Планета Шекспира - Саймак Клиффорд Дональд - Страница 24

— Я полагаю, она относится к какому-нибудь виду спорта.

— Вы имеете в виду эти дурацкие упражнения, которыми когда-то занимались на Земле?

— Вы ими больше не занимаетесь? Совсем никаким спортом?

— Слишком много необходимо сделать, слишком многому научиться. Мы больше не нуждаемся в искусственном забавлении. У нас нет времени, а даже если б и было, все равно это никому не интересно.

Элейна показала на здание, почти поглощенное деревьями и кустами.

— По-моему, это оно, — сказала она.

— Оно?

— Это в нем странность. Нечто, о чем я говорила.

— Не пойти ли нам посмотреть?

— Я не совсем уверена, — отвечала она. — Сказать вам по правде, я немного боюсь. Того, что мы можем найти; вы понимаете.

— У вас нет никаких мыслей? Вы говорите, что можете чувствовать это нечто. Простирается ли ваше восприятие настолько, чтобы дать хотя бы какой-то намек?

Элейна покачала головой.

— Только странность. Что-то совсем необычное. Может быть, страшное, хотя я по-настоящему не боюсь. Просто напряжение в мыслях, страх необычного, неожиданного. Просто ужасное чувство странности.

— Похоже, туда трудно будет пробраться, — сказал он. — Заросло наглухо. Я могу сходить в лагерь и взять мачете. По-моему, мы его прихватили.

— Не нужно, — возразила она, вынимая из кобуры висевшее на поясе оружие.

— Этим можно прожечь тропу, — сказала она. Оружие было больше, чем казалось, когда оно находилось в кобуре, заканчивалось иглой и выглядело несколько громоздким.

Хортон посмотрел на оружие.

— Лазер?

— Пожалуй. Я не знаю. Это не только оружие, но и инструмент. На моей родной планете оно стандартно. Их все носят. Его можно настраивать, видите… — Она показала ему диск, установленный на рукояти. — Узкий резак, вентилятор, все, что угодно. Но почему вы спрашиваете? У вас оно тоже есть.

— Другое, — возразил Хортон. — Довольно грубое оружие, но эффективное, если знать как с ним обращаться. Оно выбрасывает метательный снаряд. Пулю. Сорок пятого калибра. Оружие, но не инструмент.

Элейна наморщила лоб.

— Я слышала о таком принципе, — сказала она. — Очень древняя идея.

— Может быть, — сказал Хортон, — но к тому времени как я покинул землю, оно было лучшим. В руках человека, знающего, как оно действует, оно точно и весьма смертельно. Высокая скорость, очень большая энергия торможения. Приводится в действие порохом — по-моему, нитритом, а может быть, и корбдитом. Я не знаток химии.

— Но порох мог пролежать много лет, пока вы были на корабле. Он со временем разлагается.

Хортон бросил на нее пораженный взгляд, удивленный ее познаниями.

— Об этом я не подумал, — сказал он. — Но это верно. Конечно, преобразователь материи…

— У вас есть преобразователь материи?

— Так мне сказал Никодимус. Я его, собственно, не видел. Я вообще никогда не видел ни одного преобразователя, говоря по правде. Когда нас погрузили в анабиоз, таких вещей, как преобразователи материи не существовало. Их изобрели позже.

— Еще одна легенда, — пробормотала Элейна. — Утраченное искусство…

— Вовсе нет, — возразил Хортон. — Технология.

Она пожала плечами.

— Что бы там оно ни было — это утрачено. У нас нет преобразователя материи. Как я уже сказала, это легенда.

— Ну, — спросил Хортон, — собираемся мы посмотреть, что это там у вас такое, или мы…

— Мы пойдем и посмотрим, — сказала Элейна. — Я поставлю оружие на самую низкую мощность.

Она нацелила свое приспособление и из него вылетел бледно-голубой луч. Подлесок со зловещим шипением задымился и по воздуху поплыла пыль.

— Осторожнее, — предупредил Хортон.

— Не беспокойтесь, — резко ответила Элейна. — Я умею с ним обращаться.

Она явно умела. Лучь прорезал ровную узкую тропу в обход дерева.

— Нет смысла его подрезать. Пустая трата энергии.

— Вы это еще чувствуете? — спросил Хортон. — Эту странность. Можете понять, что это такое?

— Она еще там, — подтвердила Элейна, — но у меня не больше представления о том, что это, чем было.

Она спрятала оружие в кобуру и Хортон, светя перед собой фонариком, первым пошел к зданию.

Внутри было темно и пыльно. По стенам стояла развалившаяся мебель. Маленькое животное, пискнув от неожиданности и ужаса, пробежало по комнате маленьким темным пятнышком в темноте.

— Мышь, — сказал Хортон.

Элейна равнодушно ответила:

— Не мышь, по всей вероятности. Мыши принадлежат Земле, так, во всяком случпе, говорят старинные детские стишки. Есть среди них такой: «вышли мыши как-то раз посмотреть, который час…»

— Так детские стишки сохранились?

— Некоторые, — ответила она. — Я подозреваю, не все.

Перед ними возникла закрытая дверь и Хортон, протянув руку, толкнул ее. Дверь развалилась и обрушилась на порог грудой обломков.

Хортон приподнял фонарик и посветил в следующую комнату. Оттуда блеснуло в ответ прямо в лицо, ярким золотым блеском. Они отскочили на шаг и Хортон опустил фонарик. Вторично он подымал его осторожнее, и на этот раз, в блеске отраженного света, они рассмотрели, что его отражает. В центре комнаты, почти заполняя ее, стоял куб.

Хортон опустил фонарик, чтобы избавиться от отсвета и медленно шагнул в комнату.

Свет фонаря, не отражаясь больше от куба, словно бы поглощался им, всасывался и растекался по нему изнутри, так что казалось, будто куб освещен.

И в этом свете парило некое создание. Создание — только это слово и приходило на ум. Оно было огромным, почти во весь куб, тело его простиралось за пределы их поля зрения. На миг появилось ощущение массивности, но не просто какой угодно массы. В ней было ощущуние жизни, некий изгиб линий, по которому инстинктивно чувствовалось, что эта масса — живая. То, что казалось головой, было низко опущено перед тем, что могло бы быть грудной клеткой. А тело — или это не тело? Тело покрывал сложный филигранный узор. Словно броня, подумал Хортон, — дорогостоящий образчик ювелирного искусства.

Элейна рядом с ним вздохнула от удивления.

— Прекрасно, — сказала она.

Хортон чувствовал, что обмирает, наполовину от удивления, наполовину от страха.

— У него голова, — сказал он. — Чертова штука живая.

— Она не движется, — возразила Элейна. — А она бы должна была двигаться. Она шевельнулась бы при первом прикосновении света.

— Она спит, — сказал Хортон.

— Не думаю, что она спит, — сказала Элейна.

— Она должна быть живой, — настаивал Хортон. — Вы это почувствовали. Это и должна быть та странность, которую вы почувствовали. У вас по-прежнему нет представления, что это такое?

— Никакого, — ответила она. — Ни о чем таком я никогда не слышала. Ни легенд. Ни старых историй. Вообще ничего. И такое прекрасное. Ужасное, но и прекрасное. Все эти чудные, тонкие узоры. Словно на нем что-то надето — нет, теперь я вижу, что это не надето. Это гравировка на чешуе.

Хортон попытался проследить очертание тела, но как ни пытался, ему это не удавалось. Начиналось все хорошо и он прослеживал какую-то их часть, а потом очертания исчезали, блекли и растворялись в золотой дымке, плававшей в кубе, терялись в прихотливых извивах самой фигуры.

Он шагнул вперед, чтобы посмотреть поближе, и остановился, остановленный — пустотой. Не было ничего, что бы его остановило; словно он натолкнулся на стену, которой не мог ни видеть, ни чувствовать. Нет, не стену, подумал он. Мысли его лихорадочно забегали в поисках какого-то подобия, чтобы выразить случившееся. Но подобия словно бы не было, ибо то, что его остановило, было пустотой. Он поднял свободную руку и протянул его перед собой. Рука ничего не встретила, но была остановлена. Не физическим ощущением, он ничего не мог почувствовать или ощутить. Было так, подумал он, словно он столкнулся с концом реальности, будто он добрался до места, откуда уже некуда было идти. Словно кто-то провел черту и сказал: здесь мир кончается, за этой чертой ничего нет. Неважно, что бы вы ни видели или не думали бы, что видите — здесь ничего нет. Но если это верно, подумал Хортон, то что-то очень неправильно, потому что он заглянул за пределы реальности.