Буря на озере - Самбук Ростислав Феодосьевич - Страница 17

— Работали шофером в больнице?

— А вы успели изучить мою биографию.

— Просто заглянул на заводе в отдел кадров. Вы сами об этом писали…

— Листок учета?

— Анкетные данные. Иногда за одной строчкой…

— Точно! — оживился Луговой. — Вот и в ту ночь…

— Расскажите.

— Зачем это вам?

— Но ведь такое невозможно забыть.

— Невозможно, — согласился Луговой. — Сколько буду жить, не забуду. Я тогда только из армии демобилизовался. Тяжелое ранение. Легкое зацепило… — Он пожал плечами, и Шугалий увидел у плечика майки белый рубец. — Рана еще не совсем зажила, да попросили в больнице пошоферить, людей нет, а им какуюто списанную машину выделили. Почему же не выручить — пошел. А в ту ночь бандеровцы и на больницу напали. Слава богу, у главврача знакомые офицеры ночевали. Три автомата да у сторожа карабин. Я из этого карабина двоих уложил. Кое-как отбивались, пока из Озерска помощь не пришла. Медалью меня еще наградили — «За отвагу». На фронте о ней мечтал, а получил в тылу.

С Луговым все было ясно, но Шугалию хотелось еще посидеть тут, в тенечке, может, угостили бы ухой, — из ведра, висевшего над костром рядом со скамейкой, шел аппетитный запах, да надо было ехать; капитан нехотя встал, и Луговой сразу угадал эту его нерешительность.

— Уха уже готова, — подмигнул он, — и у нас найдется… — Растопырил большой палец и мизинец, показывая, что именно у них есть, и капитану тоже захотелось выпить рюмочку, даже проглотил слюну, но все же отказался.

— Ну хорошо, капитан, — совсем уж фамильярно похлопал его по плечу Луговой, переходя на «ты», — ты не того… не думай, что я хочу подольститься, не надо мне, но парочку сазанов…

— В гостинице их зажарить?

— Может, у кого-нибудь из знакомых…

— Нет, нет…

— Жаль. Будешь уезжать, загляни. Я тебе угрей подброшу. Хоть жену удивишь.

— Еще испугается, никогда не видела.

— Так свистни, когда будешь отчаливать. И не думай, что у нас шарага леваков — заплатишь, что положено.

— А я и не думаю, — ответил Шугалий, но все же вспомнил бригадирскую «Стюардессу». Должно быть, надо иметь огромную выдержку, чтобы, имея дело с сазанами и угрями, дымить «Памиром». Наверно, Луговой со своими ребятами не совсем придерживаются всех параграфов, приказов и постановлений, и все же бригадир был симпатичен Шугалию; капитан на прощанье с удовольствием пожал ему руку.

Он вернулся в Озерск под вечер. Еще издали увидел: на площади перед гостиницей маячит Олекса.

Заметив капитана, обрадовался:

— Я вас уже полчаса жду.

Шугалий предложил Олексе пообедать в чайной.

— И вы хотите, чтобы я накликал на свою голову грозу? — сказал тот. — Знаете, что будет, когда София Тимофеевна узнает о таком моем падении?

— Кто такая София Тимофеевна?

— Моя будущая теща.

— Тещу следует уважать, но держать на расстоянии.

— Мы будем жить во Львове.

— Полтораста километров для хорошей тещи — не расстояние, — пошутил Шугалий.

— Но сегодня, надеюсь, вы не откажетесь познакомиться с нею. Учтите, вас ждет не простой обед…

— В вашей чайной варят такие борщи, что за уши не оттащишь.

— Не говорите этого Софии Тимофеевне, она начнет вас презирать.

— Но удобно ли это?

— Они с Федором Антоновичем приглашали нас обоих. И очень настойчиво.

— Если настойчиво приглашали, отказываться грешно. Но ведь скоро шесть…

— Федор Антонович как раз вернулся с работы.

— Тогда не следует испытывать его терпение.

Федор Антонович, коротконогий лысый мужчина, лет пятидесяти с гаком, наверно, увидел их из окна, потому что вышел на крыльцо и ждал, придерживая спиной открытую дверь.

— А Соня как раз начала накрывать на стол, — сказал он вместо приветствия. — Слыхал о вас от Олексы, — сказал, глядя как-то сбоку. И капитан так и не понял, приветствует Федор Антонович его приезд в Озерск или наоборот. — Прошу в хату, потому что перед борщом полагается… — Он быстро потер ладони и отступил от двери, уступая гостям дорогу.

«Хата» Бабинцов оказалась более чем комфортабельной. Пол в большой светлой гостиной покрывал цветастый ковер, и Шугалий еще раз вытер ноги о лохматый коврик.

Федор Антонович легонько подтолкнул его сзади.

— Проходите, уважаемый, и не обращайте внимания, у нас скромно, по-местечковому… — Он самодовольно хохотнул, тут же опровергая версию о местечковой скромности. Видно, ему понравилась и нерешительность Шугалия, и то, как капитан осматривал стены прихожей, обклеенные импортными ситцевыми обоями и украшенные оленьими и лосиными рогами.

Капитан подумал, что рога не очень идут к таким обоям, но промолчал и осторожно ступил на ковер.

Сразу ощутил какое-то неудобство, вероятно потому, что у них с Верой не было ни одного ковра, все время не хватало денег; в конце концов, можно было бы уже и приобрести, но всегда что-то мешало. Однажды даже приценились в универмаге — неплохой цветастый ковер, как раз к их мебели, и сравнительно недорогой, но пока возвращались за деньгами, Вера передумала:

Варюша перешла в пятый класс и совсем уже выросла из старой шубки, — лучше они купят девочке шубку, а ковер подождет.

А тут в передней лежит толстый китайский ковер с фантастическими цветами — вот тебе и аптекарь!..

Шугалий подумал, что Федор Антонович небось придерживает дефицитные лекарства и получает с них какой-то «навар», но сразу же устыдился своей мысли, — его встречают как самого почетного гостя и будут угощать обедом, а он уже начал подсчитывать доходы хозяина…

На пороге комнаты, из которой пахло чем-то вкусным, стояла Нина.

Она улыбалась им, чуть ли не излучала из себя радость. Шугалий не сразу сообразил, что у этой радостной улыбки вполне конкретный адрес, но, даже осознав свою ошибку, не мог расстаться с иллюзией, что хоть какая-то малая толика Нининой приветливости принадлежит и ему.

На девушке было простенькое платьице — штапельное или ситцевое — синее, в белую горошину, обшитое по вырезу кружевом. То ли платье шло Нине, то ли девушка была так хороша, что могла не обращать внимания ни на фасон, ни на моду, но Шугалий невольно залюбовался ею. Нина заметила это, покраснела, но не очень, должно быть, привыкла к восторженным мужским взглядам.

Большая комната на первом этаже, где был сервирован для обеда стол, тоже была обклеена ситцевыми обоями — бледно-розовые цветы на светлом фоне, а на тумбочке у окна в хрустальной вазе стояли белые и розовые гладиолусы: они словно подчеркивали утонченность узоров на стенах, и Шугалий догадался, что именно такие, нежных оттенков гладиолусы поставила тут Нина, а может, и у хозяйки дома тоже утонченный вкус.

Капитан поискал ее глазами, но не нашел. Вместо хозяйки увидел Федора Антоновича, перебиравшего бутылки в зеркальном, освещенном электрическими лампочками баре серванта. Когда Бабинец отлучился, капитан так и не заметил, но факт оставался фактом — Федор Антонович успел надеть домашнюю куртку, роскошную стеганую куртку из темно-зеленого атласа, с гладкими шалевыми бортами. Она делала его еще импозантнее, он как-то посолиднел, и улыбка у него стала торжественнее, хотя, как определил Шугалий, в то же время куртка сковывала его движения, — видно было, что он не часто надевал ее, должно быть, лишь в торжественных случаях, по крайней мере подобных сегодняшнему.

— Прошу вас, — Федор Антонович не без гордости поднял граненую бутылку с длинным горлышком, — есть виски, настоящее шотландское виски и лед к нему.

Олекса, кажется, не против, лично я отдаю предпочтение водке с перцем, а что вам по вкусу, Микола Константинович?

Шугалий понял, что хозяин напрашивается на комплимент, — он внимательно осмотрел бутылки в баре: поцокал языком, коснувшись бутылки, на этикетке которой куда-то бежал по своим делам шустрый шотландец в красном фраке.

— »Джонни Уокер»! Это фирма! Если позволите…

— О боже мой, для чего же все тут стоит? — засуетился Федор Антонович. — Разрешите, я вам со льдом, потому что содовой в нашей глуши…