Шифрованный счёт - Самбук Ростислав Феодосьевич - Страница 4

Сейчас хозяин кабинета обновлял в памяти подробнейшие детали разговора.

Тот пройдоха с корреспондентским удостоверением знал, что Рудольф Зикс живёт недалеко от города в имении и, как человек душевнобольной, не имеет никаких контактов с внешним миром. Собственно, такие сведения он мог получить даже у портье отеля, где остановился — ни для кого ни секрет, когда-то в этом небольшом городе судьбу группенфюрера СС обсуждали на всех перекрёстках, но со временем забыли: даже левые журналисты, которые в своё время пытались опровергнуть заключение врачей, давно уже угомонились (прошло ведь столько лет!), — и вдруг этот визитёр из Швейцарии накануне прибытия людей Либана…

Непрошенный гость пытался убедить его, что начал писать книгу то ли по истории национал-социализма в Германии, то ли о бывших деятелях СС и что в связи с этим ему крайне необходимо увидеть господина Рудольфа Зикса, одного из высокопоставленных эсэсовских генералов, которые живут и поныне.

Другой на месте Ганса-Юргена Зикса поверил бы корреспонденту, однако у него был большой жизненный опыт, и он знал: настоящий проныра всегда обеспечит себе тыл и придумает такую версию, что и комар носа не подточит.

«Однако ж, — вполне резонно заметил Ганс-Юрген, — знает ли господин журналист, что Рудольф Зикс — человек больной, и контакты с ним разрешены только врачам да обслуживающему персоналу?!»

Журналист ответил, что он в курсе дела, более того, знает, что группенфюрер иногда вспоминает много интересного, и, в конце концов, можно обратиться к врачебной помощи.

«Нет, — решительно встал Ганс-Юрген Зикс. — Я не могу дать разрешения на разговор с братом, ибо всякие воспоминания отрицательно влияют на его и без того расстроенную психику».

Гость откланялся. Он держался почтительно, но это ещё больше насторожило господина Зикса.

Ганс-Юрген стал размышлять, что он потеряет, если пресса пронюхает о контактах их фирмы с людьми Либана?

Во-первых, они разнесут это по всему свету, что может повредить деловой репутации фирмы «Ганс-Юрген Зикс и Кo». Во-вторых, Рудольф и эти южноамериканцы будут обсуждать проблемы возвращения в Федеративную Республику Германии некоторых эмигрантов и их детей, что в конечном итоге способствовало бы активизации деятельности существующих и созданию новых реваншистских организаций. В-третьих, этот пункт, очевидно, следовало бы передвинуть на передний план, согласно предварительной договорённости именно через фирму «Ганс-Юрген Зикс и Кo» в Западную Германию будут переправляться капиталы для финансирования этих организаций — эсэсовцы успели положить значительные суммы на счета южноамериканских банков.

Одни только проценты от этих операций разожгли аппетит хозяина фирмы, а он знал, что не ограничится одними процентами.

Итак, любая гласность могла привести к непоправимым моральным — Ганс-Юрген лицемерил даже в мыслях, ставя это на первое место, — и материальным потерям. Ведь и реваншистские организации, и новая партия фон Таддена, которую они поддерживали, — основа «четвёртого рейха». А «четвёртый рейх» необходимо будет одеть в мундиры, и Ганс-Юрген Зикс абсолютно не сомневался, что право на это получит фирма, которая способствовала утверждению этого рейха. Здесь уже пахло такими суммами, что и проценты с южноамериканских капиталов, и сверхпроценты казались мелкой разменной монетой!

Зикс позвонил секретарше и распорядился позвать Роршейдта.

Лишь переступив порог кабинета, Генрих Роршейдт понял, что его ждёт какое-то важное поручение: резкий запах сигары ударил в нос, и Генрих с удовольствием втянул воздух — так замирает на мгновение гончая, почуяв запах дичи.

— В наш город приехал швейцарский журналист Карл Хаген… — начал Зикс.

— Это тип, который только что морочил вам голову? — перебил Роршейдт: он выполнял самые деликатные поручения хозяина и позволял себе некоторую фамильярность.

— Да. — Зикс внимательно смотрел на подручного, хотя созерцание его внешности никому не могло принести удовольствия: деформированный от многочисленных драк нос, толстые губы и пронзительно хитрые глаза под приплюснутым лбом. У Роршейдта была сила первобытного человека, звериная выдержка, он был неприхотливым, но самое главное — служил всю войну верно брату, сейчас ему, Гансу-Юргену Зиксу. — Этого журналиста… — Зикс выдержал паузу. Не потому, что ему тяжело было произнести следующие слова или вдруг совесть заговорила в нем, просто, давая такое распоряжение, невольно становишься соучастником, а всегда неприятно знать, что тебя может ждать вечная каторга.

К счастью, Генрих помог ему.

— Убрать? — спросил, словно речь шла о чем-то совсем обычном.

— Только тихо… — поморщился Зикс. — Не нужно шума!

— Попробуем сегодня вечером.

— Он остановился в отёле «Кинг».

Генрих переступил с ноги на ногу.

— Все?

Зикс махнул рукой.

Хорошо, что Генриху ничего не нужно объяснять: сказал и забыл — как и раньше, ощущаешь себя порядочным человеком, который только в силу определённых обстоятельств немного согрешил…

Гюнтер предпочёл ресторан с музыкальным автоматом, а у Карла заболела голова от оглушительной музыки, и он решил погулять по городу. Ещё днём заметил: сразу за центральной городской площадью с неизменной ратушей начинался парк — сквозь зелень поблёскивала вода, там был пруд или даже озеро.

Вначале парк напоминал все парки мира: газоны и клумбы, скамейки. Карл прошёл мимо двух или трех пар влюблённых на скамейках — все, как и полагается в таких местах, но незаметно аллея превратилась в тропинку, которая извивалась между густых кустов, запахло свежестью, и слева за редкими деревьями открылось озеро.

Карлу хотелось посидеть на берегу. Солнце заходило, и на воде пролегла кровавая дорожка. Карл шёл прямо к ней. Не мог оторвать взгляда от блестящей дрожащей полоски, казалось, сейчас и само солнце коснётся воды, нырнёт и погаснет. Перепрыгнул канаву и остановился недалеко от берега, опёрся о ствол толстой вербы. Да, сегодняшний день, первый их день в Загене, складывался неудачно, хотя все могло быть и гораздо хуже. Швейцар, который принёс их вещи в номер, на вопрос, знает ли он Зикса, лишь усмехнулся: «Здесь каждый второй работает на господина Зикса».

Но когда Гюнтер стал осторожно разузнавать, что он знает о бывшем группенфюрере СС, швейцар ничего не рассказал.

Неподалёку от отеля они увидели бензоколонку и решили заправиться.

Заправившись, поехали в имение Зиксов и убедились, что попасть туда невозможно (настоящая тюремная стена с колючей проволокой и битым стеклом). Гюнтер заметил, что группенфюрер живёт в обычных условиях — именно так отгораживались когда-то таинственные эсэсовские объекты.

Потом — посещение швейцарским журналистом господина Ганса-Юргена Зикса, и круг замкнулся.

Солнце уже село, и красная дорожка растворилась в воде, а Карл стоял и думал, как им попасть за ограду. И ничего не мог придумать. Уже собрался возвращаться, но из-за кустов вышли двое и переградили ему дорогу.

Один спросил Карла:

— Это вы поставили машину у парковых ворот? Мы не можем заехать…

— Нет, я без машины…

— Не ври! — грозно произнёс другой. — Я сам видел, как ты подъезжал.

— Однако вы ошибаетесь…

Первый, вдруг шагнув вперёд, ударил Карла в подбородок.

— Вы что! — возмущённо крикнул юноша, поднял руки, чтобы защититься, но неизвестный нанёс второй удар в солнечное сплетение. Карл задохнулся, но все же сам ударил мужчину коленом в пах. Тот только ойкнул и упал. Карл попробовал проскользнуть мимо него, но перед ним вырос другой — высокий, с длинными обезьяньими руками.

— Что вам нужно? — закричал Карл пронзительно. — Спасите!

— Молчи, падлюка!.. — зашипел высокий.

Карл попятился от него, но натолкнулся на второго. Тот схватил его сзади за руки, и в это мгновение высокий подскочил к нему: резкая боль пронзила Карла, он хотел вздохнуть и не мог, осел на землю, прикрыв руками лицо, и потерял сознание.