь с мечтами о могуществе.

Какой бы отдаленной и призрачной ни была надежда, она не угасала ни на один миг.

Законным наследником Эдуарда был его родственник, проживавший при германском дворе, человек очень добрый и давно уже женатый; слабое же здоровье короля Эдуарда не сулило долгого могущества. Гарольд очень надеялся, что наследник верховной власти, ценя сына Годвина как опору трона, испросит у священников разрешение, которого так не желал Эдуард и которого можно было добиться только королевским ходатайством.