Человек без сердца - Коган Татьяна Васильевна - Страница 33

Макс недоуменно посмотрел на коллегу, словно только сейчас обнаружил его присутствие.

– Что, проблемы дома? – сочувствующе спросил тот.

– Никаких проблем, Жека. Никаких, – ответил Макс и подумал: а вдруг Лизку никто не похищал? Вдруг она взбрыкнула и свалила куда-нибудь, чтобы в одиночестве зализать раны несчастной любви? Очевидно же, что Джеки не ответил ей взаимностью, а к отказам она не привыкла, вот и заистерила по-бабьи. В таком случае пусть только вернется, сука, свернутая шея ей обеспечена.

– Подмерз я малость. Пойду внутрь, ты не против? – спросил напарник.

– Не против. – Макс нахмурился. Чушь все это про Лизку. Она импульсивная, но глупости совершает редко. Не могла она бросить ребенка. В дочке своей души не чает. Если бы решила исчезнуть, забрала бы Настюху с собой.

– Точно? – осторожничал Жека, не решаясь покинуть чрезмерно серьезного напарника.

– Да вали уже, – раздраженно буркнул Макс, отвлекаясь от тягостных мыслей. – Может, приглядишь себе кого на утро.

– Спасибо, братуха, – обрадовался Жека. – Но что-то не сильно на меня телочки клюют. – Он постоял, надеясь на ободряющий комментарий, но так и не дождавшись, нырнул в помещение.

В шесть утра смена закончилась. Последние гости покидали клуб, улицы были пусты и тихи, многомилионный город досыпал последние минуты перед наступлением шумного утра.

На служебной парковке сиротливо стоял одинокий автомобиль – руководящий состав уже уехал. Макс сел в машину и завел мотор, не торопясь трогаться с места. Навалилась такая тоска – хоть вешайся. Домой не хотелось. Да вообще никуда не хотелось. Он включил автомагнитолу, выбрал песню и нажал на «play». Из динамиков полился надрывный голос Высоцкого:

Макс откинулся в кресле и закрыл глаза.

Глава 17

Медсестра измерила температуру и давление, дала ему лекарство и, пожелав спокойной ночи, покинула палату. Джек подождал, пока за ней закроется дверь, встал с кровати и подошел к окну. Минула уже неделя после его прибытия в клинику, но операцию все откладывали, проводя дополнительные обследования. Это выводило его из себя. Изо дня в день оставаться в темноте, находясь в каком-то шаге от света…

Джек потянул за ручку и открыл окно. В палате имелся телевизор, но пациент его ни разу не включал, предпочитая слушать звуки города. Клиника располагалась в тихом местечке, вдали от центральных магистралей. Прилегающие к ней Шахенмайерштрассе и Лацаретштрассе представляли собой узкие улочки со скучными невысокими строениями, лишенными бюргерского колорита и какого-либо очарования. По крайней мере, так описал окружающий пейзаж отец. Сам Джек, хоть и неоднократно гостил в Мюнхене, в этом районе не бывал. Ни шум машин, ни суетливый гул не нарушали камерную тишину больничной палаты, только легкий шелест листьев да редкие птичьи переклички, нагонявшие тоску на и без того тоскующего слушателя.

Неделя постоянного ожидания. Напряжение, покинувшее Джека после встречи с отцом, снова вернулось, и на этот раз более сильное. Все чаще он просыпался среди ночи от приступов внезапного страха. Становилось трудно дышать, голова кружилась, а сердце грозило пробить грудную клетку. Но даже физический дискомфорт мерк на фоне панического ужаса, накатывающего жаркими удушливыми волнами. А что, если ничего не получится? Что, если немецкие врачи подтвердят приговор российских коллег? Что, если отец дал ему ложную надежду и он, Джек, навсегда останется слепым?

Он садился на кровать, обнимая себя за плечи и дрожа от озноба. В изголовье лежал пульт вызова медсестры, но Джек упрямо игнорировал помощь. Проблема полыхала в его голове, успокоительные препараты лишь притушили бы ее на время, но не погасили полностью. Он сам разжег это пламя, и сам должен справиться с ним.

Джек делал глубокие вдохи, заставляя себя думать о чем-то отвлеченно-приятном, и постепенно успокаивался. Мысленно благодарил отца за то, что тот оплатил ему отдельную палату. Постоянное присутствие незнакомых соседей только усилило бы стресс.

Сергей Иванович проведывал сына каждый день, и эти полтора-два часа были самым лучшим временем суток. Даже будучи на взводе, Джек мгновенно брал себя в руки, стараясь выглядеть спокойным, чтобы лишний раз не волновать отца. Тот и без того переживал, незачем добавлять ему беспокойства. Матери о случившемся решили не говорить, поэтому подолгу находиться в больнице отец не мог, дабы не вызывать подозрений у жены.

– Когда операция завершится успехом и ты снова сможешь видеть, тогда и сделаешь матери сюрприз якобы внезапным прилетом в гости, – говорил Сергей Иванович, и сын соглашался, сдерживая вертевшийся на языке вопрос: «А если нет? Если операция не завершится успехом?»

Разговоры с отцом ненадолго усмиряли внутреннюю агрессию. Сергей Иванович излучал незыблемую уверенность, не поддаться ей было трудно. И если сперва Джеку требовались усилия, чтобы не демонстрировать уныние, то после пятнадцатиминутного разговора с отцом он переставал фокусироваться на слепоте и проникался слабым интересом к отвлеченным темам. В такие минуты Джек ощущал, как крепнет надежда, а сомнения отходят на задний план. Обида на весь мир уже не разрывала сердце, муторная тяжесть покидала солнечное сплетение. И казалось, что его песня еще не спета, и сказка не окончена, и жизнь продолжается. И все будет хорошо. Герой с честью пройдет испытания, заслужив право рассказывать другим, как темен час перед рассветом, как смелость берет города, как вера двигает горы…

Сергей Иванович клал руку на плечо сына и ободряюще сжимал. Несколько минут они молчали, поддавшись умиротворяющей красоте момента близости, какая бывает лишь у истинно родственных душ. Затем отец со вздохом вставал и обещал, что вечером позвонит, а завтра утром снова придет.

После его ухода Джек еще некоторое время пребывал если не в хорошем, то как минимум в нейтральном настроении, покуда его не уводили на очередной осмотр. Он спрашивал у доктора, когда же наконец назначат дату операции, но всегда получал один и тот же ответ:

– Geduld bringt Rosen, Herr Ivan. Eine gute medizinische Behandlung erfordert Zeit und Geduld. Erst wagen, dann wagen. (Терпение приносит розы, герр Иван. Правильное лечение не терпит спешки. Сперва обдумать, потом отважиться.)

Доктор говорил негромко, но предельно четко, и Джеку казалось, что этот ровный безупречный голос может принадлежать только глубоко равнодушному человеку. Разумеется, было бы глупо требовать от врачей сочувствия – их работа лечить, а не жалеть пациента. И все же Джек почти не сомневался, что и вне стен клиники доктор Вангенхайм не демонстрировал особой эмоциональности. Отец уверяет, что это один из лучших хирургов-офтальмологов Германии.

Где-то вдалеке пропела пожарная сирена, но так тихо, что Иван скорее догадался, нежели четко различил сам звук. И за окном, и в здании было удивительно тихо. В отличие от большинства людей, Джек не испытывал нервной неприязни к больницам и поликлиникам. Собственно, больницы и поликлиники были местом его работы. Он не замечал тоскливую стерильность помещений и тревожность больничных запахов, не испытывал ужаса при виде крови или открытого перелома. Раньше он не понимал обеспокоенности пациентов, ожидающих в коридоре своей очереди на профилактический медосмотр. Джек чувствовал себя комфортно в любом отделении любого госпиталя. Пока сам не оказался в роли пациента.

Говорят, у медиков психика устроена иначе. Не так, как у нормальных людей. Мол, в критических ситуациях они способны отключить эмоции и действовать строго по регламенту. Какая чушь… Все это возможно только по отношению к незнакомцу, на которого тебе по большому счету плевать. А даже если не наплевать, в процессе практики любой врач становится менее восприимчив, ставя барьер между собой и пациентом, чтобы не терять объективность и абстрагироваться от переживаний больного. Обыкновенная психологическая защита, не дающая сгореть раньше времени. Но когда дело касается тебя самого, твердость духа подвергается серьезному испытанию. Не так-то просто воспринимать себя как одного из сотен пациентов. Каким бы сильным характером ты ни обладал, глядя в зеркало, ты видишь тревожные, измученные страхом глаза – свои глаза. Тебя не обмануть невнятным обещанием лучшего. Ты прекрасно понимаешь, что иногда плохое случается. Иногда врачи оказываются бессильны.