Похождения бравого солдата Швейка - Гашек Ярослав - Страница 4

И вот тот Гашек, который говорил, что, будь у него десять жизней, а не одна, он с радостью пожертвовал бы ими ради торжества пролетарской революции, тот Гашек, который вернулся на родину, чтобы «намылить шею» чешскому буржуазному правительству, вновь становится завсегдатаем пражских кабачков, бесшабашным бродягой, любителем веселых компаний. С чешскими коммунистами он почти не встречается, в работе «марксистской левой» практически участия не принимает. Первые его юморески, написанные после возвращения, появляются в национально-социалистическом «Ческе слово» и либеральной «Трибуне». В буржуазном кабаре «Семерка червей» он выступает с воспоминаниями о том, как был «народным комиссаром». В цикле юмористических рассказов, первый из которых носил название «Комендант города Бугульмы», Гашек, казалось бы, смеется над своим «красноармейским» прошлым. Разным издателям и редакторам он обещает написать роман или цикл юморесок с сенсационными (с точки зрения антисоветской пропаганды) названиями, вроде «Швейк в Кремле». Только наиболее проницательные друзья писателя понимали, что все это еще одна грандиозная мистификация. Любителям сенсаций, падким до россказней о большевистских ужасах, он сообщает, что снег в России белый или что русские питаются мясом монголов. В юморесках о своей комендантской деятельности в Бугульме, которые печатала буржуазная «Трибуна», он показывает вздорность мещанских страхов перед «большевиками», но вместе с тем высмеивает горе-ррреволюционеров, страдающих «детской болезнью левизны» в коммунизме.

Истинную политическую позицию Гашека раскрыли лишь его фельетоны и юморески, появившиеся в 1921 году на страницах коммунистических изданий («Руде право», «Сршатец»). В них писатель сводил счеты и с чешским буржуазным правительством, и с реакционной прессой, и с антинародными партиями, и с предателями дела революции из среды бывших «социалистов» (на II съезде «партии умеренного прогресса в рамках законности» Гашек объявил о роспуске партии, поскольку-де ее программу целиком восприняли чешские социал-демократы). Перо сатирика служит теперь нуждам повседневной борьбы революционного пролетариата. Оно становится еще более разящим и метким. Расширяется и круг мишеней. Это уже не только отечественная реакция и различные институты буржуазно-бюрократического государства, но и международный империализм («Роковое заседание конференции по разоружению»). А в то время как буржуазные издатели и редакторы ожидали первых страниц похождений Швейка у «красных», за которые уже заплатили аванс, Гашек (деньги ему ссудили слесарь, жестянщик и маляр) начал издавать другого «Швейка». Того самого героя, которого Мартин Андерсен Нексе назвал позднее «гениальной огромной фигурой революционного народного духа».

Но «маска», которую вновь надел на себя писатель, слишком тесно пристала к его лицу. И это стало для него трагедией. Анархически настроенные друзья объяснили его поведение в конце жизни возвращением к анархическому образу мыслей. Они попросту мерили его на свой аршин. В действительности Гашек не изменил своему «большевистскому» прошлому. Возвращение к анархическому образу жизни — а отнюдь не к анархическим убеждениям — было местью гения обывательскому окружению. Гашек упрямо разыгрывал трагикомический фарс о последнем представителе пражской богемы, и в жертву «роли» приносил и свое здоровье, расстроенное перенесенным в России тифом, и в какой-то мере даже свое творчество. А к тому, что он писал, автор «Швейка», все еще не до конца уверенный, подлинная ли это литература, впервые начинал относиться серьезно. Работа над книгой, которую он собирался завершить за два месяца, продвигалась медленно. Деятельная натура Гашека не позволяла ему подолгу засиживаться за письменным столом, и его первому издательскому компаньону — Франтишеку Сауэру — приходилось буквально запирать неугомонного сочинителя под замок. Но, надолго отрываясь от работы над романом, Гашек в то же время продолжал творить «Швейка», проверяя еще не написанные главы на слушателях из народа и обогащая будущие страницы своей сатирической эпопеи наблюдениями, анекдотами, словечками, почерпнутыми непосредственно в народной среде.

Последние годы жизни писателя связаны с местечком Липнице в Юго-Восточной Чехии, куда в сентябре 1921 года увез его художник Ярослав Панушка. Состояние здоровья Гашека все ухудшалось. Он уже не мог писать, не мог выходить из собственного домика, куда перебрался в октябре 1922 года (ранее он жил в местном трактире). 29 декабря Гашек в последний раз диктовал «Швейка». В четыре часа утра 3 января 1923 года он подписал свое завещание, сказал: «Швейк тяжко умирает», — и отвернулся к стене. Через несколько часов его не стало. На похоронах из чешского литературно-художественного мира присутствовал один Ярослав Панушка. Пражские друзья Гашека не поверили сообщению о его смерти, считая, что это очередная шуточная мистификация.

«Похождения бравого солдата Швейка» вобрали в себя весь жизненный и творческий опыт Гашека.

В значительной степени это автобиографический роман. Писатель вновь возвращается к эпизодам, героем которых был сам. Многие из них уже ранее послужили материалом для его юморесок. Но теперь личный опыт осмысливается им как опыт народа, опыт истории. И авторское «я» растворяется в десятках персонажей. Причем наиболее щедро чертами характера и биографии Гашека наделены Швейк и вольноопределяющийся Марек. Именно с этими двумя персонажами и связано в книге положительное начало. Гашек не стремится встать в позу бесстрастного повествователя и не скрывает своих симпатий. В сатирико-публицистических вступлениях к отдельным главам и комментариях по ходу действия мы постоянно слышим авторский голос. И все же перед нами не плод субъективистской иронии, а широкое эпическое полотно, одно из самых объективных исторических свидетельств в мировой сатирической литературе. «Эта книга представляет собой историческую картину определенной эпохи», — подчеркивал сам Гашек в послесловии к первой части романа.

В «Похождениях бравого солдата Швейка» под обстрел взяты те же сатирические «объекты», что и в большинстве предвоенных юморесок Гашека: бюрократия, военщина, духовенство и всяческие верноподданные впавшего в старческий маразм Франца-Иосифа I. Только здесь перед нами уже не критика отдельных социальных уродств и их носителей, а показ разложения и крушения гигантской машины насилия и гнета. Война, в бессмысленности которой особенно наглядно раскрывается общегосударственный идиотизм Австро-Венгерской империи, этого нового Вавилона, выводит повествование за национальные и локальные рамки и придает ему широчайшее обобщающее значение. Взрывами безудержного смеха провожая в могилу «лоскутную» вотчину Габсбургов, Гашек одновременно хоронит и ее союзников, и ее будущих победителей, хоронит целую эпоху мировой истории. И до тех пор, пока человечество не покончит с любыми формами антинародной власти и милитаризма, раскаты этого смеха будут звучать отходной цепляющемуся за жизнь вчерашнему дню земного шара.

«Швейк» — один из первых антивоенных романов XX века. Как отметил чешский писатель-коммунист Иван Ольбрахт, раньше всех понявший гениальность этой книги, его соотечественнику, в отличие от других антивоенных авторов, «не приходилось превозмогать в себе войну и внутренне одерживать победу над ней. Он стоял над ней уже с самого начала. Он смеялся над ней». Это чувство превосходства над войной выросло у Гашека из сознания, что полупризрачный, гротескный мир живых мертвецов, карикатурный кошмар прошлого неминуемо будет развеян освежающей бурей народной революции. Недаром вольноопределяющийся Марек пророчествует: «Ныне героев нет, а есть только убойный скот и мясники в генеральных штабах. Погодите, они дождутся бунта. Ну и будет же потасовка!» Прошлое изжило себя, и народ — единственная реальная общественная сила — уже отчетливо сознает это. На контрасте мнимой и подлинной исторической реальности и построен весь роман, целиком пронизанный предчувствием крушения старого мира.