Самая главная победа (СИ) - "Elle D." - Страница 30

А они оставались. Риверте затребовал из Сианы подмогу, чем король Рикардо был крайне недоволен - он писал, что и так отправил Риверте практически все резервные войска, и если сейчас вспыхнет бунт в другой провинции, его фактически некем будет подавлять. Сложилась крайне опасная ситуация, и Уилл понял, почему Риверте так стремился отрезать мятежникам путь из Сидэльи в Вальену. Мятеж распространялся со скоростью лесного пожара, в Вальене вовсю работали сидэлькие провокаторы, призывающие народ по всей империи свергнуть тирана. И хотя их немедленно хватали и без колебаний вешали, никто не мог знать, когда накопится критическая масса и снежный ком революции покатится на всей стране. Сейчас, когда Риверте находился глубоко в тылу врага со своими основными силами, положение было очень и очень непростым.

И несмотря на всё это, Риверте выжидал. Мятежники неоднократно пытались навязать ему открытый бой - их силы были огромны, куда больше, чем раньше казалось Уиллу. Капитан Витте неплохо умел вербовать союзников - и, познакомившись с ним лично и на себе испытав его неуловимое, почти гипнотическое обаяние, Уилл начинал понимать его стратегию. Он наращивал силы, заставляя Риверте рассредоточивать и терять свои. Пока Риверте стоял у стен Дизраэля, открытый бой был вряд ли возможен, но если бы людям Витте удалось схлестнуться с вальенцами в открытую, неизвестно, чем обернулось бы дело. Позиция Риверте была одновременно выигрышной (он контролировал практически все крупные города и держал в осаде столицу, отрезав её от внешнего мира), и чрезвычайно уязвимой. Хрупкий баланс не мог сохраняться долго, что-то назревало, нагнетаясь в тяжёлом, сыром сидэльском воздухе. И должно было вот-вот рвануть.

Вскоре Уилл заметил, что Риверте немного повеселел. Они по-прежнему почти не общались, теперь уже по инициативе Уилла, мрачно просиживающего на своей кровати или за столом дни напролёт. И Риверте это вполне устраивало. Уилл старался не думать о том, что всё это значит - он куда больше думал теперь об Альваро, капитане Альваро Витте. У него была тысяча вопросов, и он надеялся, что однажды всё-таки сможет их задать - но уже сейчас он понимал одну очень важную вещь: никто в этом бренном, несправедливом мире не идеален. А Уилл, похоже, был склонен идеализировать мужчин, к которым его тянуло - они мнились ему ослепительными героями в сверкающих доспехах, и он млел, позволяя их сиянию укутать и поглотить ему самого. Ведь чем, в сущности, Альваро отличался от Риверте? Только тем, что сражался не за власть, а за свободу, и не свою личную, а целой нации. Ну, и ещё он сжигал деревни. Какая, право же, малость.

Пытаясь отвлечься, Уилл стал перечитывать свои бумаги, наброски к "Сказке о Вальенском Коте". И то, что он увидел в этих бумагах, неприятно его поразило. Это были восторженные, сумбурные, полные неистового восхищения записки влюблённого юноши, который, действительно, хорошо знал и систематизировал факты, но преподносил их исключительно с позиции благоговейного обожания. Граф Риверте великий, граф Риверте хитроумный, граф Риверте благородный, граф Риверте непобедимый, самый лучший, самый изумительный на свете граф Риверте. В какой-то миг Уилл, не выдержав, стал рвать эти бумаги - выдирал и мял в кулаке целые страницы, с остервенением втаптывая в землю. Всё это никуда не годилось! И не потому, что было ложью - с какой-то точки зрения это было правдой, вот только точно такой же правдой, как и труды опальных историков из провинций, выставлявших Риверте исчадием ада и распускавших сплетни о том, что он похищает и ест без соли крестьянских мальчиков. Риверте не был дьяволом; но и ангелом он тоже не был, отнюдь. "Всё надо переписывать, - думал Уилл с холодной яростью, злясь на себя за добровольную слепоту. - Всё, с самого начала". Он с остервенением выдрал первую же страницу, схватил чистый лист и стал писать, царапая бумагу с такой силой, что брызги чернил летели во все стороны. Ничего, потом перепишет набело - это просто черновик, и над ним предстоит ещё очень много работать. Уилл не сомневался, что сейчас его позиция куда ближе к позиции противников Риверте и Вальены, поэтому потом ему придётся ещё раз перечитать написанное в спокойном состоянии и вычеркнуть наиболее резкие эпитеты. Он не хотел больше быть адвокатом Риверте, но и не собирался становиться одним из обширного сонма его обвинителей. Он просто хотел теперь быть абсолютно честным. И самое главное - кажется, он теперь мог.

Риверте наблюдал за его творческими изысканиями искоса. Он никогда не просил Уилла показать его наброски, а Уилл твердо решил, что преподнесёт Риверте только законченную книгу, собственноручно переписанную начисто и переплетённую в красную кожу с золотым тиснением - только так и никак иначе. Сейчас он был рад, что принял такое решение. Правда, как-то раз Риверте попытался заглянуть ему через плечо, когда Уилл, усевшись прямо на голую землю у палатки и подложив под пергамент плоский камень, строчил, как ненормальный, забыв, кто он и на каком свете находится. В таком состоянии он почти терял связь с реальностью, и опомнился, лишь почувствовав тёплое дыхание на своём ухе. Он подскочил, перевернув чернильницу и уничтожив плоды трудов последнего получаса, закрыл бумагу ладонями и рявкнул:

- Не подглядывайте!

Риверте тотчас отступил с таким виноватым видом, что Уилл был полностью удовлетворён и простил его в ту же секунду.

Хотел бы он так же легко простить и всё остальное.

Но в целом между ними установилось подобие мира. Ничего похожего на прежнюю интимную близость и теплоту - они практически не прикасались друг к другу, разве что случайно, когда Уилл переодевался на ночь и задевал локтем плечо сидящего за столом Риверте. Но и тяжёлый разговор, начатый ими в ту роковую ночь, Уилл продолжать пока не спешил. Теперь он был рад, что капитан Ортандо схватил того лазутчика, рад всему, что успел узнать, прежде чем стало слишком поздно. Всё было сложно, как же всё это было чертовски сложно. И Уилл не собирался предпринимать непоправимых шагов до тех пор, пока окончательно не разберётся во всём. При всей своей неопытности и постыдной наивности, он никогда не принимал необдуманных решений.

А Риверте, казалось, полностью довольствовался уже тем, что Уилл рядом. Он снова принялся болтать с Уиллом вечерами, обсуждая события прошедшего дня, поступавшие новости и донесения, свою переписку с императором и планы действий. И как прежде, Уилл знал, что ему нужен слушатель, а не советчик, и охотно соглашался играть эту роль - уж она-то, в отличие от некоторых других, никаким боком его не унижала. В один из вечером он засиделся до заката за своей книгой - работа в последние пару недель двигалась в десять раз быстрее, чем за все предыдущие годы, - и очнулся, только когда понял, что едва различает следы чернил на бумаге. Уилл сгрёб своё писчее хозяйство в сундучок, подхватил под мышку и пошёл "домой", в шатёр. И, не дойдя десятка шагов, услышал оттуда звуки, заставившие его остановиться, как вкопанному.

Это были звуки гитары.

Уилл подошёл и опасливо заглянул внутрь. В походах Риверте не пользовался услугами пажей, за столом прислуживал себе сам, так что Уилл плохо представлял себе томного юного красавчика, развлекающего господина графа сладкой песней в столь поздний час. Но не мог же он...

Как оказалось - мог. Бог знает, где он в этой глуши раздобыл гитару - но раздобыл, и лежал на своей походной кровати, откинувшись на подушку, глядя в купол шатра и рассеянно терзая струны. Играл он по-прежнему из рук вон плохо - отсутствие таланта в купе с отсутствием практики создавало самое удручающее впечатление.

- Что-то случилось? - осторожно спросил Уилл, ставя свой сундучок на пол.

Риверте скосил на него глаза, не переставая бренчать.

- Не бойтесь вы так, - сказал он. - Если бы что-то случилось, я бы пел.

- А... да. В самом деле. - пробормотал Уилл, кидая взгляд на полупустую бутылку вина на столе. Добро бы это была единственная бутылка - но под столом валялась ещё одна, совершенно пустая. Всё-таки что-то случилось. За все проведённые вместе годы Уилл лишь несколько раз заставал Риверте за музицированием, и всегда это очень плохо кончалось.