Буря на озере - Самбук Ростислав Феодосьевич - Страница 3

Желваки у Малиновского напряглись, он немного помолчал и ответил:

— Я внимательно изучил материалы, полученные в райотделе милиции. Обвинить следователя в небрежности трудно. По крайней мере, ничто не давало ему оснований заподозрить убийство. Завгородний рыбачил обычно либо один, либо с Ивасютой, метранпажем нашей районной типографии. Это подтверждают сестра Завгороднего и его сын, а Ивасюта в воскресенье был дома.

— А следователь уверен, что Завгородний в тот день рыбачил?

— Он взял из дому спиннинг и садок для рыбы.

— Когда поехал на рыбалку?

— Около шести. — Желваки Малиновского снова заиграли, и он сказал: — В материалах следствия, правда, есть упоминание о том, что сестра Завгороднего сообщила, будто на рассвете к ним кто-то заходил.

Я разговаривал со следователем. Говорит, что не придал этому значения. Подумал, может, кто-то из соседей по каким-нибудь делам. Мол, для чего убивать?

Завгородний в Озерске тридцать лет ветврачом, ну, корову кому-нибудь не вылечил или акт в колхозе отказался подписать, но ведь за это не убивают…

— Конечно, не убивают, — согласился Шугалий. — Следовательно, в милиции считают, что это просто несчастный случай?

Малиновский только пожал плечами.

— Но ведь это письмо Завгороднего к нам…

— До письма мы дойдем. Вы знаете, кто именно приезжал к Завгороднему накануне?

— Знаю.

— А следователь знал?

— Да.

— И это не вызвало у него никаких… — Шугалий поискал слово, — никаких раздумий?

Малиновский только развел руками.

Шугалий расстегнул верхнюю пуговку сорочки и ослабил галстук.

— На улице ветер, а тут жарища, — пожаловался он.

Лейтенант встал, распахнул окно, и в комнату ворвался холодный влажный воздух, пахнувший озером.

— Не считаете ли вы, — спросил капитан, — что именно это посещение было причиной письма Завгороднего в областное управление госбезопасности?

— Безусловно. Если бы что-нибудь другое, почему раньше не писал? Тут и ребенку понятно: приехал двоюродный брат из Канады, что-то требовал от Завгороднего или вербовал его — тот и начал писать нам.

Это было логично, и Шугалий согласился с лейтенантом. Правда, в прошлую субботу в Озерск в гости к Андрию Михайловичу Завгороднему приезжал его двоюродный брат Роман Стецишин, который еще в конце войны вместе с отцом — бандеровским куренным атаманом — удрал в Канаду. Теперь по приглашению родных приехал в область. Областное отделение «Интуриста» выделило в его распоряжение «Волгу». Стецишин приехал в Озерск около полудня и вернулся в областной центр после шести.

Шугалий успел поговорить с шофером, возившим Стецишина. Приехав к Завгороднему, тот отпустил шофера до четырех часов; водитель воспользовался этим, чтобы искупаться в озере, потом пообедал в чайной и ровно в четыре вернулся в дом Завгороднего.

Стецишин уже ждал его, правда, не возле усадьбы двоюродного брата, а чуть дальше, и никто не провожал его. Шофер еще удивился: для таких приезжих всегда устраивают застолье, и выходят они под мухой в сопровождении родственников, знакомых и незнакомых, целуются и обнимаются на прощанье. А этот канадец стоял, опираясь о ствол огромного ореха, молча сел в машину и приказал возвращаться в город. Правда, спиртным от него несло, но он не разговорился, как бывает с людьми навеселе: молчал почти всю дорогу, как и прежде, когда ехали в Озерск, — что ж, это не удивило шофера: успел насмотреться всякого, к тому же разговоры с пьяным мало радовали его.

Расспрашивая водителя, Шугалий поинтересовался, в каком настроении возвращался Стецишин из Озерска — был взволнован, мрачен или раздражен, может, был весел, — но водитель не заметил ни мрачности, ни раздражения: канадец был совершенно спокоен, под конец дороги начал, кажется, дремать, у гостиницы вежливо попрощался с ним и пытался сунуть трояк «на чай», но шофер не взял, и Стецишин около половины седьмого вечера поднялся в свой номер на третьем этаже.

Есть ли вообще какая-нибудь связь между его посещением Озерска и смертью Завгороднего?

— Вот что, — встал Шугалий и застегнул сорочку, — ваши предположения, лейтенант, небезосновательны. Бывает такое стечение обстоятельств, что только за голову хватаешься. Кстати, может, в милиции правы и Завгородний — жертва несчастного случая. Все может быть, лейтенант, извините, как ваше отчество?

— Называйте просто Богданом… — Щеки у лейтенанта порозовели, и Шугалий понял, что Малиновскому и правда будет удобнее, если его будут называть так.

Прищурил на лейтенанта хитрый глаз, спросил:

— А что говорят в поселке?

— О Завгороднем?

«О папе римском», — захотелось сострить, но Шугалий лишь нетерпеливо щелкнул пальцами, и лейтенант понял всю неуместность своего вопроса.

— Есть один слушок… — начал он неуверенно, — по-моему, глупости, но людям рот не заткнешь…

— Я хочу знать все, что вам известно о деле Завгороднего, — сухо проговорил капитан, и Малиновский сразу весь подобрался, чуть не вытянулся, встав.

— Говорят, — ответил он, — что Завгороднему отомстили. Два года назад был у нас процесс… О деле Кузя слышали?

— Заготовителя?

— Его… Судили двоих Кузей — братьев. Старшему дали пятнадцать лет, а младший отделался легким испугом. Три года общего режима. Я бы ему, сукиному сыну, не меньше пяти строгого закатил!..

— Может, именно поэтому вас и не выбирают судьей? — засмеялся Шугалий. — Но при чем здесь Завгородний?

— Он первый заподозрил Кузей. Дел со скотом от Завгороднего не утаишь. Сигнализировал прокурору…

Шугалий в общих чертах знал о деле заготовителей, орудовавших в Озерске. Механизм преступления был очень прост. Заготконтора выплачивала заготовителям определенный процент от стоимости проданного скота. У старшего Кузя по селам близлежащих районов были свои агенты, скупавшие скот у крестьян, — этим людям платили половину положенной суммы, а вторую половину Кузь клал в карман. Младший Кузь был одним— из его доверенных лиц.

— И младший Кузь, выйдя на свободу, угрожал Завгороднему? — догадался Шугалий.

— Люди слышали, прямо говорил: убью! Я ему, падлу, мол, брата никогда не прощу. Да и за себя расквитаться не мешает…

— Как звать?

На этот раз Малиновский уже не спросил — кого?

Уверенно ответил:

— Панасом.

— Живет в Озерске?

— На той стороне Озера. Село Ольховое.

— Тогда вот что. Я хотел бы поговорить с Завгородними, а вы поезжайте в Ольховое и попробуйте выяснить, где был Панас Кузь восемнадцатого августа. С самого утра. Его самого не тревожьте, соседей расспросите. Привлеките дружинников.

И все же Малиновский догадался, что его отстраняют от главного. Насупился, но Шугалий не обратил на это внимания. Хотел встретиться с сестрой и сыном ветврача наедине — ему хотелось откровенного и непринужденного разговора, если такой разговор вообще может состояться с людьми, подавленными тяжкой утратой.

За проволочной свежепокрашенной сеткой, огораживавшей усадьбу, цвели георгины. Их было много; опираясь друг о друга, создали живую изгородь, ласкавшую взгляд буйством и неповторимостью красок.

От калитки к дому вела узкая бетонированная дорожка, обсаженная розами, и Шугалий удивился вкусу хозяев усадьбы — белые и красные розы создавали коридор, который можно увидеть разве что во сне.

А застекленную веранду оплели лианы, усеянные тысячами лиловых, розовых и белых цветов. Шугалий видел такое впервые в жизни, сперва даже не поверил, что такое чудо можно встретить на Полесье.

Капитан шагнул на высокое крыльцо, но вдруг заметил между клумбами женщину — она срезала гладиолусы и так увлеклась этим, что даже не заметила пришельца. Шугалий окликнул ее, она распрямилась и поправила цветастый платок. Женщина была высокой, стройной; она спрятала в карман фартука секатор, которым срезала цветы, прижала букет к груди и направилась по узенькой дорожке к крыльцу, даже не спросила, кто такой Шугалий и какое у него к ней дело.