Операция “Зомби” - Самаров Сергей Васильевич - Страница 27

Заложник... Глубокоуважаемый дедок-профессор... К нему я и повернулся:

– Ну что?

– Что? – переспросил он, уже не изображая из себя добренького, всепонимающего дедка. И стало понятно, что он гораздо моложе, чем показался вначале, гораздо сильнее и, конечно, опаснее. И голос стал совсем иным – вызывающим, озлобленным, хотя и не испуганным. Перед нами была обыкновенная крыса, затравленная, загнанная в угол и не имеющая возможности сопротивляться. Даже оскал при произнесении простейших звуков появился крысиный. А он надеялся, что сможет сопротивляться. Он очень надеялся на это...

Только на что именно он надеялся?

– Не получилось? – Я смотрел ему прямо в глаза, придавливая тяжестью своей мысли, своего знания и проникновения. Прорвавшись раз, чтобы воздействовать на толпу охранников, мысль теперь силу набирала и набирала, стала самоподпитывающейся величиной.

– Про что ты, сынок?

– Я видел, как ты стремился и их остановить, и Пулатова заставлял руки разжать. Но не хватило у тебя сил на две задачи. И вообще ты рывками действовал, истерично. Метался...

– Видел?

– Видел.

– Ты видел? Или ты так думаешь?

– Я видел.

У дедка вдруг округлились глаза. И что-то в них произошло, взгляд трансформировался из только что испуганного и озлобленного в удивленный и восхищенный, страстный и заинтересованный.

– Что ты, сынок, видел? Как ты, сынок, видел? Не обманывай старика. Невозможно увидеть торсионные поля ...

– Если можно увидеть при желании Елисейские Поля, почему же нельзя увидеть торсионные? – спросил я, совершенно не понимая, что имеет в виду дедок-профессор, но смутно догадываясь, что разговор идет о тех силах, которые только что куролесили вокруг моей головы. Он понял меня дословно. Я же видел их не глазами, я ощущал их присутствие.

– О чем вы говорите?

Пулат наконец-то разжал хватку и выпустил дедка из дружеских объятий. Конечно же, он и не собирался ломать тому шею, хотя при выстреле такая возможность была вполне реальной: состояние аффекта плюс непроизвольное болевое сокращение мышц – и готово. Одного короткого рывка вполне хватило бы. Профессор, похоже, понял это и почти с нежностью потер шею ладонью. Железные лапы маленького капитана ему пришлись не по вкусу.

– Мы говорим о торсионных полях, – сказал я так, словно отлично знал, что это такое, чуть ли не прогуливался по ним с газеткой в руке, поджидая весьма даже симпатичную подружку, – аналогия с Елисейскими Полями, единожды произнесенная, застряла в голове прочно. На самом деле я где-то и когда-то слышал этот термин, но не сумел вспомнить, что он означает.

– И что на этих полях растет? – А у Виталия свое видение слова, свой ассоциативный образ, поскольку все люди, а не я один, мыслят не буквенными символами, а ассоциативными. Впрочем, это и неудивительно. Сколько его помню, а помню я его достаточно давно, Пулат отсутствием аппетита никогда не страдал, точно так же, кстати, как и наличием жировых отложений. Организм усваивал пищу полностью. Очевидно, местный рацион, неизвестно кем регламентированный, его не слишком устроил, и мысли вернулись к пище непроизвольно. Если есть поле – торсионное, или колхозное, или еще какое-нибудь фермерское, на поле что-то должно расти. И это что-то вполне можно съесть.

Профессор фыркнул от такой вопиющей неграмотности отставного офицера. Моей аналогичной неграмотности он пока еще не уловил и потому повернулся прямо к моему товарищу:

– На торсионных полях растет информация! – сказал он почти торжественно, но почему-то не поднял вверх – в виде восклицательного знака – указательный палец.

– Ни разу не видел зайца с балалайкой, – без раздумий отпарировал Пулат в ответ на сомнение в его интеллектуальных способностях, промелькнувшее, должно быть, у профессора во взгляде. В переводе на общечеловеческий язык его фраза называется – «Сам дурак!»

Контрвыпад несколько остудил профессорский возвышенный пыл, и я посчитал нужным вмешаться якобы на стороне старейшего и более умудренного знаниями:

– Объясни, дедок, неразумному капитану...

Дедок с распростертыми объятиями кинулся в расставленную ловушку, просвещая заодно и второго капитана, но того не ведая.

– Каменщик, предположим, кладет стену... Кирпич за кирпичом, машинально... У каменщика есть определенный эмоциональный настрой, вызванный предыдущими событиями из его жизни. Даже не думая об этом, он оставляет в каждом кирпиче торсионный след. То есть вкладывает в него свое настроение. Потом мы, вселяясь в новый дом, ложимся спать возле этой стены. И сами не понимаем, почему нас охватывает тревога или, наоборот, беспричинная радость. Мы читаем устоявшееся торсионное поле. Торсионные поля постоянно вокруг нас. Прошла женщина, оставила после себя запах духов. Это тоже аналог торсионного поля, только его мы улавливаем обонянием. А настоящие торсионные поля взаимодействуют исключительно с подсознанием, и только умелый человек может понять, зачем вчера вечером к нему заходил сосед и почему сегодня утром позвонил старый друг, с которым уже пару лет как не встречались. Понятно я объяснил? В мире не бывает случайностей. Все случайности – это результат восприятия подсознанием влияния торсионных потоков. Умелый, специально обученный этому человек в состоянии просчитать любые события как строгую концепцию и на основании этого сделать точный прогноз на ближайшее время. Другой умелый человек в состоянии стереть торсионное поле своей мысли, способен оборвать тонкую связь с посторонним человеком, если ему требуется.

Я сразу уловил его мысль и развил по своему усмотрению:

– Торсионные поля взаимодействуют и между собой, бывают дружественными или враждебными, могут воевать, как сегодня воевали наши с тобой поля с полем нашего дедка и с полем этой толпы охранников, – кивнул я на закрытую дверь.

– Но ты, сынок, не мог увидеть торсионное поле... Не мог, – вспомнил вдруг профессор, с чего начался наш разговор. Мне это сильно напоминало знаменитое чеховское: «чумазый не может!», и знал бы дедок, насколько он прав и насколько я чумазый...

Я видел явственно – он не верит, но изо всех сил старается поверить. Для него очень важно поверить в то, во что он не верит.

Но ответить мне не дали.

Два сильных удара кулаком в дверь вернули нас в положение осажденных.

– Что, созрели для разговора? – крикнул я.

– Будем говорить, – послышался незнакомый гибкий голос, не менее уверенный, чем мой собственный.

– Пусть все отойдут в глубину коридора. Я буду беседовать только с одним человеком.

– Нас двое.

– Пусть так. Тем хуже для вас. Вы готовы?

– Охрана уходит. Нас только двое.

– Виталий, обеспечь дедку соответствующий уровень обслуживания, – сказал я громко, чтобы и за дверью слышали.

Профессор попытался было взбрыкнуть копытами и не даться, но короткий тычок в печень угомонил его за две секунды. Железная хватка – левая рука на подбородке, правая на затылке – обеспечила мне безопасность.