Хозяева старой пещеры - Браун Жанна Александровна - Страница 4

— Держись, Гошка! — хрипло выкрикнул Ким.

— Держись, Ким! Ага-а! Вот вы как?! П-получайте… Аг-га!

Пот заливал Гошке глаза. Из разбитой губы текла кровь. Перед глазами назойливо мельтешили оранжевые мошки.

Неожиданно что-то шершавое больно стянуло руки. Гошка отчаянно дёрнулся, пытаясь вывернуться, и ничком свалился наземь.

— А-а-а-а! Эт-та… как его… попались субчики-голубчики!

Гошка поднял голову и почувствовал, как жгучая влага наполнила глаза. Рядом с ним на земле лежал Ким. Руки его были связаны за спиной. Рубашка разорвана до пояса. В тёмных волосах запутались колючие шишки репейника. Из носа Кима капала темная кровь. Увидев кровь, Гошка почувствовал лёгкую тошноту.

Приборовские сбились в кучу и о чём-то горячо спорили. Только Митька Соколов сидел на корточках в ногах связанного Кима.

— Посмотрим теперь, чья возьмёт! — торжествовал Митька. — Эт-та… как его… генерал нашёлся!

— Заткнись, — хмуро посоветовал Ким.

— А ты не пугай, не пугай… Не очень-то! Видали мы таких пугачей! — Митька вскочил и стукнул Кима ногой в бок.

Приборовские наконец кончили совещаться и окружили пленников. Санька легонько дал Митьке по шее:

— Лежачий он… не видишь? — и развязал пленникам ноги.

— Пошли, — коротко сказал он.

— А куда? — поинтересовался Гошка.

— За кудыкину гору, — Санька быстро пошёл вперёд. Следом за ним, подталкивая в спину, приборовские повели пленников.

Наверное, на всю жизнь запомнит Гошка этот позорный путь со связанными за спиной руками, под градом насмешек.

— Попался, генерал! Ха-ха-ха!

— А Гошка-то, Гошка! Ха-ха-ха! Абракабабрик несчастный!

— Они думают, пляж навсегда ихний!

— А пещера? Пусть теперь поплачут! Хозяева!

Друзей провели через всё Приборовье и заперли в сарае.

Запах прелой соломы и навоза ударил в нос. Сквозь широкие щели в крыше сарая неясно светили звёзды. В дальнем углу тяжело ворочался и хрюкал во сне подсвинок. Темного освоившись в темноте, Гошка перекатился поближе к Киму.

— Надолго они нас з-заперли?

— Не знаю… — сказал Ким и вдруг застонал, как от мучительной боли.

— Ты чего? Раненый? — испуганно спросил Гошка.

— Ну да, раненый… лучше б я был убитый!

— Совсем? — ужаснулся Гошка.

— Совсем… чем так вот… Всё село видело, как нас вели…

— Ага. Всё. Прямо как в кино глаза таращили… — печально подтвердил Гошка.

— Вот видишь! Теперь мы только кровью сможем смыть свой позор.

— Лучше чем-нибудь другим, а? Я её знаешь как боюсь… Когда Юлька с крыши упала и нос разбила, меня потом два дня тошнило, сколько у неё кровищи вытекло…

— И что ты за человек, Гошка! Это же только так говорится… когда надо позор смывать.

— А-а… тогда ладно, давай смывать! — успокоился Гошка и через минуту тоскливо вздохнул: — Есть как охота… просто живот к спине приклеился…

Загремел замок… Дверь распахнулась, и на пороге сарая показался Санька с керосиновым фонарём в руках. Он поставил фонарь на перевёрнутую вверх дном бочку у дверей и выпрямился, расставив тонкие ноги в широких отцовских сапогах. За спиной Саньки виднелась ехидная физиономия Митьки Соколова.

«Во время драки был босиком, а сейчас сапоги для виду надел, Ястреб несчастный!» — подумал Гошка.

«Ястреб» было старое Санькино прозвище. Он и впрямь походил на ястреба. Всегда насторожённый, немногословный, с зоркими маленькими глазами и клювастым носом.

— Вояки… — презрительно сказал Санька, хмуро глядя на пленников, а Митька приставил ладони с растопыренными пальцами к своему носу и, кривляясь, пропел:

Кулаки Кима сжались. Он рванулся вперёд и, как подкошенный, рухнул на холодный земляной пол. Санькин ремень туго стянул ему ноги.

Гошка ободряюще кивнул другу и повернул лицо к Саньке, чувствуя, как жарко запылали щёки.

— Что тебе от нас надо?

— Что бы вы… эт-та… как его… чтобы и духу вашего в пещере не было… и на пляже! — выкрикнул Митька.

— Помолчи, — Санька отвёл рукой Митьку в сторону и шагнул вперёд. — Генералы нашлись… полковники… — Он вытащил из кармана штанов тетрадку с приказом и, разорвав её на куски, бросил на пол. Следом за тетрадкой на пол полетели куски разорванной карты.

Гошка чуть не заплакал от обиды. Такой мировой приказ получился — и на тебе… А карта? Где они теперь другую возьмут? Это что же значит? Пещера окончательно потеряна для них?

— Ничего у тебя не выйдет, — твёрдо сказал Ким, — пещера всё равно наша. Мы её нашли. И пляжа вам не видать. Он на нашей стороне реки. Ищите себе другое место…

— Это вы ищите другое, а нам и на этом не холодно! — сказал Митька. — Лучше сразу сдавайтесь!

Скосив чёрные глаза, Ким посмотрел на широкое, исцарапанное лицо Гошки с грязными подтёками на щеках.

— Гошка, пой!

— Да ты что? — Гошка от удивления раскрыл рот.

— Пой, говорю! — властно крикнул Ким и первый запел:

— Рехнулись! — удивлённо взвизгнул Митька, во все лаза глядя на орущих дикими голосами пленников.

— Ладно, — пробурчал Санька, — надоест петь… подумают… Айда, Митрий, есть охота, — он подтянул сползшие с худых бёдер штаны, — там мать картошки с салом нажарила… пахнет!

— Айда! Тоже… эт-та… как его… герои нашлись! — Митька хихикнул и следом за Санькой вышел из сарая, прихватив по дороге фонарь.

Дверь захлопнулась.

Пленникам сразу расхотелось петь. Гошка втянул носом воздух и сглотнул слюну. Даже сквозь запах прелой соломы в сарай пробивался аппетитный, мутящий сознание запах свежей картошки с салом и луком.

— Что делать будем? — тоскливо спросил он. В таких случаях он всегда полагался на своего более находчивого друга.

Ким не отвечал.

— Ты чего молчишь? — обеспокоенно спросил Гошка, вглядываясь в темноту сарая. — Ким, а Ким… не молчи… — Гошка стыдился признаться другу, что ещё с детства отчаянно боится темноты. С тех самых пор, когда он однажды проснулся во время пожара. — Ну, скажи чего-нибудь, Ким…

— Не мешай. Я думаю, — сказал Ким.

— А про что? Как мы позор смывать будем?

— И про это. Бежать нам надо, Гошка, вот что, — решительно сказал Ким.

— Надо, — согласился Гошка, — вот если бы руки развязать, а то и не пошевелишься… и штаны у меня все разорванные…

— С развязанными руками и дурак убежит… Я знаешь про что вспомнил? Как в кино этот, наш мушкетер, попал в плен к кардиналам, а потом перегрыз верёвки и убежал…

— А мушкетёры за нас?

— А то! Здорово они тогда давали этим фашистикам-кардиналам… Раз! Раз! Шпагами… Ой!

— Ты чего? Болит что-нибудь?

— Верёвка в руки врезалась… Гошка, давай грызи верёвки!

— Как же я буду их грызть? — удивился Гошка. — Если они за спиной? Что ли, у меня зубы на затылке?

Двери сарая неожиданно распахнулись, и вошла мать Саньки, толстая и смешливая доярка тётя Маруся. В одной руке она держала фонарь, а в другой — ведро с пойлом. Приятели хорошо знали Санькину мать, потому что тётю Марусю на каждом собрании совхоза торжественно выбирали в президиум.

— Ой, кто это? — испуганно вскрикнула она и подняла фонарь над головой. Гошка отвернулся. Свет с непривычки больно резал глаза, да и Санькина мать на расправу скорая — это всем известно. Но тётя Маруся неожиданно рассмеялась.

— Никак кавказские пленники?! Опять бои разводили? Вот горе-то ещё с вами, чисто петухи. Неужто вы меж собой кусок берега поделить не можете?