Судьба Илюши Барабанова - Жариков Леонид Михайлович - Страница 16

— Приходи к нам почаще, — приветливо кивнула Валя.

А Митя добавил:

— И в ячейку заглядывай. Будем готовить тебя в комсомол.

Илюше хотелось сказать, что он обязательно придет, потому что ему здесь хорошо, но так и не сказал ничего и побежал догонять дядю, который вышел за калитку.

По дороге к дому шли молча, думали каждый о своем. Илюша старался разобраться в том, что говорили взрослые. Ведь он теперь остался один на свете и должен сам решать, как жить, должен понимать, кто ему друг, а кто враг. Так, размышляя сам с собой, Илюша приходил к выводам, которые поражали его. В самом деле, почему у добрых людей Азаровых бедно и голодно, а у Дунаевых всего полно? Почему у товарища Ленина, как рассказывал Пашка-чекист, даже подушки нету, на жесткой лавке спит, а у Дунаевых перины?

Ответа Илюша не находил. Один дядя мог объяснить. Хотелось спросить у него: зачем Иван Петрович будет биться за детей? Зачем они нужны ему и как он будет за них биться? Но его волновала постыдная история с крестиком, и он спросил:

— Дядя Петя, скажите, зачем носят кресты на шее?

Петр Николаевич не удивился вопросу.

— Как тебе сказать… Одни люди верят в бога и носят крест. Другие сомневаются и не признают крестов.

— А есть бог на свете?

— Бога выдумали люди еще в глубокой древности, когда трудно было бороться с грозными силами природы. Тогда люди боялись грома, молнии, темноты, ветра и поклонялись им, как божествам. Потом появилась легенда об Иисусе Христе.

— А за что его распяли?

Как мог, Петр Николаевич объяснил Илюше библейскую легенду. И мальчик подумал: значит, и это обман, и ему стало стыдно, что вчера в церкви кланялся лбом до самого пола, просил бога найти Ваню.

Илюша нащупал суровую нитку на шее и без колебании оборвал ее. Крестик выскользнул из рук под ноги.

— Дядя Петя, я бросил крест.

— Ладно. Семь бед — один ответ.

Когда пришли домой, бабушка стрельнула злыми глазами на Илюшин красный бант, приколотый к рубашке.

— На свадьбе, что ли, был? — сердито спросила она и увидела оторванную пуговицу на вороте. — А крест где?

— На колени его, окаянного! — приказала тетя Лиза.

— Не стану я на колени. — Илюша угрюмо свел брови.

— Станешь как миленький! — И тетя Лиза с силой толкнула его к иконам, да еще вдобавок больно ущипнула за руку.

Всем было ясно, что она злилась на мужа и вымещала обиду на Илюше.

Дядя хотел заступиться, но, увидев, как дрожали от злости руки бабушки, досадливо махнул рукой.

— Не будет в моем доме антихристова отродья! Вез бога одни собаки живут, на то они и собаки. Довольно того, что ваши красномольцы Женюшку моего сгубили… А ты был бы хорошим дядей, не учил бы крест снимать, а отдал бы малого в церковь. Вон Степка Косой батюшке прислуживает и денежки домой несет.

— Мальчику нечего делать в церкви, — решительно, возразил Петр Николаевич.

— Ах, ты так? Мы приютили твоего голодранца, и мы же не хороши? Не хочешь, чтобы он в церкви прислуживал?

— Не хочу и не позволю!

— Нет, будет он прислужником! Будет! А не хочешь, уходи вместе с ним на все четыре стороны!

— Будете издеваться — уйдем, — заявил дядя Петя.

Губы тети Лизы побелели, и она с бранью набросилась на мужа:

— Скатертью дорога! Уходи, черт косоротый! И за что покарал меня бог таким мужем, погубил мою молодость…

У людей мужья как мужья, а у меня криворотый…

Илюша испытывал двойную горечь: он чувствовал, что виноват в семейной ссоре, и было жалко дядю.

Бабушка чем-то сердито гремела на кухне. Дядя Петя ушел в сад. Разгневанная тетя Лиза все еще не могла успокоиться. Она дернула Илюшу за рукав:

— Ступай умойся, змееныш! А я, дура, сшила ему новую рубаху. Сейчас же переоденься, скоро гости придут!

Глава шестая

БОЙСКАУТ

Гости явились перед вечером. Вместе с барыней, которую видел Илюша в церкви на пасху, пришел Иван Петрович Каретников. Оказывается, он был мужем этой барыни.

Третьим гостем заявился их сынок, надменного вида подросток в диковинной форме — коричневых брючках, застегнутых под коленкой на пуговицу, такого же цвета рубашке с нагрудными карманами и в шляпе с круглыми полями. Спереди на поясе у него висел нож в кожаном чехле. Все в этом щеголе как бы говорило: вот какой я, смотрите на меня!

Дунаевы встретили гостей радушно: бросились целоваться, раздевали их. Только и слышалось:

— Христос воскресе!

— Воистину воскрес!

Иван Петрович преподнес бабушке алое пасхальное яичко.

— Это вам, Аграфена Ивановна, прямо из-под курочки, тепленькое. — И он громко рассмеялся.

Подросток был вежлив и сдержан. Он помог матери снять пальто. Дедушка Никита, подтянувшись на цыпочках, повесил пальто на отдельный крючок.

— Мерси, — сказал ему юный задавака и, не глядя на Илюшу, прошел мимо.

Пока гости раздевались, Пелагея Ивановна трещала без умолку:

— Ужасно далеко вы живете! И какая тут грязь… Пока шла от пролетки, все ноги поломала. С моей подагрой я совершенно измучилась. Лизанька, ты не слыхала: говорят, во Франции изобрели новый способ лечения подагры, какие-то мази, перуанский бальзам, что ли? Ты не знаешь, где его можно добыть? Впрочем, что я болтаю! Сейчас хлеба и того не достанешь… Иван, ну чего ты стоишь? Помоги мне снять боты. А ты, Гога, займись с мальчиком, как бишь его зовут? Илюшей?

У Пелагеи Ивановны на голой руке висел серебряный ридикюль, сплетенный из мелких колец, точно кольчуга. Она вынимала из него то батистовый платок, пахнущий духами, то треугольную коробочку с лебедем на крышке и, смотрясь в зеркало, пудрилась. Пудра не держалась на ее длинном носу и обсыпала кофточку с черным бантиком на груди.

Пелагея Ивановна никому не давала говорить: она болтала о «сумасшедших ценах» на базаре, о восстании против большевиков в Кронштадте, а больше всего о своей подагре. Илюша про себя так и прозвал ее — Подагрой Ивановной.

— Что же вы стоите, мальчики? — обратилась она к к сыну. — Знакомьтесь. Вы ведь в некотором роде родственники.

— Не согласен! — воскликнул веселый Иван Петрович. — Это мы с Илюшей родственники, вместе на демонстрации песни пели. Верно я говорю?

— Ах, не мешайся, Иван! Ведь Гога воспитатель. Петр Николаевич, наш Гога скоро станет начальником городских бойскаутов, а ему только пятнадцать. Не плохая карьера, правда?

Из разговора Илюша наконец догадался, кем приходятся гости Дунаевым: бабушка и Подагра Ивановна — двоюродные сестры. Иван Петрович работал вместе с дядей Петей в Губземлесе. Его возили на извозчике. Пролетка на мягких рессорах и сейчас стояла на улице.

Пока взрослые разговаривали между собой, мальчики некоторое время чуждались друг друга. Потом Гога кивнул Илюше головой и сам пошел в зал.

— Садись вот сюда, — приказал он Илюше и усадил мальчика на диван. Сам он заложил руки за спину и стал ходить по комнате, как учитель. — Между прочим, меня зовут не Гогой, а Жоржем. Запомни! Это родители зовут меня так: им кажется, что я маленький. Понял? Повтори, как меня зовут.

С первого взгляда Илюше не понравился этот самонадеянный подросток с холеным лицом. Он разговаривал пренебрежительно, будто нехотя.

— Ты в бойскаутах состоишь?

— Нет.

— Напрасно. Поди, вовсе не слыхал про бойскаутов?

Илюша не ответил.

— Деревня. Где ты раньше жил?

— В Киеве.

— Где именно, на какой улице?

— На базаре.

— Торговал, что ли?

— Нет.

Гоге надоело спрашивать, и он предложил:

— Садись и слушай. Я расскажу тебе про бойскаутов. Потом благодарить будешь.