История любовных похождений одинокой женщины - Сайкаку Ихара - Страница 14

Монахини оглушительно пощелкивают бамбуковыми кастаньетами. Юные монашки с большими чашками в руках во весь голос неотвязно клянчат подаяние и поют модные песенки, стараясь завлечь мужчин. Без всякого стыда они на глазах у всех переходят из лодок на корабли и, закончив дела, прячут в рукава связку монет в сто мои. Не правда ли, странные нравы?

Иногда монахини берут в уплату охапку дров, а то и две соленые макрели. Конечно, вода в сточной канаве всюду грязна, но все же быть певицей-монахиней особенно низкое ремесло. Однако так как в тех местах оно повелось с давних пор, то никого уж не удивляет.

Кому дано предугадать свое будущее? После многих превратностей судьбы я сбрила свои прекрасные черные волосы и пошла в один жалкий домишко с тростниковой крышей на улице Такахара, что к северу от храма Такацу-но мия. Там я попросила о покровительстве старую монахиню, которая стояла во главе этого дела.

Есть ли на свете более жалкое занятие? И в дождливые и в ветреные дни одинаково надо было платить этой старухе одну меру риса да полсотни медных мои. Даже у девочек и то она вымогала полмеры риса, и они постепенно погрязали в разврате. В старину это было бы делом неслыханным, но сейчас подобные монахини просто обыкновенные потаскушки.

Самые красивые из них бродят по богатым улицам, а те, что похуже собой, скитаются по деревням провинций Кавати и Сэтцу. Счастливым временем для любви они считают время сбора пшеницы в четвертом месяце и хлопка в восьмом месяце.

У меня еще оставались следы былой красоты, и потому меня охотно приглашали на большие корабли. Там со мной заключали недолгий союз, а после — любовные игры в тайном приюте. За целую ночь платили мне всего три моммэ. Подумаешь, что такое три моммэ? Ничтожная плата, капелька росы, а между тем из-за того, что травы любви слишком густо разрастались, трое из наших завсегдатаев разорились дотла, а мы, не заботясь, что с ними сталось, продолжали беззаботно распевать свои песенки. Грустно и холодно становится на сердце при этой мысли, но чего ж ожидать другого! Самые малые траты, если их делать часто, — ведь это целое состояние. Помните же об этом, беспечные гуляки!

Уразумели?

Золоченый шнур для прически

Черные как вороново крыло волосы падают в беспорядке. В беспорядке разбросаны ларец и светлое зеркало. Взглянешь на нее, неубранную, в туалетной комнате, и скажешь:

— Да, правду говорят, что женская красота — это прежде всего прическа.

Я понемногу научилась красиво убирать волосы, могла сделать по моде висячий шиньон и сплошной шиньон, и потому меня пригласили на службу в один знатный дом, причесывать госпожу.

Вкусы изменчивы: высокая прическа хёго нынче вышла из моды, а пятиярусный узел кажется безобразным.

В старину скромность считалась украшением каждой порядочной женщины, а теперь даже молодые невестки одеваются слишком смело, подражая гетерам и актеркам. Раструбы рукавов у них шире, чем у мужчин. Походка как у женщин веселого поведения: идут не сгибаясь, подбрасывая ногами подол. Заботясь только о том, чтобы получше выглядеть, сами на себя становятся не похожи.

Какие только ухищрения не придумывают наши модницы: прячут от чужого взора родимое пятно на щеке; скрывают под длинным подолом толстые щиколотки; складывают бантиком широкий рот, боясь слово вымолвить, даже когда очень хочется.

Их спутники жизни, покривившись немного, мирятся с этим: «Что поделать! Нынче свет уж таков!»

А когда есть на выбор две невесты, то всегда побеждает самая смазливая.

Редко бывает, чтобы невеста обладала сразу всеми девятью достоинствами [97], но с каких это пор повелось, выдавая замуж девушку довольно привлекательной наружности, давать за ней приданое? Что может быть глупее? Следовало бы, наоборот, брать деньги от жениха соответственно красоте девушки.

Я условилась, что буду получать на новой службе восемьдесят моммэ серебра в год и сверх того платья для всех четырех времен года.

Рано утром на второй день второго месяца я впервые явилась в господский дом. Хозяйка еще принимала утреннюю ванну. Скоро меня позвали к ней в гардеробную.

На вид госпоже и двадцати лет не было, нежная, деликатного сложения, красавица такая, что второй подобной на свете не сыщешь. Я женщина, и то была покорена. Она стала ласково со мной беседовать, а под конец сказала:

— Есть у меня на сердце одно горе, такого рода, что никому о нем и сказать нельзя. Я держу его от всех в секрете и прошу тебя, напиши, что ты не выдашь мою тайну, на бумаге для клятв с именами богов.

Я не могла догадаться, о чем пойдет речь, но раз госпожа, доверившись мне, обратилась с такой просьбой, то нельзя же ослушаться. Повинуясь приказу, я взяла кисть и бумагу для клятв и написала на ней обещание хранить тайну, а сама в душе молилась: «Если не будет у меня постоянного друга, то дозвольте мне, боги и будды, хоть мимолетную любовь».

— Теперь я расскажу тебе о моей беде. Я не уступаю другим красотой лица, но волосы у меня, на мое горе, редкие и плохие. Вот взгляни сама! — и она распустила свой шиньон. Фальшивая накладка выпала.

— Собственных волос у меня круглым счетом с десяток, словно у лысого старика.

От сердечного огорчения госпожа увлажнила слезами свои рукава.

— Вот уже четыре года, как я вступила в любовный союз с господином этого дома. Если случится ему иногда вернуться домой слишком поздно, «уж это недаром!» — сержусь я и, отодвинув подальше свое изголовье, притворяюсь спящей. Хороший повод для притворной размолвки и любовной игры, но в душе моей страх: ведь если ненароком мои волосы растреплются, то — прощай любовь! Как это мне горько! Долгие годы скрываю я свою беду от всего света. Боже тебя сохрани о ней проболтаться! Женщины должны стоять друг за друга, — и она подарила мне с своих плеч косодэ, сплошь расшитое золотом и серебром.

Узнав о печальной тайне моей госпожи, я пожалела ее от всей души. Следуя за ней повсюду, как тень, я при помощи бесчисленных ухищрений умела скрыть ее недостаток от чужих глаз.

Но с течением времени в сердце госпожи вселилась беспричинная ревность. Она позавидовала моим прекрасным от природы волосам и приказала мне их остричь. Жалко мне их было, но что поделать! — хозяйской воли нельзя ослушаться.

— Но ведь они скоро отрастут. Повыдергай себе волосы так, чтобы лоб у тебя оплешивел, — приказала тогда госпожа.

Какое бессердечие! Я попросила расчет, но госпожа не захотела меня отпустить, а изводила злыми словами с утра до позднего вечера.

Я совсем исхудала и, возненавидев свою госпожу, задумала недоброе. Мне хотелось, чтобы господин увидел, какие у нее волосы, и разлюбил ее.

Я так приучила кошку играть по ночам с моими волосами, что она каждый вечер стала вскакивать мне на плечи.

Однажды в позднюю пору уныло лил дождь, и господин мой в обществе женщин с удовольствием слушал игру на кото. А я, улучив минутку, натравила кошку на госпожу. Кошка немилосердно вцепилась ей в волосы. Посыпались шпильки, выпала фальшивая накладка… Все тайное стало явным взору, и любовь, которая пять лет жила в сердце господина, исчезла в единый миг!

Красивое лицо госпожи изменилось от стыда и горя, она набросила себе на голову покрывало и погрузилась в печаль. С тех пор господин охладел к ней и вскоре, придравшись к какому-то пустячному поводу, отослал назад на родину. А я, улучив удобную минуту, прибрала хозяина к рукам.

Как— то вечером, когда дождь лил не переставая и поблизости никого, кроме нас двоих, не было, господин спал в гостиной, положив голову на край токономы [98], как на изголовье.

«Вот самое время добиться победы!» — решила я и, хотя он и не думал меня звать, нарочно откликнулась:

— Иду! Иду!

Я подошла к нему и разбудила его:

— Вы звали меня? Что изволите приказать?